Главная роль 5 (СИ) - Смолин Павел

Казаки «показали», рыжий снова блеванул.

— Вообще не отличаются, правда? — риторически спросил я. — Теперь посмотрим на кишки — я же тебе обещал…

— Прошу вас, хватит! — не выдержал рыжий. — Что вам от меня нужно?

— Идем в сарай, — решил я возвращаться. — Василий Андреевич! — окликнул командующего уборкой мертвецов (живых и раненых уже убрали в госпиталя, в том числе с моей прямой помощью в виде перевязки ран и разбора обломков) генерала. — Идемте с нами, да полицмейстера прихватите!

Сломленный рыжий не запирался, и за полчаса надиктовал нам в блокнотик всё, что знал. По мере получения адресов к участникам кружка «Речь возрожденная» — любят поляки великодержавными фантомными болями развлекаться — отправлялись группы захвата с приказом брать упырей живьем и свозить в подвал губернаторской резиденции: мне в тюрьму ехать не хочется, а допросом заниматься лично — очень даже. Особенно меня порадовал тот факт, что денег на акции давал лично начальник местного филиала австрийского торгового дома Сассунов — из этого дивного рода Гораций Осипович Гинцбург выбрал себе тестя. Сложить два и два очень легко, и я обязательно это сделаю.

Вторая «радостная» новость тоже ничего так — взрывчатку рыжему передал польский студент, брат которого служит по интендантской части в нашей доблестной армии. Отличный повод немного встряхнуть местные армейские части — осколок из Гурко вынули прямо на месте, он оказался не столь уж велик, и не далее, чем завтра генерал-губернатор присоединится к «акции».

Когда мы покинули сарай, место происшествия успели прибрать, и на нем остались только журналисты, свидетели и следователи, которые опрашивали вторых — дело будет громкое, показаний мало не бывает. Не став отвлекать служивых и гражданских, я велел спутникам грузиться вместе с рыжим в кареты — запасная бронированная имеется, в обычной я теперь ездить вообще никогда не смогу, ну ее нафиг — и подозвал журналюг.

Пятиминутная речь о сущности терроризма (страшная, вредная вообще для всех, непростительная, а главное — не имеющая позитивных для самих террористов результатов штука) была аккуратно законспектирована, сверху в блокнотики легла фраза «Полиция будет сообщать народу о ходе расследования, компенсации будут выплачены из личных средств Цесаревича», и мы отправились в генерал-губернаторский дом. Просто ужасный день. И обязательно нужно по пути отправить телеграммы — домой и Маргарите, чтобы не волновались больше необходимого. И попросить полковника Курпатова удвоить количество «топтунов» при Горации и его зяте со смешной для русского уха фамилией. При попытке свалить за пределы Империи — задерживать без лишних рефлексий. Совсем капиталисты «без национальности» охренели!

— Чудовищное, непростительное преступление! — делился со мной по пути впечатлениями Василий Андреевич. — Только спокойно зажили, тишь да благодать была, бунташных настроений, казалось, днем с огнем не сыщешь, а тут…

— Бунташные настроения цикличны, — пожал я плечами. — Ячейки кретинов никуда не делись — просто их не успевшие накуролесить идеологи переехали в Сибирь. Шифрованные переписки ведутся, гнилые идеи бродят в умах молодых идиотов, и лишь вопросом времени является их активизация. У меня очень много врагов, Василий Андреевич, врагов самых опасных — скрытых. Чем больше полезного для нашей Империи я буду делать, тем сильнее будет противодействие врагов. Наша задача — воспользоваться сегодняшним инцидентом так, чтобы все подданные Империи, от мала до велика, террористов возненавидели лютой ненавистью. Завтра и послезавтра во всех газетах Империи появятся фотографии того, что наделал рыжий — кровь, кишки, мертвые женщины, дети и старики. С поименным списком раненых и длинными некрологами, в которых будет описана жизнь каждого погибшего. Появятся слова родственников и друзей, и я совершенно уверен, что о свободе Польши они говорить не станут. Этот материал сильно ударит по всем людям доброй воли, и кое-кто из идеалистов-идиотов может задуматься об истинной цене своих придурошных акций. Ну а мы просто будем работать, прилагая системные усилия к наведению порядка и дальше. Ячейки частенько связаны между собой, ибо выстроены на основе горизонтальных связей, и у нас есть шансы очень качественно почистить Варшаву — сейчас все эти идиоты либо залегли на конспиративных квартирах, либо пытаются свалить подальше.

— Не допустим! — воспылал служебным рвением Василий Андреевич.

За следующие двое суток я поспал сорок коротких, но таких сладких минут. Чрезвычайное положение и блокпосты позволили воспользоваться полученными (не без вырванных ногтей и сломанных пальцев) сведениями в полной мере, и к исходу второго дня из заброшенного домика на окраинах Варшавы бравыми гвардейцами был вынут Мишель Пихлер, подданный Австро-Венгерской Империи. Хорошо спрятался, падла — в куче одеял в подвале сидел, трясся от холода и страха. Мишель в ходе полевого допроса указал нам на остатки собственной ячейки и попытался сбить нас с пути «английским следом» — мол, лично посол его науськивал. Бред полный — английские послы так не подставляются, они аккуратнее работают, опыт-то многовековой. Два вырванных зуба позволили Пихлеру осознать ошибку и начать уже говорить правду — как уважаемый капиталист Сассун поил его элитным винцом и рассказывал, что Гораций Гинцбург — ооо, глыба и титан духа, а русский цесаревич — жадная, замышляющая передел собственности гнида. Такая вот «борьба за свободу Польши», и страну можно называть любую — от этого суть не изменится, все эти «революционеры» концептуально одинаковые.

Пихлер же указал нам на звенья еще трех ячеек «борцов». С ними разобрались уже без меня — все третьи сутки расследования я банально проспал. На четвертые сутки чрезвычайное положение было отменено, вернулась свобода передвижений, и уже вечером состоялся суд над рыжим и всеми остальными, кроме Пихлера — он у нас секретным способом отправился в Петербург, для дальнейших раскопок и очных ставок с Сассуном, который по донесениям трижды ходил в гости Гинцбургу, но резких движений не предпринимал. Полагаю, от чистой самоуверенности и от усыпляющих его бдительность новостей о ходе расследования.

А какие телеграммы слали мне родные! Беспокоятся, уговаривают скорее вернуться в уютную и безопасную Гатчину, клянут на чем свет стоит польских придурков, но в Гатчину я конечно же не поеду — сам заявил, что терроризм не работает, и сам же поджав хвост от испуга сбежал, резко изменив планы? Нет уж — «турне» должно продолжаться своим чередом, в соответствии с планом.

Бомбиста, троих гвардейцев — их за подгон террористу взрывчатки — и непосредственного главу ячейки рыжего приговорили к повешению. Не на главной площади и не прилюдно, а в грязном, темном подвале без окон, куда кроме палача допустили только священников. Четыре десятка любителей «свободы» отправились на каторгу. Минимальный срок — десять лет, что в принципе тоже приравнивается к смертному приговору. Общественное мнение оказалось целиком на стороне обвинения — одно дело, когда после теракта в газетах только слезы по убиенным сотрудникам Конвоя и аристократической жертве покушения, и совсем другое — когда вся газета в фотографиях сильно деформированных мертвецов. К жести народ в этом времени в целом привычен, но к «жести» бытовой. Кого-то топором по пьяни зарубили? Тю-ю-ю, обычное дело. Многие и повоевать успели, насмотревшись «жести» фронтовой. Но вот так, когда крупным планом ошметки стариков, женщин и детей, да с придающими жертвам личностных качеств и превращающих их в почти знакомых для читателей людей текстами, эффект получается убойный, вплоть до выворачивания содержимого желудка прямо на передовицу.

Ужасные впечатления от Польши, и особенно тяжело дался коллективный молебен с родственниками жертв теракта с последующими похоронами, на которых мне присутствовать было нужно обязательно. Надеюсь, в других западных регионах будет поспокойнее — рыжий идиот подарил мне неплохую возможность для показательной акции и сильного воздействия на общественное мнение, подарил козырь для разборки с Гинцбургом, но лучше все-таки от летящих бомб держаться подальше.