Александр II - А. Сахаров (редактор)

Молчаливо сгрудились дружинники, замерли в ожидании. Толчок, и паром остановился, закачался на воде. Подполковник спрыгнул первым, ноги подломились в коленях. Сняв шапку, целовал землю. Грудь сжало, по щекам текли слёзы.

Плакали не стыдясь дружинники. Наконец подполковник поднялся, посмотрел на своих воинов:

– Братушки, мы дома, в своей кровью омытой Болгарии. Но прежде чем мы назовём её свободной, многих недосчитаемся. Знайте, то будет святая смерть, дорогая плата за волю нашего народа. Пойдём же смело за старшими братушками, русскими солдатами.

– Клянёмся! – Единым криком огласился дунайский берег.

Подполковник смотрел на Систово, на зелень садов, белоснежные минареты над городом, купол православного храма и мысленно видел себя семнадцатилетним, когда он, Костаки Искров, ставший в России Константином Кесяковым, вместе с Любеном Каравеловым добирался в Москву, как учился в университете и получил звание магистра математики.

Но Болгария, многострадальная Болгария звала властно к борьбе, и он, Костаки Искров, закончив Константиновcкое военное училище, поступает на службу в Преображенский полк в чине поручика, связывается со Славянским комитетом, выезжает в Белград и Сербию, формирует болгарский легион. Своими глазами он видел, как расправлялось войско Осман-паши с сербами.

Теперь Константин Кесяков подполковник и командир первой дружины болгарского ополчения. Генерал Столетов попросил откомандировать к нему Кесякова, как только было принято решение о создании болгарского войскового соединения.

Последняя дружина покинула паром. Воины строились поротно. В голову колонны пронесли Самарское знамя, полотнище колыхалось на ветру.

Подполковник вспомнил день, когда знамя вручали ополчению. Тогда Кесяков переводил дружинникам, о чём говорили самарские гости и присутствовавший при вручении знамени главнокомандующий Дунайской армией.

А над Систово, над широким Дунаем, над ближними и дальними полями понёсся молчавший многие и многие годы колокольный перезвон. Из города встречать своих болгарских войников, в строгом облачении, с хоругвями и иконами, шли священники, валил народ. Было торжественно и празднично.

Ворвавшись с драгомировской дивизией в Систово, поручик Узунов так и не успел как следует разглядеть этот городок. Потому, едва ополченцы переправились через Дунай, Стоян приступил к знакомству с городом. Посмотрел развалины стен лагеря римских легионеров. Подивился множеству магазинчиков и торговых палаток. Городок-то не так велик. Походил по базарам. У каждого своё назначение: на одном лошадей продавали, на другом – свиней, а вот на третьем – вино бочками.

Болгары то и дело заговаривали со Стояном, приглашали домой. Систовцы всю теплоту сердца отдавали своим болгарским войникам. Они зазывали дружинников в гости, пели вместе с ними родные песни, играла их музыка. И только тихо было в домах, где жили турки, да ещё у тех немногих болгар, которые служили Порте либо своим жизненным укладом хотели походить на турецкую знать.

Стоян бродил зелёными улицами, вдоль плетней и оград из булыжника, любовался каменными домами под красной черепицей, попадались двух– и даже трёхъярусные, с балконами, за каменными оградами, увитыми виноградом. Долго стоял на центральной площади, поражённый великолепием белого православного храма. Турки не разрушили его. Однако специальный фирман[46] запрещал болгарам строить высокие церкви.

У причалов на Дунае тесно от складов и пакгаузов австрийского пароходного агентства. От порта мощённая камнем улица, усаженная тополями, потянулась вверх, в гору.

В центральной части города – училища, торговое и рисовальное…

Улица вывела Стояна в старый район города, где кривые переулки, тупики, глинобитные либо сырцового кирпича дома, а вторые ярусы нависали над пешеходными тропинками. В нижних же размещались торговые лавочки старьёвщиков, огородников или мастерские разного ремесленного люда.

У небольшого ухоженного дворика, в тени вишен и яблонь десятка три ульев: жужжали пчёлы, копошился пасечник.

Стоян засмотрелся. Пасечник поднял голову, откинул с лица защитную сетку. Увидев офицера, заторопился к нему, распахнув калитку, пригласил, мешая русские слова с болгарскими:

– Сердечно прошу на гостуване.

Старый усатый пасечник в куртке из домотканого сукна и барашковой шапке усадил гостя под разлапистым орехом, поставил на стол глиняную миску, до краёв наполненную душистым мёдом, нарезал пшеничного хлеба и, налив в стаканы виноградного вина, произнёс:

– За братьев наших, Московцев, за деда Ивана!..

Лишь под вечер Стояна с трудом разыскал Райчо Николов.

– Моя сестра, поручик, заждалась нас…

В доме на каменных сваях было полутемно и пахло топлёным молоком и брынзой. Поручик осмотрелся. Он впервые в гостях у болгар. Кухня, навесные полки, уставленные начищенной до блеска медной посудой, в шкафу стопка глиняных мисок и тарелок, расписные чашки. Деревянный пол, на нём разноцветная лоскутная дорожка. В просторной горнице под ногами домотканый коврик, старый комод, на нём вязаная накидка. Напротив, у стены, железная кровать с белыми дутыми шарами покрыта сотканным из шерсти лежником, а на нём гора подушек. У кровати вычиненная шкура овцы. Мех пушистый, высокий. Посреди горницы празднично уставленный низкий столик.

Старшая сестра Николова, тётушка Параскева, как называл её Райчо, одетая в платье из грубой шерсти, встретила их приветливо и, усадив на плетённые из виноградной лозы скамейки, долго всматривалась в лицо брата. Потом поправила чёрный платочек на седой голове, сказала:

– Ты запомнился мне мальчиком, Райчо, а сейчас вижу морщины и седину. Ты жив, мой дорогой брат, а сколько раз я оплакивала тебя. Печально, не довелось увидеть тебя в этой одежде нашему Антиму.

– Муж тётушки Параскевы, – шепнул капитан. – Его в апрельские дни убили башибузуки.

В горницу, внеся дымящееся блюдо с мясом, вошла стройная девушка, смуглолицая, с чёрной косой до пояса и в сарафане поверх вышитой рубашки. Улыбнулась добро.

– Обратите внимание, поручик, на мою племянницу. У неё редкое имя – Светозара. В молодости муж тётушки побывал в Сербии и привёз оттуда это имя. В тот год тётушка ждала ребёнка. Рассчитывали – будет мальчик, а родилась булка[47]. – Николов лукаво поглядел на сестру: – Вот и носит моя племянница почти мужское имя. А какая красавица! Обратите внимание, поручик. Представьте, сегодня сам впервые увидел её.

От такой похвалы девушка зарделась. Потупив глаза, присела за стол напротив Стояна. Вот она подняла очи, и поручик увидел, что они у неё голубые, как чистое небо, а тонкие брови чёрные и ресницы длинные, каких Стоян не видел ни у кого. Узунов смотрел на Светозару зачарованно. Тётушка Параскева заметила, сказала, перекрестившись:

– Слава Всевышнему, теперь не надо прятать Светозару от проклятых турок. Ты ведь помнишь, Райчо, как янычары увезли нашу тётушку Любомиру. Ей и шестнадцати в ту пору не было. А Светозара так похожа на неё.

Тётушка Параскева заботливо положила деревянной ложкой на тарелку Стояна горячее мясо с луком, а на лепёшку из кукурузы кусок брынзы с пучком пряно пахнущей травы.

Николов поднял керамическую чашу:

– Выпьем сливовицы, поручик, в память о хозяине этого дома.

Тётушка Параскева кивнула согласно и, пригубив чашку, кончиком платка вытерла набежавшую слезу:

– Сколько, братушка, я слёз пролила, ночей недоспала. Не думала, что спасся ты. Россия, мать добрая, приютила. В неволе всё мы на восток поглядывали. – Натруженной ладонью погладила Райчо по щеке. – Ты пришёл с русскими братушками освободить нас, и с тобой наши болгарские войники. Господи, я дожила до такого красного дня, когда могу ходить по родной земле, не боясь разбойника-башибузука и янычара…

Поручик Узунов за те полтора месяца, что провёл среди ополченцев, чуть-чуть научился понимать по-болгарски и теперь по отдельным словам и ласковому тону угадывал, о чём говорит тётушка Параскева, и у него на душе было тепло, и приятно сидеть в этом доме за круглым столиком и смотреть на Светозару.

Она подняла на офицера глаза, спросила, смущаясь:

– Вам нравится наш город?

– Да, в нём много интересного и немало больших красивых домов.

– О, это дома чорбаджи.

– Как вы сказали? – переспросил Стоян.

В разговор вмешался Райчо:

– Так в Болгарии называют тех богачей-болгарцев, какие служат Османской империи. Они стараются и в обычаях, а нередко и в религии следовать туркам.

– Им, наверное, и приход русской армии не доставил радости?

– Естественно! Некоторые из них успели удрать с османами, другие затаились. Запомните, поручик, они будут искать себе у русской администрации поддержки.