Сербский генерал Младич. Судьба защитника Отечества - Лилиана Булатович

Так, Объединенные нации приняли решение, отвергающее международно признанные границы суверенного государства — Югославии. Для них имеют значение внутренние границы, которые чертили пьяные титовские политики. Они ограбили сербские земли с помощью титовских соратников от Кидрича до Карделя, Стане Доланаца и новых, вроде Кучана, который говорит, что в долине реки Соча возле Томлина нет никаких итальянских могил… Это журналисты знают…

Или, скажем, в случае Боснии и Герцеговины. После крушения СФРЮ мы остались без государства. Нам не только не разрешено иметь государство, но не дано и право защищаться, даже когда на нас нападают самолёты НАТО…

Журналисты говорят о своем согласии с мнением Младича о том, что признание Боснии и Герцеговины было ошибкой.

Генерал Младич: Да, но первой ошибкой было признание Словении.

Журналисты выражают надежду на то, что границы исчезнут одна за другой, когда речь пойдет о капитале.

Младич: Это утопия, как был утопией коммунизм. Одно только точно, что капитал не знает границ. И если бы не было исламского капитала, здесь не было бы богов войны. Человек по своей природе эгоцентричен и имеет потребность обособиться. Это касается и дома, и государства. Только далеким будущим поколениям будет достаточно планеты, чтобы на ней всем было одинаково хорошо.

Журналист Д. Д.: Когда закончится эта война, вы создадите независимое государство — боснийское государство?

Генерал Младич: Сербский народ ясно продекларировал свои цели в этой навязанной нам войне. Мы хотим остаться на своей земле и иметь права, какие имеют все остальные народы по международным законам. Мы хотим самостоятельно распоряжаться своей судьбой и дружить с теми, с кем хотим, а не с теми, с кем приказывают могущественные силы. Было бы несерьезно, если бы кто-то из нас думал о том, чтобы снова сдружиться с теми, кто на него уже три раза в этом веке нападал с оружием в руках… Когда я говорю о сербах, я не разделяю сербский народ на сербский народ в Книне, Белграде и моем Калиновике. Это все один народ. Сербы, живущие в окрестностях Рима или Фальконе, не имеют права на собственное государство на той территории, где они живут, но для сербов, живущих в Книне, Калиновике, Призрене, Баре, нормально иметь свое национальное государство. Мы — единый народ. И иначе быть не может.

В это время журналист шепчет мне, что сейчас задаст вопрос стоимостью миллион долларов. Я спрашиваю его перед Младичем и остальными, почему миллион долларов, почему вопрос так дорого стоит? Младич смеется: «Что за вопрос за миллион долларов, когда тот самолёт НАТО, который мы сбили, стоит больше 50 миллионов долларов!».

Журналист не успевает задать этот вопрос, потому что в беседу включается принц Сергей Карагеоргиевич и спрашивает что-то о гербе и флаге Республики Сербской. Он видел флаг «боснийских сербов» с королевским гербом — поясняет переводчик.

Генерал Младич: Вы видели флаг с гербом в моей канцелярии, это — подарок нашего владыки. Вы видели герб православной церкви. А на гербе Республики Сербской — корона, герб, символизирующий единство духовной и политической власти, а не определяющий политическое решение государства сербов после войны. Мне приятно, что среди нас находится принц Карагеоргиевич. Ведь наш герб ведет свое начало из времен Неманича, самого древнего периода сербской государственности.

Принц: Я думал, что вы — за монархию!

Младич: Народ выскажется об этом, а не я.

Журналист Р. Ч.: Могу ли я вас спросить, кто вам платит? От кого вы получаете плату и кому платите налоги?

Генерал Младич: Я работаю не за плату. Цена моего заработка — сохранение народа. А если бы я назвал вам сумму, которую этот народ в этих военных условиях, в этой блокаде может выделить для генерала Младича, вам эта сумма показалась бы смешной, а мне стыдно сказать. Но верьте, что я очень богат, посколжу у меня есть возможность давать моему народу, а не брать у него. Народ ценит тех, кто дает ему. Смысл моей жизни в том, чтобы отдавать народу все, что могу в эти тяжелые минуты.

Желая быть до конца гостеприимным, генерал выкроил время и провел нас к монастырю в его сказочном окружении, поискал священника, чтобы тот рассказал нам об истории сербского народа и возникновении самого монастыря. Он показал нам место, где во время Второй мировой войны усташи убили детей за то, что их вскормили сербские матери, за то, что их отцами были сербы, потому что хотели стереть сербов с лица сербской земли. И все это он рассказывал дружески, покровительственно, с доброй улыбкой.

На прощание он сказал мне: «А теперь проведи их на передовую линию фронта, чтобы они не думали, что мы так воюем. Нам здесь удалось уберечь от турок свои прадедовские очаги. Поведи их выше над Кладанем, на Бандиерку, чтобы они встретились с бойцами, защищающими свою землю, поскольку свои дома они не смогли защитить, а после этого направляйтесь на Соколац».

В сопровождении офицеров генерала мы отправились на Бандиерку. Из этого места Кладань был нам не виден. Турки изгнали сербов из Кладаня и 24 сел, почти все из которых были сербскими. Кого прогнали, кто погиб. Поселились в их домах, которые еще не сожгли… Через голое, словно выбритое пространство подходим к окопам. Вокруг нас свежие воронки от снарядов. Идем редкой колонной. Кто-то испуган, кто-то удивлен всем происходящим. Под соломенным настилом, без настоящей крыши, в жестяной бочке кипятят воду. Когда солдаты услышали, что нас послал к ним генерал Младич, они повскакивали, словно он сам пришел к ним. «Благослови его Бог, храни его Бог для нас», — говорят с благоговением.

Когда они узнали, что среди нас находится и принц Карагеоргиевич, и журналисты из Италии, то советуют нам немного пригибаться, поскольку мы на виду у турецкой стороны. Пусть это звучит невероятно, но мы не думаем об этих предостережениях, словно не верим, что именно с нами может что-то случится. Просим у них бинокль, чтобы посмотреть на этих там. «Нет у нас бинокля, — говорят. — Был сегодня утром, но за ним пришли с других позиций — он им нужен. Им показалось, что происходит какое-то движение в войсках!»

Спрашиваю одного из них, как живут, как держатся. Все — молодые люди. А ведь это было как раз в то время, когда сербов уговаривали добровольно уйти с земли, которую они удерживали, и отдать какую хорватам, какую — мусульманам, а какую — туркам. Мой худенький собеседник рассказывает: «У меня все хорошо, сестра. Могло быть хуже. Много хуже. Всю семью я спас от турок, все живы-здоровы. А дома, правда, больше нет. Вон в той стороне видишь стены? Это был мой отчий дом. Теперь он остался только у меня в сердце и в памяти. Но, слава Богу, лишь бы мои дети были живы и здоровы. Мы здесь сменяем друг друга через каждые несколько дней: то на позициях, то в кругу своих. Я их поселил в брошенном домике. Только бы мы были здоровы и герой Младич с нами!»