Сердце бройлера - Виорэль Михайлович Ломов

протянула ему карандаш, который вертела в руке. Гурьянов записал что-то на манжете рубашки. Настя ткнула пальцем:

– Стирать кто будет?

– История. Так чем же портрет не пахнет, чем пахну я?

– Одеколоном «Шипр». Ой, звонок был, что ли?

– Да уж минут пять.

– Да вы что?! Суета убьет! Заметит, что меня нет…

– Не блистайте своим отсутствием!

– Может, прошвырнемся в киношку? В «Гвардейце» «Земляничная поляна» идет. Там, говорят, покойник из гроба встает. В самом начале.

– Как слово. Да что вы говорите? Прямо из гроба? Покойник? Идем!

После кино Настя потащила поэта к себе домой.

– Мама прическу делает, а мы пока чай попьем. Придет из парикмахерской, познакомлю. Полпирога хватит?

– Маловато будет. Целого нет? Слышь, неудобно как-то. Мы и с тобой-то толком не знакомы, а ты уже с мамой собралась знакомить меня, – они за мороженым в буфете кинотеатра перешли на «ты».

– Да я скажу, что учились вместе.

– В одном классе? – насмешливо сказал Гурьянов. – Тебе сколько лет? Двадцать? А мне двадцать три. Три года, Настя, разделяют нас, но и три года нас соединяют. Кстати, «классную» вашу, Аглаю Владиславовну, видел. На мой вечер приходила. Похвалила.

– А я скажу, что ты три года в одном классе просидел. Из-за меня.

***

Анна Ивановна раскладывала пасьянс, грызла печенье и разговаривала с Тимошкой. Сколько сменилось у них собак, все они были бездомные, подобранные на помойках, и все Тимошки. И характер у всех один был, и всеядность. И совершенно дурацкий оптимизм. Все в нас, вздохнула Анна Ивановна. Второй день у нее было высокое давление и болела голова.

– Ну что, Тимошка, печенья, наверное, хочешь?

Глаза вечно голодного Тимошки выражали печаль и недоумение по поводу столь странного вопроса. Хвост прополз по полу пару раз туда-сюда.

– Хочешь? Вижу, что хочешь.

Тимошка для убедительности пустил слюну и нетерпеливо взвизгнул.

– На, на, ненасытный. И сколько же влезает в тебя?

Тимошка протянул хозяйке лапку. В глазах его было: все, что в вазочке, влезет.

– Ты эгоист, Тимошка. Ни разу не оставил мне в своей миске ни крошки, ни разу не спросил, хочу ли и я поесть.

Тимошка согласно пустил слюну до пола.

Открылась без звонка входная дверь и вошла Настя с молодым человеком. Тимошка, оглядываясь на вазочку, побежал к ним. Рядом с Настей молодой человек выглядел даже внушительно, а ведь и Настя не мала. Впечатляет, с непонятным ей самой удовлетворением отметила Анна Ивановна, статен и… какой взгляд, какой взгляд! Бог ты мой!.. Анна Ивановна почувствовала, как заколотилось вдруг сердце. Она приложила руку к груди. Взяла себя в руки.

– Ты дома? – воскликнула Настя.

– Как видишь, дома.

– Я думала, ты в парикмахерской.

Анна Ивановна усмехнулась:

– Мне сейчас только в парикмахерскую идти! Не прошла голова, – она приложила ладонь тыльной стороной к виску. – Опять сто восемьдесят.

– Ма, познакомься, – сказала Настя.

Анна Ивановна с деланно вялой улыбкой встала из-за стола и протянула молодому человеку руку.

– Анна Ивановна Анненкова.

– Да он знает, что ты Анненкова, – засмеялась Настя. – мы же вместе учились!

– Зипунолог Гурьянов Алексей, – произнес тот бархатным баритоном.

Анна Ивановна вдруг повела перед собой ладонью, взмахнула рукой и опустилась на стул – благо он был под ней. Уронила голову на стол и застонала.

– Мама, что с тобой? – воскликнула Настя. – Алексей, помоги.

Они перевели Анну Ивановну на диван и уложили ее.

– Может, «скорую» вызвать?

Анна Ивановна внятно произнесла:

– Не надо… Свет выключите.

Настя укрыла мать теплым халатом. На цыпочках они вышли на кухню.

– Что ты сказал? – спросила Настя.

– Я? Когда?

– Что ты маме сказал?

– Да ничего я не успел сказать маме! Представился и все.

– Ты перед этим что-то сказал?

– Перед этим? А, зипунолог, сказал. От слова «зипун». Курсовик пишу по древнерусским обрядам и фольклористике.

– Да? Странно. Ничего не пойму. Почему она так вот водила ладонью? – Настя медленно водила перед глазами своей ладонью из стороны в сторону и задумчиво смотрела на нее. – Почему? Она явно что-то хотела сказать.

– Не надо ее беспокоить, – сказал Алексей, взял ладонь Насти в свои руки и прижался к ней губами. Настя отняла руку и спрятала ее за спину.

– Не надо, Алексей, – сказала она.

– Называй меня Лешей.

– Что-то ты не так сказал. Не правильно.

– Можно, конечно, и правильно говорить, гекзаметром, но…

– Ты иди, я справлюсь одна. Иди. Если что, найдешь меня по расписанию.

Гурьянов блеснул глазами, взмахнул своими кудрями, поклонился и молча вышел.

***

Настя терялась в догадках. Она могла, конечно, спросить у матери, что все это значит, но сначала хотела разобраться сама. Почему мама так странно (болезненно даже) отреагировала на незнакомого молодого человека. Кстати, очень симпатичного. В дверь он к ней не ломился, в окно не лез. Я представила его, как старинного знакомого. И, на тебе, взять и брякнуться в обморок. Причем не натуральный. Актриса. У актрис хоть роль какая-то, сверхзадача. А тут? Но и брякаться ради пустяка, менять не только планы вечера, но и, может, планы на мою дальнейшую жизнь… Стоп, вот оно где! Планы на мою дальнейшую жизнь. Она, выходит, восприняла мое знакомство с Алексеем, как нечто выходящее за рамки приличий или невозможное по своей сути. Ну, насчет приличий, тут все пристойно до тошноты. А вот невозможное по сути – не знаю… Настя задумалась.

Притворство матери бросилось в глаза, когда она ловко подоткнула немощной рукой халат себе под бок, чтоб не дуло.

– Мама, что это значит? – Настя зажгла свет.

Анна Ивановна приоткрыла один глаз.

– Ушел? – спросила она.

– Ма, ты меня напугала. Что за комедию ты устроила? Как маленькая, ей-богу!

– Ой-ой-ой! Не смеши – я напугала тебя! Тебя напугаешь!

Настя была втайне польщена такой оценкой, но продолжала допытываться у матери о причине ее столь странного поведения.

– В кои веки привела кавалера, старинного знакомого, а она бряк в обморок. Как в пьесе. В драмтеатре конкурс объявили. Иди…

– Брось врать-то: старинного знакомого! Где подцепила его, старинного знакомого, в какой такой библиотеке? По его холеной физиономии видно, что он сто лет как дорогу туда забыл. Когда познакомились-то? Неделю, две назад? – в голосе ее за небрежностью слышалась настороженность.

– Сегодня. В институте.

– Поздравляю, – облегченно вздохнула мать. – Гора с плеч.

– Какая гора?

– Большая. Тебе не разглядеть. Дай-ка цитрамон. Третью пью, не помогает.

– Раз не помогает, зачем пьешь?

– Ты поможешь? Воды принеси.

Она знает его. Она знает Гурьянова. Откуда? Или… Или она знает его отца? Его отца… Ну и что?..

Настя во сне открыла глаза и увидела, как перед