Вся la vie - Маша Трауб

   Только одно не давало Лидке покоя. Мать рассказала, что к ней приходили из питомника с проверкой – в каких условиях будет расти щенок. Мать к этому визиту готовилась – квартиру отдраила, брови нарисовала. Ее спрашивали – хватит ли сил и здоровья гулять по режиму, хватит ли денег покупать витамины? А к ней, Лидке, никто не приходил – ни бывшие мужья, отцы дочерей, ни родная мать. И никто не волновался, в каких условиях будут расти девочки. Никто не спрашивал, хватит ли ей, Лидке, сил, здоровья и денег.

   В детстве у меня не было шубы. Такой, какая была у всех девочек, – коричневая, из меха плюшевого медведя, с мальчуковым ремешком на талии. У меня был синий финский комбинезон, который моя мама «оторвала на складе» за 40 рублей. В детском саду меня дразнили «бздочек» – слово «комбинезон» я не выговаривала. Я плакала и просила у мамы шубу. К шубе я требовала шапку со значком во лбу, как у всех девочек, чтобы на глаза не налезала. И чтобы значок был мишкой или кошечкой, как у Настьки из группы. Но у меня была «оторванная на складе» шапка с помпоном – очень удобно дергать мальчикам. Они дергали кто сильнее, так, что у меня шея болела.

   Мама, которой надоели мои рыдания, подговорила воспитательницу Зинаиду Ивановну устроить соревнование «кто быстрее оденется на прогулку». Я должна была победить в любом случае. Без вариантов. Пока остальные только натягивали бы рейтузы и поправляли «штрипки» (так называла перепонки внизу рейтуз наша воспитательница), я бы быстренько запрыгнула в «бздочек» и застегнула молнию. Мне бы приклеили победный грибок на дверцу шкафа, и я бы перестала устраивать маме скандалы. Если бы… Собственно, так обычно все и было. Я одевалась быстрее всех и парилась еще минут десять на лестнице. Но в этот раз я застряла.

   Зинаида Ивановна объявила соревнование, мы бросились на счет три открывать шкафчики, и меня толкнула Настька. Думаю, что специально. Я упала под скамейку и потеряла драгоценные секунды. Но все равно должна была быстрее застегнуть молнию, пока Настька и остальные ковырялись бы в пуговицах. Я вылезла из-под скамейки, открыла шкаф и сунула ноги в комбинезон. Краем глаза я видела, как Настька натягивает штрипки на сапоги. По идее мне нужно было аккуратно заправить платье внутрь. Платье в момент одевания всегда собиралось впереди таким кульком – еще один повод для дразнилок. Но на заправку времени не было. Я дернула молнию и застряла. Точнее, в молнии застрял кусок платья. Я подергала еще туда-сюда и поняла, что застряла окончательно. Соревнование закончилось полной и безоговорочной победой Настьки. Она быстрее всех застегивала пуговицы на шубе и очень этим хвасталась. Зинаида Ивановна даже просила ее провести мастер-класс – показать детям, как надо застегивать пуговицы. В общем, у Настьки на шкафчике появился третий грибок – наша Зинаида Ивановна была женщина строгая, но справедливая. А я? Я просидела всю прогулку в раздевалке «наказанная». Когда Зинаида Ивановна вытащила кусок платья из молнии, я подбежала к Настьке и сорвала с ее шапки значок-кошечку. Вырвала с корнем. Настька заревела и со всей силы дернула меня за помпон. Я тоже заревела. Но поскольку я начала первая, то наказали меня.

   «Бздочек» мне все равно пришлось носить. Но чтобы меня как-то успокоить, мама привезла мне новую «оторванную на складе» шапку, на которую ушло «пол-аванса». Что такое «аванс», я не знала, знала, что до него надо «дожить», а после него «выжить». Мама вопреки моим ожиданиям купила мне шапку-косынку. Такую яркую, сверху как шапка, а сзади как косынка. Я, конечно, спросила про значок-кошечку, на что мама сказала, что сейчас она мне эту новую шапку наденет на попу. Смысл я не уловила, но в принципе было и так все понятно. На следующий день я пошла в сад в новой шапке. Настька меня увидела и сказала, что шапка – как хвост у курочки-рябы. Мальчишки, расстроившиеся из-за отсутствия помпона, радостно закричали: «Курочка-ряба, курочка-ряба!» – и стали дергать меня за хвост на шапке.

   Настька отравляла мне жизнь до старшей группы. Тогда-то я с ней и поквиталась. Настьку выбрали Снегурочкой на новогоднем празднике. Выбирали из нее и меня. Но Настька лучше рассказала стишок, а Зинаида Ивановна была, как всегда, справедлива. Настька читала про «В январе, в январе много снега на дворе…», а я прочитала про бабушку. В то время я уже выговаривала все буквы, но от волнения забыла, как говорить букву «эр». Поэтому прочитала так: «Очень бабушку люблю, маму мамину мою, у нее морщинок много, а на лбу седая плять, так и хочется потрогать, а потом поцеловать». Потом я замолчала и выговорила по буквам – прядь, но было поздно. Зинаида Ивановна беззвучно колыхалась бюстом, а наша нянечка тихонько всхлипывала. Бабушка моя тогда была в Москве и очень подружилась с Зинаидой Ивановной. Так вот с того дня Зинаида Ивановна ласково называла мою бабушку «седая блядь».

   Настьке выдали корону Снегурочки и разрешили не спать в тихий час. Настька репетировала роль. Она должна была сидеть в картонном домике и ждать, пока ее позовет Дед Мороз. Настька роль, конечно, выучила и корону носила не снимая. Даже ела в ней. Как приходила утром в сад, так сразу на голову напяливала.

   Но на репетициях обнаружилось, что Настька не может спокойно сидеть в домике, а все время выглядывает в картонное окно. И в носу при этом ковыряется. А Снегурочка в носу не ковырялась. У нее и соплей-то не было, потому что она – Снегурочка. Зинаида Ивановна сделала Настьке три последних замечания и после этого отдала роль мне. Настька рыдала. Не оттого, что не будет Снегурочкой. А оттого, что корону придется отдавать. И кому? Мне. Я сидела в домике тихо и ковырялась в носу, когда никто не видел.

   На последнем утреннике все мальчики в группе признались мне в любви, то есть не прямо признались, а дружно отдали мне свои конфеты. А Настьке ни одной не досталось.

   Тогда же и разрушилась моя вера в Деда Мороза. У Деда – приглашенного артиста – наш утренник был не первый. Он сидел под елочкой – там, куда его посадили, иногда вздрагивал и стучал посохом. На большее он был не способен. Утренник мы провели втроем – Зинаида Ивановна держала за руку меня, я держала за руку Деда Мороза, и мы ходили вокруг елочки. Я говорила свой текст, Зинаида Ивановна – текст Деда, а Дед стучал посохом.

   Я весь утренник от волнения хотела в туалет. Но терпела. А потом, когда мандарины были розданы, побежала. Там я увидела Деда, которого тошнило в детский низенький унитаз. Зинаида Ивановна, конечно, быстренько меня увела, но было поздно. Если у Снегурочки не может быть соплей, значит, Деда Мороза не должно тошнить. Значит, из этого дяденьки Дед Мороз такой же, как из Настьки Снегурочка.

   Так вот первую шубу, точнее, полушубок, мама подарила мне на шестнадцатилетие. Черная нутрия чуть ниже талии. Стоила сумасшедших денег – тысячу рублей. Я влезла в полушубок 9 октября, сразу после дня рождения, и проносила до марта не снимая. Под полушубок я надевала черную юбку-мини и капроновые колготки. Я мерзла, но терпела. По-моему, ради Димки из параллельного класса.

   В институте почти все мои однокурсницы ходили в шубах из Греции, с такой большой золотой пуговицей на воротнике. Девушки передвигались медленно, потому что шубы были тяжелые и длинные, а мне казалось, что они специально так себя несут. Я опять рыдала, и мама отдала мне свой старый полушубок из чернобурки. Без золотой пуговицы – я ее отдельно пришивала. Чернобурка была протерта на рукавах с внутренней стороны, и я старалась вывернуть руки так, чтобы не было видно лысеющего подшерстка. Мама тогда всерьез думала, что у меня проблемы со спиной, и даже водила к врачу – девочка странно ходит, плечами вперед. Я опять немножко порыдала, и мама привезла мне из Греции шубу – коричневую норку. Длинную. Сшитую так, что было видно, из каких именно частей она сшита. Я так часто старалась выйти куда-нибудь в этой шубе, что завалила французский и чуть не вылетела из института.

   Шуба – уже не повод для рыданий-переживаний. Нет и того ощущения счастья, когда ты идешь в новом полушубке, а Димка из параллельного поворачивается, и ты чувствуешь всей своей нутрией его взгляд. Но одно воспоминание мне удалось вернуть – я купила своему сыну Васе синий комбинезон. Он не мог выговорить «комбинезончик», и говорил «бздочек».

   Однажды Настьку пришла забирать не мама, а тетя. Тетя заняла собой всю раздевалку. Она стояла, ждала, пока Настька соберется, под восхищенно-завистливыми взглядами Зинаиды Ивановны и других родительниц. Тетка была красавицей. Красавицей ее делала настоящая, длинная, шуба из чернобурки.

   Я подошла к этой женщине, протянула руку и осторожно погладила по рукаву. Дня через два, вечером перед сном, мама зашла ко мне в комнату погасить свет. Я лежала под одеялом, вытянувшись в струнку.

   – Машенька, что случилось? – спросила мама.