Война за империю - Евгений Белаш

— Ободряете, — кратко и несколько раздраженно ответил собеседник, в летном комбинезоне нового образца, с подогревом..

— Но не могу, — словно не слыша его, продолжил первый.

Порыв вера бросил на узкие окна — бойницы пригоршню полуснега — полудождя.

— Непогода, — отметил второй. — Не отменили бы полет…

Первый взглянул на него с удивлением.

— Кто же отменит мой полет? Они полетят в любую погоду, если только самолет будет в состоянии подняться в воздух.

— Прошу прощения, так, задумался…

В полном молчании они сидели с полчаса. Лишь ветер тихонько подвывал за бортом, бросая на окна причудливые тени веток, да тихо пощелкивали автомобильные часы, неспешно отмеряя минуты фосфоресцирующими стрелками.

— Уже скоро, — наконец сказал первый. — Проверять все снова, наверное, смысла нет. Поэтому, слушай внимательно… Да, очень внимательно, — слегка повысил он голос, заметив тень неудовольствия, мелькнувшую на лице второго.

— Ты выучил пять основных вариантов, каждый на конкретную ситуацию и состав. Так вот… Забудь их.

Второй слегка вздрогнул.

— Именно. Забудь. Оставь только один, я бы выбрал третий, он лучше всех. И повторяй его снова и снова, зубри до полного автоматизма.

— При всем уважении…, — осторожно начал второй, — я бы сказал, что это несколько… неразумно?.. Я все‑таки не первый раз на ответственном задании, я общался с самим Первым Министром. Думаю, что я не растеряюсь и смогу определить верное начало.

— Это разумно. Ты видел многих и общался со многими. Но не с этими людьми. Таких ты еще не видел.

— Советских товарищей я тоже встречал. В том числе и высокопоставленных. По долгу службы…

Второй осекся, отметив явное неудовольствие и раздражение собеседника.

— Таких ты еще не видел, — терпеливо сказал первый. — Это сложно объяснить, но ты поймешь, когда встретишься с ними. Это очень умные люди. Это очень хитрые люди. И это очень опасные люди. И еще очень подозрительные. Малейшая заминка, малейшая слабина, и тебя просто вежливо отправят обратно с заверениями в любви и дружбе. А мы не можем себе этого позволить, ты, в конце концов, не колготки диппочтой везешь.

Оба невольно усмехнулись. 'Нейлоновый скандал' запомнился многим и погубил немало карьер по обе стороны границы. Помимо этого он подарил военным неиссякаемый источник шуток в адрес дипломатов.

Снаружи глухо стукнули в борт. Раз, другой. И после короткой паузы третий.

— Все, время, — отрывисто сказал первый, бросив короткий взгляд на часы.

Достав из кармана один единственный ключ, он открыл сейф, замаскированный под обычный шкафчик для бумаг. Сейф был пуст, за исключением небольшого чемоданчика темно — коричневой кожи с тонкой цепью на ручке. Первый аккуратно достал его и передал второму.

— Принимай, — чуть охрипшим голосом сказал он.

Второй подхватил чемоданчик, отметив солидный вес, не соответствующий размерам, взвесил на руках.

— Сталь?

— Разумеется.

— Взрывчатка?

— Нет, термический заряд. В худшем случае останешься без руки. Просто отбрось в сторону, или можно выпустить ручку, чтобы он свободно упал, цепь короткая. Рывок освободит предохранитель, после этого механизм сработает от любого толчка.

Второй одобрительно кивнул. Тонкий браслет щелкнул, обвив запястье стальным кольцом, намертво соединяя чемоданчик с рукой посланника. Он одернул рукав, скрывая браслет. Немного посидел с закрытыми глазами, откинув голову на жесткий валик спинки, привыкая к ноше.

В борт снова стукнули, на этот раз дважды.

— Все, — констатировал первый. — Давай… Я, конечно, коммунист и атеист. Как и положено по положению. Но… С нами Бог.

Они выбрались из машины, рядом бесшумно выступили две тени охранников и замерли в терпеливом ожидании. Прежняя темнота теперь была разрезана несколькими мощными прожекторами, освещающими главную ВПП. Из ближайшего ангара выкатывали А-24. Второй невольно залюбовался им. Новейший аппарат, двухмоторная многоцелевая машина, был красив даже в искусственном освещении. Это был словно самолет из грядущих десятилетий, весь из плавно изломанных линий, с широкой кабиной непривычных очертаний, вынесенными далеко вперед бочкообразными моторами и сложенным 'зонтиком' аэродинамическим тормозом.

— Я думал, будет 'Грифон', — немного удивился человек в комбинезоне.

- 'Грифон' — это для особо важных делегаций. А наше дело требует абсолютной конспирации. Не беспокойся, это специальный скоростной вариант, как раз для таких случаев. Вооружение снято, дополнительные баки, кислород и обогрев. Не замерзнешь.

Быстрым шагом подошел старший техник. Первый предупреждающе поднял ладонь.

— Без формальностей.

— Все сделано. Заправлен, заряжен, готов. Пилот и сопровождение уже в кабине.

Второй осмотрелся, будто запоминая на прощание все окружающее. Вдохнул полной грудью ночной воздух, наполненный зимне — весенней свежестью и терпким запахом бензина. Крепче сжал ручку ноши, чувствуя сквозь согретую его ладонью теплую кожу стальной стержень остова.

— Все, я пошел, — севшим голосом сказал он.

Начальник Генерального Штаба ГДР Фридрих Хейман стоял, чуть сутулясь и глубоко спрятав руки в карманах плаща, провожая взглядом посланника. Тот быстрым шагом прошел к самолету. Мгновение, и он ловко вскарабкался по приставной лесенке, ловко управляясь одной рукой, другой бережно прижимая к груди чемоданчик, и скрылся в кабине. Рыкнули моторы, выхлопные трубы чихнули и выбросили первые клубы дыма.

— С нами Бог, — еще раз, беззвучно, одними губами произнес Хейман.

Глава 6

Плохо возвращаться домой холодной весной. Еще хуже — когда это приходится делать под утро, при свете уличных фонарей и одиноких звезд. И уж совсем плохо, когда домой надо идти по холодной сырой Москве, едва переставляя гудящие от усталости ноги (а вы попробуйте порхать бабочкой после суточного дежурства), с тяжелой сумкой наперевес, поминутно оскальзываясь и едва не падая под ее тяжестью.

Наталье было тяжело, очень тяжело. И очень грустно. Вообще то, она была совершенно не обязана брать дополнительную смену, но лишние часы — это были дополнительные деньги. Медики получали вполне неплохое жалование, особенно квалифицированные хирурги и травматологи, но одной жить и растить маленького сына было очень тяжело.

Денег не то, чтобы хронически не хватало, но и достатка совершенно не наблюдалось, и Наталья раз за разом с тяжелым сердцем оказывалась перед выбором — рядовой рабочий день до семи и сын, ждущий дома маму. Или дополнительные смены, внеплановые дежурства, подмены заболевших или просто менее прилежных коллег, мелкие подработки вроде медицинских процедур на дому и небольших консультаций — с непременным уведомлением фининспектора.

А еще курсы повышения квалификации, лекции узких специалистов и приглашенных светил…

Да, жизнь была тяжела. Ее маленькая семья была обута, одета, сыта и умеренно счастлива. Но каждый раз, возвращаясь домой к раннему утру, Наталья гнала от себя ядовитую и назойливую мысль, что поддержание скромного уюта жизни двух человек достается ей слишком дорогой ценой. А за этой мыслью приходила другая, наполнявшая душу страхом и даже злобой — мысль о муже… Та тянула следующую — о жизни вообще. О том, как тосклива и беспросветна ее судьба…

Слезы сами собой навернулись на глаза. Стиснув зубы, Наталья махнула сумкой, стараясь отогнать скверные мысли. Это была ошибка. Тяжелое 'кладбище вещей', как назвал ее как‑то муж, повело Наталью в сторону. Нелепо взмахнув руками, переступив с ноги на ногу, она каким то чудом удержала равновесие, не упав, но неловкий шаг принес ее прямо в лужу. Хрупнула тоненькая ледяная корочка, туфли чавкнули, щедро глотнув ледяной воды.

Уставшая одинокая женщина потерянно застыла посреди переулка, с трудом удерживая проклятую сумку, чувствуя, как теряют чувствительность пальцы ног. Надо было спешить, немедленно бежать домой, отогреваться. До дома оставалось совсем недолго, пять или семь минут по переулку, поворот налево и последний бросок через колодец двора. Но она уже не могла. Жалость к себе, усталость, печаль накрыли ее полностью и без остатка. Неверным шагом женщина добрела до стены ближайшего дома, прислонилась к ней спиной и тихо заплакала.

Сколько она так простояла, бог знает. Из омута печали ее выдернул новый ритмичный шум, четкий и ясный. Кто‑то шел по ее следам, быстрой и решительной походкой, широко печатая шаг.

Превозмогая слабость, неловко переставляя непослушные ноги, женщина поспешила дальше, домой. Даже после большой криминальной чистки декабря сорок первого Москва все еще оставалась не самым безопасным местом в мире. Сама она ни разу не сталкивалась с уличными хулиганами, не говоря уже о бандитах, но была наслышана о 'подвигах' лихого ночного люда. И это была еще одна причина, по которой полуночные бдения были так мучительны — постоянный риск и страх.