Дикий лебедь и другие сказки - Майкл Каннингем

Самих короля с королевой не миновали скорби и испытания. Уже в очень зрелом возрасте король возомнил, что влюблен в одну нелепую, но неодолимо безмятежную, прозрачную, призрачно-бледную герцогиню, и лишь две недели спустя осознал, что опьянение ею приносит одну только тоску. Королева вскоре после эпизода с герцогиней возобновила обычай заваливать на сено и зеленую травку дворцовых пажей и конюхов; она предавалась ему до тех пор, пока беспомощная на-все-готовность этих мальчишек и надежды на повышение по службе, отчетливо слышавшиеся в их сладострастных стонах, не стали приносить ей больше унижения, чем отрады.

Король с королевой вернулись друг к другу потрепанными, присмиревшими и в некотором недоумении от собственных эскапад. К обоюдному удивлению, они лишь сильнее полюбили друг друга, увидев, что и в столь зрелые годы способны безоглядно отдаться на волю чувств.

Она временами говорила ему: Я становлюсь слабой и скрытной, я учусь плакать тайком, заслышав, как поет соловей.

Он временами говорил ей: Оседлав меня, ты выше не станешь, так что стоит ли это трудов?

И им обоим (к обоюдному удивлению) каждый раз делалось смешно.

Еще несколько десятилетий спустя, когда король умирал, королева вежливо выпроводила всех в коридор, заперла дверь королевской опочивальни и улеглась к мужу. Лежа с ним на кровати, она пела. Они смеялись. Его мучила одышка, но смеяться он еще мог. Они говорили друг другу: это же глупо, да? как-то… театрально? Но обоим при этом было понятно, что все слова, которые надо сейчас сказать, уже много раз сказаны и повторены за прожитые вместе годы. Поэтому король с легким сердцем позволил себе не изображать глубокомыслие и попросил ее спеть песенку, которую любил в детстве. Ему больше не надо было быть царственным, властным и величественным – особенно с ней. Они, по сути, умирали вместе, и оба это понимали. Она запела. В последний раз они вместе посмеялись – обоим казалось, что кошка, и та мяучит мелодичнее, чем она поет. И все равно она проводила его своей песней в мир иной.

Когда через несколько лет умирала королева, с ней в комнате было двадцать три человека, три кошки и две собаки. Люди – это дети, дети детей и дети детей детей, три горничных, двое пажей (постарше и помладше, ее давнишние любовники, о чем все знали, но свято хранили тайну), повар и экономка (лишь неделей раньше в последний раз написавшие жалобы друг на друга). Звери – и собаки, и кошки – лежали на королевской кровати. Люди держались чуть в стороне, кроме Софии, старшей горничной, которая прикладывала ко лбу королевы влажный платок.

Почтительной тишины не было и в помине. Капризничал младенец. Собака рычала на кошку. Но королева, лежавшая огромной молочно-бледной горой, смотрела на всех – и на людей, и на животных – с веским сочувствием, как будто это не она, а они умирали.

Совсем незадолго перед тем, как ей испустить последних вздох, один из внуков сказал другому:

– Правда, она похожа на какую-то планету?

А второй внук ответил:

– Нет, она похожа на старую больную бабушку.

Обоим понравилось, что другой оказался глупее. Когда бабушка впала в беспамятство, внуки думали о том, что их ожидает большое будущее: одного – потому что у него взгляд и сердце поэта, другого – как человека надежного и свободного от сантиментов. Когда бабушка умерла, оба думали, что многого достигнут в жизни.

Как показало будущее, оба они были правы.

После того как королевы не стало, у детей все складывалось наилучшим образом. Старший сын, по настоянию королевы взошедший на престол после кончины отца, правил все так же справедливо и милостиво, а его не заставивший себя ждать наследник с младых ногтей готовился стать таким же добрым королем. Замок стоял целехонек. Каждый новый прилив приносил новые косяки рыб. Сыновья и дети столяров мастерили еще более чудесные столы и стулья, чем те, что делали их родители; сыновья и дочери булочников поднимались чуть свет, чтобы напечь побольше булок и пирогов, побольше хлебов и пирожных.

В целом в королевстве царил покой, хотя грабежи и споры по контрактам по-прежнему имели место, сыновья и дочери, бывало, убегали из дома или сходили с ума, подолгу сдерживаемое взаимное раздражение, как и в старые времена, иногда выливалось в убийства.

Но, по большому счету, эпоха выдалась обильной и благодатной. Люди женились и проживали вместе всю жизнь. Случались праздники и похороны, трудились ремесленники и творили поэты. Изобретатели создавали разные полезные устройства: одни испускали ровный, яркий свет, другие безропотно выполняли самую монотонную работу, третьи сохраняли музыку, про которую все раньше думали, что она может звучать, только пока музыканты играют и певцы поют. Зайцы и фазаны время от времени по-прежнему замирали, прислушиваясь к долетавшим до леса звукам музыки, и им дела не было до того, исполняют ли ее живые музыканты или давно умершие. В городе дети – все они родились через много лет после того, как старые король с королевой упокоились рядышком в каменных саркофагах, – сквозь льющиеся из баров музыку и смех едва различали голоса родителей, зовущие их домой. Кто-то бежал по первому зову, кто-то шел неохотно, но все дети, все до единого, каждый вечер возвращались по домам.