Метаморфозы - Публий Назон

        В руку он стройную трость, что сон наводит и гонит,

        Взял и до блеска натер крылатых сандалий подошвы.

        Были три спальни в дому, в отдаленных покоях; отделка

        В них — черепаха и кость; из спален ты в правой, Пандроса,

740 В левой — Аглавра жила, занимала среднюю — Герса.

        Жившая в левой из трех заметила первой, что входит

        В дом Меркурий, спросить решилась об имени бога

        И для чего он пришел. «Атланта я внук и Плейоны, —

        Он ей в ответ говорит. — Я тот, кто по шири воздушной

745 Носит веленья отца, родителем сам мне Юпитер.

        С чем я пришел, не солгу: сестре будь верною только,

        И для детей ты моих назовешься по матери теткой.

        Я ради Герсы пришел. К влюбленному будь благосклонна.

        Взглядом таким же глядит на него Аглавра, которым

750 Только что тайны она блюла белокурой Минервы.

        И за услугу себе толику немалую злата

        Требует. А между тем покинуть дом понуждает.

        Грозно богиня войны покосилась тогда на Аглавру

        И из могучей груди, бессмертная, вздох испустила:

755 Мало того что грудь, но эгида[121] и та у богини

        Заколыхалась; в ней мысль промелькнула: как тайну Аглавра

        Дерзкой раскрыла рукой, как рожденный без матери отпрыск —

        Бога Лемносца[122] — она увидала, нарушив условье;

        Что угодит божеству, угодит и сестре, что богатой

760 Станет, то золото взяв, которого требует жадно.

        Тотчас же к Зависти в дом отправляется, грязной от яда

        Черного. Было ее в глубокой теснине жилище

        Скрыто, без солнца совсем, никаким не доступное ветрам.

        Чуждое вовсе огня, постоянно обильное мраком.

765 Грозная дева войны в то место пришла и близ дома

        Остановилась, вовнутрь входить не считает пристойным.

        Остроконечьем копья ударяет в дверь запертую;

        Вот сотрясенная дверь отворилась. Увидела дева

        Евшую мясо гадюк — из пороков собственных пищу —

770 Зависть и взоры свои отвратила от мерзостной. Та же

        Встала лениво с земли и, змей полусъеденных бросив,

        Вон из пещеры своей выступает медлительным шагом.

        Лишь увидала красу богини самой и оружья,

        Стон издала, и лицо отразило глубокие вздохи.

775 Бледность в лице разлита, худоба истощила все тело,

        Прямо не смотрят глаза, чернеются зубы гнилые;

        Желчь в груди у нее, и ядом язык ее облит.

        Смеха не знает, — подчас лишь смеется, увидев страданья.

        Нет ей и сна, оттого что ее возбуждают заботы.

780 Видит немилые ей достиженья людские и, видя,

        Чахнет; мучит других, сама одновременно мучась, —

        Пытка сама для себя. Хоть богине она ненавистна,

        Кратко Тритония[123] все ж с такой обратилась к ней речью:

        «Ядом своим отрави одну из рожденных Кекропом, —

785 Ту, что Аглаврой зовут. Так должно». И, молвив, тотчас же

        Прочь унеслась, от земли ударом копья оттолкнувшись.

        Искоса Зависть меж тем глядела, как та уносилась,

        И поворчала слегка, предстоящим успехом богини

        Огорчена. Но тут же взяла суковатую палку

790 Сплошь в колючих шипах. Вот, в черные тучи одета,

        Всюду, куда ни придет, поля изобильные губит,

        Травы сжигает лугов, обрывает растений верхушки,

        Мерзким дыханьем своим дома, города и народы —

        Все оскверняет, и вот Тритонии видит твердыню,

795 Что и умами цветет, и богатством, и праздничным миром.

        Плакать готова как раз оттого, что не над чем плакать.

        Но лишь вступила она к Кекроповой дочери в спальню,

        Стала приказ выполнять: ей грудь заскорузлой рукою

        Трогает, сердце ее наполняет крючками колючек.

800 Сок вредоносный в нее вдыхает старуха и черный

        Яд разливает в костях и в самые легкие брызжет.

        А чтоб вниманье ее не блуждало по разным предметам,

        Тут же родную сестру глазам она девушки кажет,

        Брак счастливый ее и в пленительном образе — бога, —

805 Все представляя крупней. Раздраженная этим виденьем,

        Тайной казнится тоской, стеная, и ночью томится

        Дева, томится и днем, несчастная трижды, в недуге

        Медленном тает, как лед, разъедаемый действием солнца.

        Так же пылает она от счастья удачливой Герсы,

810 Как разведенный костер, коль трав подбросить колючих:

        Пламени он не дает, но медленным жаром сгорает.

        Часто желала она умереть, чтобы только не видеть,

        Часто — признаться отцу суровому, как в преступленье.

        Села она наконец на пороге, готовая бога

815 Прочь отогнать; на его выражения ласки, на просьбы

        И на нежнейшую речь, — «Перестань! — отвечала Аглавра, —

        Не отстранивши тебя, я с этого места не сдвинусь».

        Быстрый Киллений в ответ: «Согласимся на этом условье».

        Тотчас резную дверь отмыкает он тростью. У ней же

820 Члены, какие, садясь, мы сгибаем, едва попыталась

        Встать, недвижимыми вдруг от тяжести стали нежданной.

        Все же она во весь рост подняться силится прямо.

        Но сочлененье колен цепенеет; всю холод объемлет.

        Падает, жилы ее бледнеют, лишенные крови.

825 Как — нецелимый недуг — широко расходится в теле

        Рак, к пораженным частям прибавляя здоровые части, —

        Так постепенно и хлад смертельный, в грудь проникая,

        Жизни пути у нее навеки замкнул и дыханье.

        И не пыталась она говорить, а когда б попыталась,

830 Голосу путь был закрыт. Уж камень охватывал горло;

        И затвердело лицо; изваяньем сидела бескровным.

        Сам был и камень не бел: ее мысли его потемнили.

        Только лишь казнь за слова и помысл неблагочестивый

        Внук Атлантов свершил, и земли, что имя Паллады

835 Носят, покинул он, мчит, распустив свои крылья, на небо.

        Вдруг его кличет отец и, любви не открывши причину, —

        «Сын мой! Верный моих, — говорит, — исполнитель велений!

        Ныне не медли. Скользни ты, резвый, обычным полетом

        Вниз и скорее в предел, который на мать[124] твою слева

840 Смотрит, который зовут его поселенцы Сидонским,

        Мчись; там увидишь: вдали на горной лужайке пасется

        Царское стадо, — его поверни ты к морскому прибрежью!» —

        Молвил, и тотчас же скот с горы, как велено, согнан;

        На побережье бежит, где великого дочь государя

845 В обществе тирских девиц привычку имела резвиться.

        Между собой не дружат и всегда уживаются плохо

        Вместе величье и страсть. Покинув скипетр тяжелый,

        Вот сам отец и правитель богов, что держит десницей

        Троезубчатый огонь и мир кивком потрясает,

850 Вдруг обличье быка принимает и, в стадо вмешавшись,

        Звучно мычит и по нежной траве гуляет, красуясь.

        Цвет его — белый, что снег, которого не попирала

        Твердой подошвой нога и Австр не растапливал мокрый.

        Шея вся в мышцах тугих; от плеч свисает подгрудок;

855 Малы крутые рога; но поспорил бы ты, что рукою

        Точены, блещут они ясней самоцветов чистейших.

        Вовсе не грозно чело; и взор его глаз не ужасен;

        Мирным выглядит бык; Агенорова дочь[125] в изумленье,

        Что до того он красив, что бодаться ничуть не намерен.

860 Но хоть и кроток он был, прикоснуться сначала боялась.

        Вскоре к нему подошла и к морде цветы протянула.

        Счастлив влюбленный; он ей, в ожидании нег вожделенных,

        Руки целует. С трудом, ах! с трудом отложив остальное.

        Резвится он и в зеленой траве веселится, играя,

865 Или на желтый песок белоснежным боком ложится.

        Страх понемногу прошел, — уже он и грудь подставляет

        Ласкам девичьей руки; рога убирать дозволяет

        В свежие вязи цветов. И дева-царевна решилась: