Мурена - Валентина Гоби

в виде яйца в огромном камзоле сначала сидит на стене, а потом уже валяется разбитым у ее подножия, и даже король ничего не может поделать.

У него невыносимые галлюцинации. Воображение Франсуа не ведает границ, однажды ему показалось, что локоть вывернулся в другую сторону, что выкрутились запястья; тело не подчиняется ему, он не может даже сесть. Он парализован фантомными болями, его тело противится всякой логике.

В окне он видит дерево, на его ветвях приютилось гнездо. Птенцы уже вылупились из яиц, и Франсуа хорошо видны бледно-серые пушистые головки. Над ними постоянно склоняется их мама. Но вот птенцы выпали из гнезда, он подбирает их и кормит смоченным в молоке хлебом с кончика спички. Он помнит щекочущее ощущение птичьего пуха. На какое-то мгновение он представляет себе дрожащего на ладони птенчика, чувствует, как бьется его сердечко, как пульсирует кровь. А клюв, словно бритва, впивается в его кожу.

— Несомненно, это невромы, — объясняет хирург (Франсуа сказал ему: «Ей-богу, я чувствую свои руки!»).

— Неврома, — объясняет врач, — это узелок, который образуется при отрастании нервного окончания. Нервы имеют тенденцию к росту, но тут-то расти им некуда. Поэтому в некотором смысле они дают ощущение наличия руки. Синекдоха, понимаете? Смешивание общего и частного. «Ни паруса вдали, что всё в Арфлёр спешат…» — вы помните это стихотворение Виктора Гюго? Начинается: «Я завтра, на заре…» — и так далее. Под парусами Гюго имел в виду корабль как таковой… То, что вы чувствуете, — своего рода физиологическая синекдоха.

Да иди ты в задницу со своей синекдохой! — думает Франсуа.

— Вам что, плохо?

— Руки, руки же! Какая-то дыра между плечами и пальцами.

— Кора головного мозга еще не реагирует на отсутствие рук. То, что с вами случилось, мсье Сандр, имеет определение: фантомные ощущения. Они, словно призраки, возникают из ниоткуда и так же растворяются в никуда. Но ваш мозг отчетливо фиксирует этот факт. Через некоторое время это должно прекратиться.

Когда Франсуа спит, он ничего не знает о себе настоящем. Он молод и красив. Он совсем не помнит о несчастном случае, он цел и совершенен. Вот он взбирается по строительным лесам, вот он срезает ветки с деревьев; сон дарит ему ощущение сильного тела, послушной работы организма, когда мышцы, сухожилия и суставы беспрекословно выполняют свою работу. Но каждое пробуждение для него сущий кошмар. Он вспоминает свою бабушку, которой каждую ночь снился муж, Джек, погибший в катастрофе. Сон был для нее счастливым путешествием в прошлое, но каждое утро она вновь узнавала о смерти Джека. Он снова умирал. Бабка не была из тех, кто разговаривает с призраками из прошлого. Днем она все понимала. Но ночью забывалась, а наутро рана вновь открывалась и повторная смерть мужа только усиливала боль. Джек умирал для нее каждый день. Для Франсуа Джек олицетворяет его утраченные руки. Каждый новый день их снова отрезают, а фантомные боли напоминают ему об этом. Он опять проиграл.

«Франсуа, мама звонит мне каждый день и сообщает новости. Тебе сейчас трудно, но все же ты идешь на поправку. Вчера к нам в ателье зарулил Андре Тротман, тот, что ходит на протезе. Помнишь Андре, его еще ранило в битве при Вердене? И я подумал, что это все лишь вопрос времени, и для тебя придет черед, и ты вернешься к нормальной жизни, как когда-то Андре. Как только врачи позволят, я обязательно навещу тебя. А пока я тут один заправляю всеми делами. Держись, худшее уже позади!

Папа».

Двадцать второй день. Как и предполагала Надин, началась грануляция. Надин замечает прогресс, меняя повязки, и хирург полностью согласен с нею. Они переговариваются: «Внутренняя грануляция!», а тело Франсуа уже чувствует весну. За окном в гнезде уже подросли птенцы. Перья их потемнели, крылья расправились. Взошло солнце, его край выбрался из оконной рамы, небо раскрылось. Все приходит в гармонию. Соки поднимаются от корней к ветвям, что несут в себе нарождающиеся листья, которые режут небо своей зеленью. Франсуа пытается думать о фикусе, но его мысли больше занимает Сильвия, ее фантазии о воскрешении кустика. В листьях его она, бедняжка, видит счастливый знак для своего брата, но руки не листья, они уже не отрастут.

Грануляция означает, что он готов к пересадке кожи. У него отнимают прямоугольные участки кожи на икрах и бедрах (о, благословенная анестезия!), покрывают ожоги под коленом, на груди, на спине. Больше не будет мучительных перевязок. Больше не будет этого ужаса. И больше не будет симфоний Бетховена. Он его терпеть не может.

«Франсуа, любимый, прости, что я долго не писала тебе. Я просто не могла найти нужных слов. Не знаю, когда ты получишь мое письмо, твой отец сказал, что тебе его непременно прочитают. Надеюсь, что это сделает женщина с очень приятным голосом. Я ждала тебя в консерватории, каждое утро надеялась, что ты придешь, о, как я злилась на тебя, места себе не находила, пошла к вам в ателье; я думала, не мог же ты так быстро позабыть меня, просто взять и бросить, и поэтому очень испугалась. Твоя сестра назвала меня твоей невестой — видно, это написано у меня на лице. Твой отец рассказал, что с тобой случилось, и я проплакала всю ночь. Но хуже всего не видеть тебя. Даже твоя мама, как сказал твой отец, не может с тобой встретиться. Своими расспросами я боюсь его обеспокоить, равно как и твою сестру. Я дважды виделась с твоим отцом, но все равно не знаю, верит ли мне твоя семья? Я не знаю никого из них, и они меня не знают, я все время думаю, доверяют ли они мне, не думают ли, что я твое мимолетное увлечение, и их все это мало волнует. Я все понимаю. Я люблю тебя. Я справлюсь. Я здесь, я рядом с тобой, клянусь! Посмотри, какая весна! Верь в себя.

Нина».

— Это Нина вам продиктовала?

— Да, Нина, — отвечает медсестра. — Ваша невеста.

— Какая еще невеста?

— А я-то откуда знаю, Франсуа?

Господи, оставьте меня в покое!

Ему снимают швы на ампутированных конечностях. Хирург утверждает, что все идет как надо. Франсуа все равно.

Его раны пронзает тысяча иголок; страшно чешутся части тела, откуда взяли кожу для пересадки и куда ее же пересадили.

— Ваши кожные покровы восстанавливаются, — звучит откуда-то с потолка голос врача-интерна.

Франсуа тошнит от этих новых ощущений, Надин говорит, что это все от раздраженных нервных окончаний, от разрастания клеток, что это оттого, что ему пересадили