Брачный контракт с мадонной - Ольга Степнова

— Ха-ха-ха! — снова загоготал профессор, и Виталя опять подивился его идеально ровным зубам. — Ключи крутил! — воскликнул Иван Терентьевич и тоже надолго присосался к трубочке.

— Букет? — спросил он, наконец, оторвавшись.

— Помилуйте, профессор, какой букет?! — возмутился Виталя. — Стал бы я на чужую клумбу за букетом лезть! Да никогда! — Тут Гранкин слегка покраснел, вспомнив историю с сиренью и жучками.

— Я говорю, винище у меня — букет! Да ты и впрямь, видать, ветеринар!

— Ага, ветеринар, — Виталя перехватил губами трубочку и долго не отрывался, чтобы уйти от трудного разговора. — Сколько здесь литров? — спросил он профессора.

— Десять. Было десять. Слушай, я двадцать лет в этом доме живу, двадцать лет по ночам не сплю, но ни разу, слышишь, — ни разу! — тут ветеринары ночью не ходили и ключи на пальцах не крутили и по клумбам не лазали!

— Всё когда-то случается первый раз, — пробормотал Гранкин и уступил трубочку профессору, чтобы тот заткнулся. Пока профессор с наслаждением тянул вино, Виталя огляделся.

Летней кухней называлась пристройка к дому, в которой было всё необходимое для жизни, кроме отопления. В «холостяцком логове» стоял диванчик, кресло, столик, и висела ситцевая шторка, делящее пространство на две половины. Вот тут, за шторкой, и скрывалась огромная, десятилитровая бутыль с вином.

Всё в комнате было увешано, уставлено какими-то черепками, косточками, масками, вазочками с отбитыми краями, потрескавшимися кувшинчиками. «Трофеи из экспедиций», — сказал про них Иван Терентьевич, когда они с Виталей зашли в каморку. «Трофеи» сильно смахивали на хлам, и, собственно, хламом в глазах обывателя и были. Нужно было иметь «массу образования», как выражалась Галкина мама, чтобы в этих черепках и косточках рассмотреть интересные, полезные для человечества вещи.

Виталя потрогал один черепок и покачал головой.

— Нет, ну я на дурака похож?! — заорал вдруг профессор, отлепившись от трубочки.

— Что вы, профессор, — испугался Виталя. — Разве дуракам Государственную премию дают? Разве дурак столько… — он театральным жестом обвёл рукой черепки и маски, — столько для отечества-человечества накопает? И вино у вас… букет, а не вино! Маковые головки отдыхают. Из чего оно?

— Черноплодка с вишнёвым листом, — отмахнулся профессор. — Ну, а раз я на дурака со своей Госпремией не тяну, то зачем ты мне врёшь?

— Врёшь?

— Врёшь! Ты не ветеринар, хоть тебя собаки и слушаются!

— А кто?

— Детектив! Частный! У тебя ж на морде… лице то есть, это написано!

— Не может быть, чтобы написано…

— Точно тебе говорю. Тебя, Эльза наняла, да?

— Нет. — Гранкин был почему-то твёрдо уверен, что факт его найма должен оставаться в тайне.

— Врать ты не умеешь, — ухмыльнулся довольный профессор, — то краснеешь, то бледнеешь, глаза всё время прячешь. Значит, человек ты хороший, правильно Джерри тебя слушается. Только я одного не пойму, зачем тебе от меня скрывать, что ты детектив, ведь тебе же со мной поговорить надо, побеседовать, а?

— Надо, — вдруг согласился Виталя. Иван Терентьевич был абсолютно прав. Как утаить то, что он занимается расследованием и при этом провести это самое расследование, Гранкин не подумал. Чтобы скрыть смущение, Виталя схватил губами спасительную трубочку. Сок, а не вино. Такого можно высосать бутыль и не захмелеть.

— Ведь тело-то я нашёл, — продолжил профессор, — вернее, Джерри. Мы с ним гуляли. Мы с ним всё время гуляем. Слушай, а сколько Эльза тебе пообещала заплатить?

— М-м-м…

— Понял, некорректный вопрос. Лучше не ври, у тебя не получается. В любом случае, я с Эльзой согласен — история эта подозрительная и на несчастный случай не тянет.

— Не тянет. Слушайте, а у вас нет второй трубочки, а то с одной как-то неудобно?

— Нет, второй нет. Не было надобности, батенька. Вы… так сказать, первый мой собутыльник. Факт нахождения здесь этой бутыли — страшная тайна.

Если моя Маргарита узнает…

— Я вам катетер подарю, профессор. Это удобная, резиновая, абсолютно стерильная трубка.

— Буду признателен. А откуда у вас катетер?

— Я, видите ли, в некотором роде, всё-таки ветеринар…

— Что ж, буду рад ответить на ваши вопросы, батенька ветеринар!

Виталя вдруг почувствовал прилив сил и даже эйфорию. В происхождении последней он заподозрил вино из черноплодной рябины.

— Скажите, профессор, эта туфля принадлежала погибшей? — Гранкин вытащил из-за пазухи туфлю и повертел ей перед носом Ивана Терентьевича.

— Не знаю, — пожал плечами профессор. — Во всяком случае, когда я обнаружил Аду на клумбе, она была обута. На ней были лёгкие босоножки на высоком каблуке и с завязками на щиколотке. Потому-то они и не слетели, что были завязаны на манер древнегреческих сандалий. Я понятия не имею, её туфля это или нет. Размер, вроде бы подходящий. Но как и почему она оказалась на клумбе?

— А…

— Окурок, который вы нашли, тоже не мог принадлежать Аде. Она никогда не курила лёгкие дамские сигареты. Она курила только «Парламент» и, кстати, недокуренную сигарету нашли рядом с телом. Так, что, батенька, вы нашли интересные вещицы, хоть и ветеринар!

— Кажется, это называется улики…

— Ну, уликами им ещё предстоит стать! — ухмыльнулся профессор.

Они посидели немного молча, по очереди присасываясь к трубочке. Виталя подумал, что профессор очень приятный собеседник, и если б не особые обстоятельства, с ним было бы здорово просто так посидеть за бутылочкой, поболтать за жизнь. Впрочем, если б не эти обстоятельства, вряд ли они оказались бы когда-нибудь в одной компании. Виталя сидел в кресле с отломанной ручкой, Иван Терентьевич — напротив, на низенькой табуреточке. Бутыль располагалась между ними, и по мере того, как убывало вино, сквозь бутылочное стекло Гранкин видел искажённое, смешное лицо профессора. Иван Терентьевич, когда снял бейсболку, оказался лыс, как коленка.

Виляя лохматым хвостом, к ним подошёл Джерри и понюхал воздух, словно определяя, нельзя ли присоединиться к развлечению с трубочкой.

— Джерри, баиньки, — с умильной улыбкой сказал профессор собаке. Пёс послушно ушёл на свою подстилку и даже закрыл глаза, выполняя приказ.

— Расскажите, профессор, как вы тело нашли.

— Я, видите ли, редко сплю по ночам. Мне хватает трёх-четырёх часов сна на рассвете. В ту ночь я играл в шахматы сам с собой, здесь, в летней кухне. Вдруг прибегает Маргарита, моя жена, и говорит:

— Что случилось? Джерри воет.

Я смотрю, собаки действительно нигде нет, и откуда-то вой раздаётся. Джерри очень спокойный и весёлый пёс. Что могло вогнать его в такое уныние, я ума приложить не мог. Я отправил Маргариту домой, а сам отправился на поиски собаки. Звал его, звал, но он не прибегал. Дело в том, что Джерри носится по территории двора, как ему заблагорассудится. Он в семье на положении любимого ребёнка, и мы никогда его не привязываем. Но он никогда не убегал, никогда! Он очень боится потеряться! Поэтому я удивился, что вой раздаётся с соседского участка. Впрочем, между нашими дворами даже забора нет, только зелёная стена из кустарника. — Профессор замолчал, с удовольствием припав к трубочке.

— Я понял, дело неладно, — продолжил он. — Взял ружьишко, фонарик, и пошёл на соседский участок, продравшись через кусты. Смотрю, Джерри сидит возле клумбы и заходится печальным воем. Подошёл к клумбе и сразу увидел тело Ады Львовны… То, что это уже только тело, сомнений не оставалось, так страшно, так неестественно была вывернута у неё шея. Из окна второго этажа на неё падал свет, оттуда же неслась тихая музыка. Я сбегал домой, вызвал на всякий случай «Скорую», потом милицию. Вот, в сущности, и всё. Я думаю, вы всё это знаете.

— Знаю, — не стал отпираться Гранкин. — А скажите, профессор, не видели ли вы, чтобы к вашим соседям приезжал кто-нибудь на «Порше»?

— Нет, батенька, не видал. «Порше» приметная машина, я бы заметил.

— А в тот вечер у соседей было всё тихо? У вас же общая стенка!

— Абсолютная тишина! Андрей, муж Ады Львовны, был в командировке. Ада женщина не загульная. Я, честно говоря, очень и очень удивился, обнаружив её в вечернем наряде и в босоножках на каблуках. Ну, скажите, зачем замужней женщине в одиночестве так наряжаться? Значит, она куда-то собиралась? Или кого-то ждала? Не понимаю. Мы со Львом Давыдовичем Аврориным, её отцом, хоть и служили в одной Академии наук, но особой дружбы не водили. Просто были добрыми соседями — такими, которые в дела друг друга не лезут. Лев Давыдович умер давно, Марта Ильинична, жена его, тоже. В той половине дома живёт… жила Ада Львовна с мужем, но отношения невмешательства и нелюбопытства к делам друг друга между нами остались, несмотря на то, что сестра Ады, Эльза, вышла замуж за моего сына и стала моей невесткой. Я, знаете ли, батенька, один только раз позавидовал своему соседу Льву Давыдовичу Аврорину — когда у него родились девчонки-двойняшки. Я так о дочке мечтал! А родился… сын. Ну, вы знаете… Перов Роман Иванович, офис у него в городе как… как… Кафедральный собор.