Практическая магия - Элис Хоффман

— Боже мой, это ты, — говорит Джиллиан, как буд­то не она, а Салли здесь нежданная гостья. За восем­надцать лет они виделись всего три раза, когда Салли приезжала к ней на запад. Джиллиан, как зареклась, сбежав от тетушек, так больше и не побывала ни разу по эту сторону Миссисипи. — Правда ты, в самом деле!

Светлые волосы Джиллиан острижены совсем ко­ротко, пахнет от нее сахаром и жарой. На ранты ее красных сапожек набился песок, на запястье наколота зеленая змейка. Она обнимает Салли порывисто и крепко, пока та еще не сопоставила поздний час этого приезда и тот факт, что ни разу за весь месяц Джилли­ан не удосужилась позвонить — пусть не о том, что приезжает, но хотя бы сообщить, что жива. Два дня на­зад Салли отправила письмо в город Тусон, по ее по­следнему адресу. В этом письме она задала Джиллиан перцу — за череду неосуществленных планов, упущен­ных возможностей, высказала ей все, что думает, не стесняясь в выражениях, и теперь чувствует облегчение от того, что письмо к Джиллиан уже не попадет.

Но впрочем, облегчение приходит ненадолго. Как только Джиллиан начинает говорить, Салли становится ясно, что стряслось нечто серьезное. Голос у Джиллиан срывается, что на нее совершенно не похоже. Она всег­да умела мигом найти себе правдоподобное оправда­ние или отговорку, врачуя в силу необходимости уяз­вленное самолюбие своих бессчетных кавалеров; в обычное время она хладнокровна и собранна, но сей­час ее буквально колотит.

— У меня проблема, — говорит Джиллиан.

Она оглядывается через плечо и облизывает губы. Она дико нервничает, это очевидно, хотя само по себе наличие проблемы ей, скажем прямо, не внове. Джил­лиан способна создавать проблемы походя, на ровном месте. Она по-прежнему остается такого типа женщи­ной, которая поранит себе палец, нарезая дыню, и врач в травмопункте, зашивая порез, теряет голову раньше, чем наложен весь шов.

Джиллиан делает паузу, чтобы получше разглядеть Салли.

— Ты не поверишь, до чего я по тебе скучала.

Кажется, ей и самой это удивительно. Она запускает ногти в подушечки своих ладоней, словно пытаясь пробу­диться от страшного сна. Когда бы не крайняя надоб­ность, не стояла бы она здесь, ни за что не примчалась бы просить помощи у старшей сестры, когда всю жизнь с твердокаменным упорством старалась полагаться лишь на себя. Все прочие держались своей родни, на Пасху или День благодарения отправлялись кто на запад, кто на восток или хотя бы на соседнюю улицу, — все, но не Джилли­ан. Она была всегда готова поработать в праздничные дни, а после — непременно навестить лучший в городе бар, где выставлено подходящее к случаю угощенье: кру­тые крашеные яйца, бледно-розовые, лазурные, или же маленькие сандвичи с традиционной индейкой и клюк­венным соусом. А однажды в День благодарения Джилли­ан пошла и сделала себе татуировку на запястье. Было это в Лас-Вегасе, штат Невада, в жаркую погоду, под небом, выцветшим до фарфоровой белизны, и мастер в салоне обещал ей, что будет не больно, но вышло наоборот.

— Такое на меня свалилось! — признается Джиллиан.

— Знаешь что? — говорит сестре Салли. — Я пони­маю, ты не поверишь, да тебе и дела нет, но у меня, представь, тоже есть свои проблемы.

Взять хотя бы счет за электричество, на котором уже отразилось возросшее пристрастие Антонии к радио, которое у нее не выключается ни на минуту. Или тот факт, что скоро два года, как ни один мужчина — будь то даже родственник или знакомый ее соседки Линды Беннет — не назначал Салли свидания, и любовь, при­менительно к себе, больше не представляется ей ни как реальность, ни — пусть хотя бы отдаленная — возмож­ность. Все эти годы с тех пор, как они разлучились, по­ка жили врозь, Джиллиан делала что хотела, крутила с кем хотела, спала хоть до двенадцати часов дня. Ей не приходилось ночи напролет сидеть у постели девочек, больных ветрянкой, вести ожесточенные споры о том, к какому времени им являться домой, ставить будильник на ранний час, когда нужно приготовить кому-то зав­трак или задать взбучку. Не удивительно, что Джиллиан прекрасно выглядит. И убеждена, что она — пуп земли.

— Поверь, твои проблемы — ничто в сравнении с моей. На этот раз действительно дело плохо, Салли.

Голос Джиллиан звучит все тише, но это все равно тот самый голос, что служил поддержкой Салли весь кошмарный год, когда ей было невмоготу произнести хоть слово. Тот голос, который, что бы там ни было, каждый вторник в десять вечера подхлестывал и тормошил ее с неистовой преданностью, которая дается, лишь когда вы делили вместе прошлое.

— Ну хорошо. — Салли вздыхает. — Давай выкладывай. Джиллиан делает глубокий вдох.

— У меня там в машине Джимми. — Она подходит ближе, откуда легче шептать на ухо. — Все дело в том... — Это трудно выговорить, очень трудно. Но все же надо решиться и сказать, шепотом или нет. — Он мертвый.

Салли мгновенно отшатывается от сестры. Кому за­хочется услышать такое жаркой июньской ночью, когда по газонам бусинками рассыпаны светляки? Ночь объя­та покоем и тишиной, но у Салли такое чувство, будто она одна выпила целый кофейник, — ее сердце стучит как сумасшедшее. Другая на ее месте решила бы, что Джиллиан выдумывает, преувеличивает или просто ва­ляет дурака. Но Салли знает свою сестру. Она не заблуж­дается. Там, в машине, — мертвец. Можно дать гарантию.

— Не надо так со мной, — говорит Салли.

— Ты что, думаешь, это я специально?

— Вы, значит, ехали ко мне, догадались, что нам не мешало бы наконец повидаться, — и он ни с того ни с сего взял и умер?

Салли ни разу не встречалась и даже по-настояще­му не разговаривала с Джимми. Он как-то подошел к телефону, когда она звонила сестре в Тусон, но был, мягко выражаясь, немногословен. Едва услышав голос Салли, крикнул, чтобы Джиллиан взяла трубку.

— Эй, иди сюда! — были его слова. — То сестрица твоя, чтоб ее.

Из того, что рассказывала о нем Джиллиан, Салли запомнилось лишь, что он сидел в тюрьме за что-то, в чем был неповинен, и так хорош собой и неотразим, что может получить любую, просто поглядев на нее, как надо. Или — как не надо, это уж в зависимости от оцен­ки последствий и от того, была ли эта любая вашей же­ной, когда явился Джимми и увел ее у вас из-под носа.

— Это случилось в Нью-Джерси, на стоянке для от­дыха. — Джиллиан в настоящее время бросает курить и потому достает жевательную резинку и кладет в рот. Рот у нее пухлый, он розовый и свежий, но сейчас ее губы запеклись. — И какой же он был поганец, — гово­рит она задумчиво. — Господи! Чего только не творил — ты не поверишь! Нас однажды в Финиксе люди наняли сторожить дом, пока они в отъезде, а у них была кошка, которая чем-то ему не угодила — лужи, что ли, оставля­ла на полу. Так он ее засунул в холодильник!