Западня - Рафаэль Сабатини

Племянник патриарха, с побелевшим лицом, никогда прежде не ведавший подобного обращения — из уважения к его важному и могущественному дядюшке, — в ярости потребовал немедленной сатисфакции. Он получил ее на следующее утро в виде десяти граммов свинца, угодивших в его пустую голову, в результате чего поднялся ужасный шум. Нужен был козел отпущения; как верно заметил Самовал, толпа суть жестокий божок, требующий жертв. В данном случае этой жертвой, конечно, должен был стать майор Беркли. Его разжаловали и отправили домой, где, срезав косичку, которые все еще носили в 29-м полку[26], он вернулся к штатской жизни, в результате чего британская армия лишилась блестящего, многообещающего офицера. Таким образом, как вы видите, долг незадачливого Ричарда Батлера, этой нелепой жертвы вина и обстоятельств, продолжал расти.

Поспешив вывести из повествования майора Беркли, имеющего к нему лишь косвенное отношение, я нарушил хронологию развития событий. Корабль, на котором майор отправлялся домой, фрегат «Телемак», бросил якорь на Тежу, и о том, что произошло в день его прибытия из Англии, я сейчас расскажу. Корабль привез кое-какие припасы и тяжелый груз почты для войск и собирался отправиться назад только через две недели. Его офицеры проводили все время на берегу, будучи желанными гостями в домах офицеров гарнизона, принимая участие в развлечениях, при помощи которых те старались убить время в ожидании грядущих событий; а Маркус Гленни, капитан фрегата, будучи старым другом Тремейна, почти каждый день бывал в доме генерал-адъютанта.

Но я, кажется, опять тороплюсь. Итак, тем самым утром, когда «Телемак» встал на якорь, леди О'Мой поднялась поздно, позаимствовав у первой половины дня то, чем предстояло пожертвовать во второй, ночью должен был состояться полуофициальный бал у графа Редонду. Большую часть дня она посвятила приготовлениям к балу, причем количество мелочей, которым следовало уделить внимание, удивляло даже ее. Сильвия помогала ей, но весьма равнодушно, и леди О'Мой то и дело с сожалением отмечала в ней недостаток женственности, даже какую-то мужеподобность. В ее уме не укладывалось, как это женщина может предпочитать кентер[27] вальсу. Это казалось ей неестественным, отчасти даже подозрительным.

Наконец наступило время обеда, на который она опоздала на целых полчаса, но выражение лица у нее при этом было столь невинным, что одного взгляда на нее сэру Теренсу оказалось достаточно, чтобы его недовольство мгновенно улетучилось, а с ним и желание произнести язвительные, тщательно продуманные колкости. После обеда, закончившегося в шесть, оставался еще целый час до прихода экипажа, который должен был отвезти их в Лиссабон.

Сэр Теренс, сославшись на обилие работы, вызванной прибытием «Телемака» этим утром, удалился вместе с Тремейном в кабинет, собираясь за оставшийся час привести в порядок кое-какие дела, ожидающие его внимания. Сильвия, которая, к крайнему раздражению своей кузины, видимо, только теперь подумала о вечернем наряде, побежала в спешке одеваться.

Вечер выдался тихим и теплым. Предоставленная самой себе, леди О'Мой решила погулять и вышла на воздух, немного раздосадованная тем, что сэр Теренс и Тремейн так привержены своему долгу, а Сильвия отложила свой туалет на последний момент, отчего ей теперь придется томиться одиночеством. В таком вот неважном расположении духа она прошла по дворику и задержалась у стола, стоявшего вместе со стульями под решеткой, увитой зеленью, решив тут подождать всех. Но потом, привлеченная алым великолепием заходящего за холмы со стороны Абрантиша солнца, она вышла на террасу, к неописуемой радости некоего бедняги, который находился здесь уже десять часов, почти без надежды ожидая именно ее.

Едва леди О'Мой оперлась о балюстраду, как ее внимание привлек шорох, раздавшийся внизу, у сосен. Шорох становился все явственнее, а она стояла, застыв на месте, словно под гипнозом, напряженная и немного испуганная, всматриваясь округлившимися глазами туда, откуда шел этот звук — и вот уже он достиг кустов справа от нее.

Вдруг кусты раздвинулись, и из них с трудом выбрался, тяжело опираясь на палку, косматый рыжебородый человек в одежде крестьянина. И, прежде чем леди О'Мой решила закричать, он — просто невероятно! — резко, но как бы предостерегающе окликнул ее по имени:

— Юна! Юна! Не двигайся!

Это был, безусловно, голос ее брата. Но как он мог оказаться у какого-то крестьянина? Перепуганная, с бьющимся сердцем, она, однако, подчинилась и оставалась немой и неподвижной, пока этот человек, согнувшись так, чтобы не высовываться из-за балюстрады, приближался к ней.

Она вгляделась в его изможденное заросшее лицо и… узнала брата.

— Ричард! — Его имя вырвалось из нее с криком.

— Тс-с! — Он испуганно взмахнул руками, пытаясь сдержать ее. — Ради бога, тише! Я конченый человек, если они найдут меня здесь. Ты слышала, что со мной случилось?

Она кивнула и с трудом произнесла:

— Д-да.

— Ты можешь меня где-нибудь спрятать? Можешь отвести в дом так, чтобы никто не видел? Я умираю от голода, и одна нога у меня нестерпимо горит. Три дня назад меня ранили, так что дела стали совсем плохи. Я с самого восхода лежал в лесу, надеясь увидеть тебя одну, и у меня со вчерашнего утра маковой росинки во рту не было.

— Бедный, бедный Ричард! — Она склонилась к нему в приливе жалости и сострадания. — Но почему ты не пришел в дом и не спросил меня? Тебя бы никто не узнал.

— Узнал бы Теренс, если бы увидел.

— Но Теренс не в счет, ведь он поможет тебе.

— Теренс! — Он горько усмехнулся. — Теренс последний, кого я сейчас хотел бы встретить. У меня есть все основания так считать — иначе я бы пришел еще месяц назад, отправившись к тебе сразу после того, как со мной все это приключилось, а не скрывался, пока сюда не пригнала безысходность. Юна, ни слова о моем появлении Теренсу!

— Но… он мой муж!

— Несомненно, но он еще и генерал-адъютант и, насколько я его знаю, относится к тем людям, которые служебный долг, честь и тому подобные химеры ставят выше семейных уз.

— О, Ричард! Как же плохо ты знаешь Теренса. Ты совершенно неправильно его оцениваешь.

— Прав я или нет, но я предпочел бы не рисковать. Ошибка быстро приведет к моему расстрелу одним чудесным утром.

— Ричард!

— Ради всего святого, не произноси мое имя так громко! Тебя слышит весь мир. Ты сможешь меня спрятать на денек-другой? Если нет, я позабочусь о себе сам, как смогу. Я прикинулся английским надсмотрщиком с виноградной фермы Бирсли и смог благополучно проделать весь путь от Дору. Но напряжение и страх разоблачения совсем измотали меня. А теперь еще эта проклятая рана. Недалеко от Абрантиша на меня напал разбойник, словно у меня было чем поживиться! Как бы то ни было, я дал парню больше, чем получил. Если я сейчас не отдохну, то, наверное, сойду с ума и отдамся в руки провоста — мой расстрел прекратит все это.