Портрет художника - Александр Лекаренко

Вампиры всегда искали и находили убежище под сенью Церкви - ряса или сутана защищала от осиновых кольев лучше всякого бронежилета, а уединение монастыря позволяло вести весьма специфический образ жизни, не привлекая внимания окружающих.

Пятерым монахам, срочно затребованным из православной общины Сан-Франциско, было предложено отправиться в паломничество ко святым местам восточного христианства. Монахи отнюдь не были серийными убийцами, скрывающимися в монастырях, это были вполне искренне верующие и совсем не плохие люди, но - порфирогены. Они не могли выжить вне сообщества себе подобных, и не могли отказаться от сделанного фирмой предложения, они стиснули клыки и стали собираться в дорогу.

Вторая группа состояла из трех детективов, которые должны были пройти теми же дорогами, по которым ходили мистер Вич и Гриззл-Младший, собственно - вызвать огонь на себя.

Группа управления состояла из двух координаторов и курьера, которые не должны были показываться ни при каких обстоятельствах и осуществлять общее руководство через электронные средства связи, поддерживая контакт с базой и находясь в мотеле в пригороде Афин.

Когда последний монах вошел в самолет, на другом конце планеты, на заброшенном кладбище, в запертом склепе обезумевшее животное, которое было когда-то мистером Вичем, захлебнулось собственной кровью.

            Глава 23.

            Алеша удостоился очень большой чести - ему позволено было расписать фреской часть стены во вновь отстроенной монастырской часовне. Поскольку написать он должен был не что-нибудь, а каноническое изображение св. Феодоры, то на такую работу требовалось формальное разрешение архиепископа, и о.Аристарх исхлопотал для Алеши такое разрешение, убедив высокое церковное начальство, что молодой, но талантливый художник справится с порученной работой. Алеша не предвидел особых технических сложностей, но волновался, понимая, что хорошая фреска будет сохраняться в монастыре лет двести, а для художника - это прыжок в вечность. Разумеется, он прошел курс фресочной живописи и уже делал нечто подобное, но то были ученические работы на специально подготовленной доске, а не настоящая фреска на настоящей монастырской стене. У Алеши были хорошие учителя, в Греции существовала лучшая в мире школа фресочной живописи, поскольку именно здесь и зародилось это искусство за много веков до рождения Христа. К сожалению, фреска, как живое существо - она живет столько, сколько о ней заботятся и умирает вместе с домом, в котором живет, поэтому от античной живописи мало что сохранилось, фрески умерли вместе с богами, которым были посвящены. Во фресочной живописи, в особенности - канонической живописи очень мало места для импровизации - изображение переносится по частям, на предварительно расчерченную стену. Основная тонкость этого искусства заключается в точном следовании техническим условиям - в составе штукатурки, в составе краски, в температуре и влажности воздуха. Притом, работать надо быстро, пока штукатурка сырая, и стену, в отличие от мольберта, нельзя повернуть так, чтобы исключить возникновение тени, поэтому фрески пишут в основном ночью, при искусственном освещении. При всем желании условия рождения каждой фрески невозможно повторить, поэтому каждая фреска уникальна, и поэтому даже такие великаны, как Леонардо да Винчи, не гарантированы от ошибок, связанных с температурой и влажностью.

            Алеша не был особо верующим человеком, но он постился семь дней прежде, чем приступить к работе. Независимо от его веры или безверия, работа была культовой и происходила в культовом месте, поэтому подходить к ней следовало со страхом я уважением. Ему предстояло перенести изображение св. Феодоры высотой в половину человеческого роста на верхнюю треть трехметровой стены. Для этого он располагал увеличенной фотографией иконы, которую сделала для него Афро, и самой иконой, любезно предоставленной монастырским начальством. Икона была выполнена в традиционной манере - на дубовой доске, но не старой. Святая стояла выпрямившись, прижимая левой рукой к груди раскрытую книгу, а правой указуя в небо. Алеша рассчитывал справиться с работой за сутки, максимум - двое, учитывая подготовку стены.

            Ночью пришла кошка и села между источком света и стеной, отбрасывая на белую поверхность ушастую тень. - Ты можешь объяснить мне, что происходит? - спросил у нее Алеша. Но кошка молча таращила желтые глазищи, в которых можно было прочитать все что угодно, даже презрение. Алеша снова повернулся к начатой фреске.

            Как только его кисть в первый раз коснулась сырой штукатурки - краска засияла. Это не был блеск, не была искристость, это было глубокое внутреннее свечение - так светится кровь под кожей щек у здорового ребенка. Сначала он не обратил на это особого внимания, полагая, что это рефракция, вызванная яркой, бестеневой лампой. Но, по мере наложения красок, это странное явление становилось все более и более очевидным. Обычные краски, пропитывая сырую штукатурку, приобретали невиданную интенсивность и объем, они становились живыми настолько, что Алеша со страхом посмотрел на кисть в своей руке. На несколько минут он прекратил работу и начал рассматривать стену, соображая, что дело, возможно, в материале самой стены. Но работу следовало продолжить, и он снова полез на подмостки.

            Он прикладывал кисть - и голубая краска становилась голубой, как небо над Эгейским морем. Он прикладывал кисть - и желтая краска начинала светиться, как солнце на закате. Если бы Алеша не знал совершенно точно, что трезв, как стекло, то мог бы подумать, что хватанул где-то псилоцибину, по случайности. Но, вскоре эти суетные мысли покинули его. У него появилось ощущение, что это не он пишет фреску, а фреска проступает из сырой штукатурки, как проявляемая фотография. Затем и это ощущение пропало. Он забыл обо всем, он потерял ощущение времени и собственного тела, по мере того как фреска проступала из сырой штукатурки - он втягивался во фреску, он пропитывал собой сырую штукатурку, его глаза смотрели вовне из сырой штукатурки и щурились от света бестеневой лампы.

            Он очнулся, когда уже начало светать. Каким-то образом ему удалось остановиться - он не закончил фреску. Закончить фреску сейчас было бы катастрофой, он не был готов расстаться с ней и, хотя какой-то внутренний сторож удерживал его от того, чтобы называть фреску по имени, он хотел ее еще и еще.

            Он ушел из часовни, не оглядываясь, он не мог бросить последний взгляд на Феодору - творение его собственных рук поражало его красотой, как молния.

            Но двое монахов, зашедшие я часовню после него, не нашли в изображении святой великомученицы ничего особенного.

            Глава 24.

            Разумеется, он вернулся к работе только ночью, он не мог допустить, чтобы кто-то вмешивался в его общение с фреской. Но прежде, чем взять в руки кисть, он внимательно рассмотрел изображение. Ему удалось передать оригинал с почти абсолютной точностью, хотя он и не пользовался опорной штриховкой или, во сяком случае, не помнил, что пользовался. Однако существовали некоторые незначительные различия, совсем не существенные мелочи. Каноническая Феодора не имела возраста, а женщине на фреске было лет 20-23. Волосы канонической Феодоры были темно-русыми, а у этой - цвета спелой пшеницы, и каждый волос был прописан с такой четкостью, что создавалось ощущение пышности, объема, эту голову хотелось погладить. У канонической Феодоры глаза были темными, а у этой - карие. Теперь женщина на фреске уже не казалась Алеше такой сияющей, за прошедший день краски как бы успокоились. Теперь они выглядели так, как будто всегда были частью этой стены, как будто выросли вместе с белыми стенами часовни, прорастая из них, как цветок. У канонической Феодоры и женщины на фреске были одинаковые прямые носы, маленькие рты и круглые подбородки. На них были одинаковые багряные платья и стояли они выпрямившись. Но женщина на фреске была хозяйкой психологического пространства, заключенного меж белых стен, а каноническая Феодора - гостьей. Формально, никто не смог бы упрекнуть художника в отступлении от канона, но та, кого он сделал хозяйкой, не была св. Феодорой.

            Настоятель, возвращаясь с вечерней молитвы, зашел в часовню и поблагодарил Алешу за хорошую работу. Алеша посмотрел на него испуганно - ему показалось, что настоятель иронизирует, что сейчас он обрушит на него град упреков. Но ничего подобного не произошло. Священник перекрестился и вышел из часовни.

Алеша сел на пол, не спуская глаз с фрески, и глубоко задумался - неужели только он видит разницу? Затем он вскочил на ноги и в несколько штрихов закончил картину. Теперь было ни прибавить, ни убавить. На периферии его сознания начало крутиться слово - “совершенство”.