Мария Федоровна - Александр Боханов

Горе сблизило молодых людей. Они подолгу гуляли вдоль Рейна. Разговаривали — и почти всегда об усопшем, память которого была дорога обоим. Эти прогулки и собеседования протекали под неусыпным и поощрительным взглядом Императора Александра II. Трудно сказать, в какой момент в голове Царя возникла, казалось бы, тогда совсем неуместная мысль: женить сына Александра на Датской Принцессе. Во всяком случае, именно в Югенхайме Царь высказал вполне определенно мечту «оставить дорогую Дагмар возле нас». Тогда никто не принял всерьез это замечание Царя. Никто… кроме, может быть, Дагмар.

Потом, когда самое невероятное случится и дочь Датского Короля все-таки сделает такую блестящую брачную партию, при разных дворах, в высшем свете России будут многократно обсуждать эту необычную историю. Некоторые злословили, утверждая, что Принцесса после смерти одного Цесаревича «бегала» за другим, осаждала его и в конце концов «взяла штурмом русскую крепость».

Среди великосветских «львиц» и «пантер» быстро утвердилась именно эта точка зрения. Ее разделяли и некоторые другие завсегдатаи петербургских салонов, не понимавшие, как же так получилась, что невеста одного брата стала женой другого? Это действительно было достаточно необычно для брака лиц Императорской Фамилии. Была здесь некая тайна или все произошло по воле случая? Был ли это брак исключительно по расчету или он являлся союзом любящих сердец?

Дагмар дала свое согласие стать женой Николая Александровича лишь тогда, когда в ее душе появилось большое чувство к русскому Престолонаследнику. Они полюбили друг друга. И когда через два года после того она венчалась с младшим братом умершего, то и тогда она любила своего суженого. Она любила одного, она полюбила и второго. И здесь не было притворства. Вся ее жизнь с Александром III наглядно подтвердила искренность ее чувств. Конечно, было бы наивно полагать, что юную Дагмар не манила сладостная перспектива стать Царицей в огромной Империи, жить и сверкать при самом богатом и блестящем дворе Европы. Ее самолюбивая и чрезвычайно чуткая натура не могла оставить без внимания и практическую сторону замужества.

Став Русской Царицей, она смогла бы помогать своей бедной Дании, которой грозили опасности со всех сторон. Но при всех трезвых расчетах и прагматических раскладах в основе брака все-таки была чистая и возвышенная любовь к человеку, которому она говорила «да». Как зарождалось это чувство, почему оно зарождалось — тайна непостижимая. И не надо ее разгадывать; она навсегда остается достоянием лишь тех, кому дана, кому ниспослана. Это великое таинство души, и непосвященный, не чувствующий сердцем, ничего тут понять не может.

Ничего в Югенхайме Дагмар Императору не ответила. В состоянии глубокого потрясения вернулась она во Фреденсборг и проводила дни в молитвах и слезах. Родители и близкие были не на шутку встревожены. Их милая Минни, такая живая, такая беззаботная, превратилась в тень, обрекла себя на горькое одиночество. Она никого не хотела видеть, потеряла аппетит, и улыбка не появлялась на ее лице.

Почти через две недели после возвращения домой она получила письмо от Царя, письмо, полное ласки, добрых слов утешения. В нем же она нашла и нечто такое, что заставило ее истомленное сердце затрепетать. Александр II написал, что «очень желал бы», чтобы Дагмар «навсегда осталась в их семье». Намек был достаточно очевиден. Речь могла идти лишь о замужестве.

Она многое передумала и перечувствовала. Она не только любила умершего, но и уже сильно привязалась к Царской Семье, к загадочной стране России, религию, обычаи и язык которой она усердно изучала еще с прошлой осени. Принцесса жила этим последние месяцы и вдруг потеряла все сразу. В этой непростой ситуации нельзя было сказать лишнее слово, невозможно было проявить неделикатность.

Ее знакомство с Александром было мимолетным, было так окрашено горестным событием, что ни о чем другом думать не было сил. Молчаливый, совсем непохожий на покойного жениха, он не пытался завоевать ее расположение, что было вполне понятно и объяснимо. Они вместе рыдали у тела Никса, и эти слезы, эта тяжелая потеря их сблизила. Потом уже, когда они беседовали на берегу Рейна, он много ей рассказывал о старшем брате, и она поняла, как он ему был дорог. И душевные симпатии двух молодых людей, чувства к уже умершему объединили живых. Они расстались друзьями и договорились писать друг другу.

Дагмар не думала, что уже скоро надо будет отвечать на определенное предложение, надо будет искать трудные слова о себе, о своем будущем. И она их нашла. Она написала замечательное письмо Царю, которое, при самом пристальном анализе, не могло бросить тень на ее добропорядочность, но оставляло надежду.

«Мне очень приятно слышать, — писала Дагмар, — что Вы повторяете о Вашем желании оставить меня подле Вас. Но что я могу ответить? Моя потеря такая недавняя, что сейчас я просто боюсь проявить перед ней свою непреданность. С другой стороны, я хотела бы это услышать от самого Саши, действительно ли он хочет быть вместе со мной, потому что ни за что в жизни я не хочу стать причиной его несчастья. Да и меня бы это скорее всего также не сделало бы счастливой. Я надеюсь, дорогой Папа, что Вы понимаете, что я этим хочу сказать. Но я смотрю на вещи так и считаю, что должна об этом Вам честно сказать». Она оставляла право решающего хода за Цесаревичем, проявив этим и такт и ум.

Представлять Датский Королевской дом на похоронах в Петербурге должен был старший брат Минни Фредерик («Фреди»), который привез туда рассказ о тяжелых переживаниях сестры, чем вызвал новый отклик добрых чувств к ней со стороны русских, особенно со стороны Царя.

Датский принц быстро подружился с Александром, и все дни пребывания в столице Российской Империи они часто встречались и проводили много времени. Фреди рассказывал ему о Дании, о Дагмар, а Цесаревич — о себе и о России. С братом Дагмар передала фотографию Никса, которую сопроводила запиской, первым ее посланием к Александру Александровичу: «Посылаю Вам обещанный портрет нашего любимого усопшего, прошу Вас сохранить ко мне Ваши дружеские чувства. Пусть воспоминания о нем хотя бы иногда станут нас объединять. Ваша любящая сестра и подруга Дагмар».

Вполне определенно Датская Принцесса проявляла интерес к молодому, красивому и такому большому русскому Принцу, который, в свою очередь, выказывая симпатию к своей датской «сестре и подруге», не склонен был строить далеко идущих планов. Но расположение к ней у него уже было. В мае 1865 года он написал в дневнике: «Грустно было покидать милый Югенхайм, где так приятно живется, и в особенности было хорошо, когда была там с нами милая душка Дагмар; когда-то мы ее увидим, неужели она не приедет сюда? Можно сказать, что вся Россия ее полюбила и считает ее Русскою».