Тайна Шерлока Холмса - Джерард Келли

— А что же адвокат, мистер Баркер? Разве он не может пролить свет на загадку?

— Как я понимаю, это запрещено по завещанию. Впрочем, если я сумею разгадать все головоломки, мне ответят на любые вопросы.

— Головоломки?

— Да, мистер Холмс. В этом и заключается ложка дёгтя. Я должен найти разгадку нескольких головоломок и тогда получу ключ к некоему тайному посланию.

— Ах вот вы о чём! — Глаза Холмса загорелись. — Занятно, очень занятно. Мне нужны подробности. Загадки меня привлекают куда больше, чем деньги.

— Баркер рассказал мне, что Джеймс Фицрой Кастерс был человеком своевольным, настоящим бунтарём, и не желал ничего слышать о нормах, традициях и правилах, существовавших в его аристократической семье. Если коротко, авантюрист и прожигатель жизни. Потом разразился скандал. В чём там было дело — никто не знает, но всё кончилось тем, что Джеймс сел на корабль и уплыл в Аргентину. Там он жил так, как считал нужным. О его пребывании в Аргентине известно мало, однако ходили слухи, что он занимается добычей серебра и алмазов. Надо полагать, зерно правды в этом есть: Джеймс в итоге купил большое ранчо в провинции Рио-Негро, женился на местной красавице и начал разводить скот. В Англию он вернулся только после смерти своих родителей. Нашёл смотрителя для усадьбы Нордклифф, пообещал ежегодно выделять кругленькую сумму на ремонт и поддержание особняка в пристойном виде, после чего снова отбыл в Аргентину. Как мне сказали, все ценные предметы убранства в поместье накрыли специальной тканью, чтобы защитить от пыли, и повсюду разбросали камфорные шарики против моли.

— Кастерс больше не приезжал? — спросил Холмс.

— Нет, мистер Холмс, он так и жил в Аргентине до самой смерти. Преставился он, кстати сказать, в прошлом месяце. Согласно завещанию, его жена Роза-Мария получила в наследство его имущество в Аргентине, то бишь ранчо и виллу Каса-Гранде. Мне же достаётся поместье Кастерсов у нас в Англии, но только при одном условии. Я должен представить в компанию «Фавершем и Бринкли» некое тайное послание, адресованное мне покойным, причём сделать это не позднее двадцать восьмого дня, считая со дня его кончины. В противном случае всё достанется Розе-Марии.

— И когда умер Кастерс? — уточнил Холмс.

— В прошлом месяце. Двенадцатого числа, — уныло ответил Ньютон.

— Двенадцатого?! — Холмс вскочил. — Но это значит, что у нас остаётся всего четыре дня. Почему же вы не пришли ко мне раньше?

— Я сам обо всём узнал только на прошлой неделе, — пояснил Ньютон. — Адвокатам потребовалось три недели, чтобы меня отыскать.

Холмс принялся мерить гостиную шагами:

— А эти головоломки, о которых вы говорили, — вам удалось разгадать хотя бы часть из них?

— Лишь несколько, самых простых, — признался Ньютон. — А остальные… Я совершенно сбит с толку.

— Привлечение помощи со стороны не нарушает условий завещания? — замер на минуту Холмс.

Молодой человек покачал головой:

— Как только я понял, что одному мне не справиться, я сразу же задал этот вопрос мистеру Баркеру. Он сказал, что прямого запрета в завещании нет, а значит, я могу обращаться за помощью к любому человеку.

Холмс удовлетворённо кивнул:

— Тогда, я думаю, самое время взглянуть на головоломки.

— Хоть вы и сказали, мистер Холмс, что деньги для вас ничего не значат, — предупреждающе поднял руку Эндрю, — в том случае, если наше предприятие увенчается успехом и я получу наследство, я намереваюсь заплатить вам десять процентов от стоимости всего поместья. Пусть лучше мне достанется девяносто процентов, чем дырка от бублика! Только одно условие — если вам не удастся разгадать головоломки, я не заплачу ни пенни. По рукам?

— Да-да, по рукам, — нетерпеливо согласился Холмс. — Ну же, ради бога, давайте уже сюда свои головоломки.

Ньютон вытащил из кармана большой конверт из обёрточной бумаги и протянул его Холмсу. Сверху чёрными чернилами каллиграфическим почерком было выведено: «Эсквайру Эндрю Ньютону». Обратную сторону украшал герб Кастерсов. Он же присутствовал и на красной восковой печати. Холмс схватил увеличительное стекло и принялся изучать герб, бормоча себе под нос:

— Щит с поперечными линиями, справа лев на задних лапах, в основании левой стороны герба — перевёрнутая подкова, посередине с левой стороны и в основании правой стороны герба — медоносные пчёлы.

Все эти символы для меня ровным счётом ничего не значили — да и для Ньютона, судя по его озадаченному выражению лица.

— Уотсон, вы не могли бы перевести, что здесь написано на латыни? — попросил меня Холмс.

Я глянул на конверт и ответил:

— «Через усердие к могуществу и богатству».

— Предсказуемо, — бросил Холмс. — Лев символизирует власть, подкова — достаток, а пчёлы — трудолюбие.

Он запустил руку в конверт и вытащил сложенный листок пергамента. Развернув послание, мой друг положил его на стол и склонился над ним. Я подошёл поближе, чтобы тоже взглянуть. На самом верху я заметил уже знакомый герб. Далее следовал текст, написанный всё тем же каллиграфическим почерком:

Ты, Fillius Nullius, будешь (1) любому (2) если сложишь вместе головоломки четырёх королей и поднимешь башмак, что сделан ими не из кожи. Найди (3) — внутри таится секрет. Страница (4) строка (5) — коли правильно прочтёшь, то судьбу свою найдёшь и дом отчий обретёшь (6).

За этим таинственным текстом следовали загадки под заголовком «ЧЕТЫРЕ КОРОЛЯ».

Король червей: желаешь, чтоб жил он, его накорми; желаешь, чтоб умер, скорей напои.

Король треф: HIJKLMNOO, и больше о нём вам знать не дано.

Король бубён: жил светило-господин, у него был третий сын.

Король пик: он невидимый — и всё же без него мы жить не можем.

Ниже были приведены ещё шесть загадок под номерами.

(1) Господь его не видит, король — лишь иногда, но я, когда гляжу вокруг, вижу его всегда.

(2) Кто утром ходит на четырёх ногах, днём на двух, а вечером на трёх?

(3) Эту букву любят гномы, книги называют домом, а она, одевшись в мех, прячет под листвой орех.

Вторая буква находится между берегом и морем.

Третья буква — близнец первой, а пятая — близнец второй.

Четвёртая буква ржёт и всех катает, по весне на речке тает, может стрелами разить и чужие слёзы лить.

Шестую букву за бока кусают, в море с корабля бросают, ею змеи зло творят, люди речи говорят[10].

(4) На полке в ряд стоят шесть книг, в каждой книге сто страниц. А сколько их от начала первой книги до конца последней?

(5) Обезьянка сидит на дне пустого колодца глубиной сорок футов. Каждый день она взбирается на три фута вверх по стене колодца и сползает на два фута вниз. Через сколько дней обезьянка выберется наружу?

(6) У меня нет ни братьев, ни сестёр, но отец этого человека — сын моего отца.

— Мне удалось разгадать… — начал Ньютон, но Холмс поднял руку, останавливая его:

— Прошу вас, позвольте нам сперва испытать собственные силы. Что скажете, Уотсон?

— У меня с детства нелады с головоломками, — покачал я головой. — Как услышу ответ, думаю, бог ты мой, как всё до нелепости просто, но когда меня просят решить задачу самостоятельно…

— Сперва займёмся королями, — предложил Холмс. — С бубнами и пиками — всё ясно, а вот с червями и трефами придётся попотеть.

— Третий сын светила-господина? Какого ещё, чёрт побери, светила?

— Это, Уотсон, как раз одна из самых простых загадок, — рассмеялся великий детектив. — Светило — Солнце, а третий сын Солнца, — это, соответственно, Земля, третья планета Солнечной системы.

— Совершенно верно, мистер Холмс, — подтвердил Ньютон, — я пришёл к аналогичному выводу.

— Ну ещё бы, — усмехнулся я. — Говорю ведь, когда уже знаешь ответ, всё кажется просто.

— Так, Уотсон, идём дальше, — бодрым голосом промолвил мой друг. — Король пик: невидимый, но без него мы не можем жить. Что это?

— Боже всемогущий, да это же воздух! — воскликнул я.

— Великолепно, старина, просто великолепно. Видите, вы и сами прекрасно справляетесь, — похвалил меня Холмс.

Я довольно улыбнулся:

— Так, ладно. Две загадки мы разгадали. Осталось ещё две.

Холмс как раз ломал голову над королём треф.

— HIJKLMNOO, — размышлял он. — Девять букв, следующих в алфавитном порядке. Что же, во имя всего святого, это значит? — Холмс нахмурился. — Почему последняя буква повторяется? — Внезапно он хлопнул ладонью по столу, да так сильно и громко, что мы с Ньютоном подпрыгнули от неожиданности. — Ну конечно же! — воскликнул мой друг. — Блестяще! Два «О»! Понимаете, Уотсон, два! А первая буква «Н»!

— Что я должен понять? — озадаченно протянул я.