Князь - Александр Мазин

– Думаешь, он нападет на тебя, когда услышит отказ? – спросил Рагух. – Он не кажется мне настолько храбрым…

– Не он, – сказал Духарев. – Я. Я прикончу его. Вы не дадите его воям вмешаться. А твои парни, – сказал он Трувору, – как только я начну, должны выскочить из-за повозок, добежать до угров и рубить их в капусту. А сотнику угорскому растолкуйте, что он со своими должен поддержать вас стрелами. Тут близко, можно бить прицельно.

Рагух перевел сказанное сотнику-угру. Мрачный, как самурай перед харакири, сотник ожил. И с ходу засомневался: как это пешие варяги будут сражаться со всадниками? Невозможно это!

– Еще как возможно! – заверил Рагух. – Скоро сам увидишь!

Сотник хмыкнул, но тему закрыл. Эти удивительные русы… Все у них не так. Но храбрости им не занимать.

– Она не любит тебя! – заявил Духарев. – Ты солгал мне, удворник!

«Удворник» – так при нем обращались к своим смердам угры познатнее.

Иг Лехчу оскорбился, аж усы встопорщились. Он побагровел, схватился за саблю и открыл рот для подобающей тирады… Между Сергеем и Лехчу было метра три. Будь у Духарева в руках меч, угр действовал бы проворнее, но Сергей сознательно держал на виду пустые ладони, а Лехчу не учел, какие длинные руки у киевского воеводы. Лехчу еще набирал в грудь воздух, еще тянул из ножен саблю, а рука руса уже полетела к нему. Угр даже не отшатнулся: не бывает рук трехметровой длины. Точно не бывает. Но ремешок кистеня, выскочившего из рукава руса, компенсировал недостающий метр.

Стальное ядрышко угодило угру повыше брови. Череп выдержал, но правый глаз выскочил из орбиты, а сам Лехчу завалился назад.

Секундное замешательство его охранников стоило им жизни. До пояса развалил человеческое тулово харалужный клинок Бодая, сразу двоих прошила пущенная в упор стрела Рагуха. По-волчьи надрывно взвыл Понятко, пугая угорских коней, ударил крест-накрест сразу по двум коричневым шеям, весь кровью забрызгался…

Ближников Лехчу посекли в считанные мгновения. И в эти же мгновения варяги Трувора перемахнули через повозки и с разбега, «клином», ударили в толпу воинов Лехчу. Те были настолько ошарашены нетрадиционной атакой пехоты, что замешкались и не успели ни встретить набегающих русов стрелами, ни толком построиться. Варяги врубились в эту толпу, на которую за несколько мгновений до этого сверху, навесом, упали сотни стрел. Те угры Лехчу, которые не были связаны боем, попытались отойти на дистанцию, удобную для легкой конницы, но наткнулись на собственные кибитки…

А тем временем подоспели хузары, и слова еще не родившегося классика «смешались в кучу кони, люди…» стали вполне применимы к осиротевшему воинству племенного вождя Лехчу. Невозможно даже представить ситуацию, тактически менее удачную для легкой кавалерии.

Те угры, которым удалось вырваться на оперативный простор, даже не помышляли о реванше, а, припав к гривам коней, смело устремлялись наутек. Их никто не преследовал, так что примерно трети удалось уйти. Еще треть сдалась на милость победителя. Победитель был милостив: пленных по установленному Духаревым обычаю раздели до подштанников и отпустили. Иг Лехчу мог бы наблюдать это милосердие уцелевшим глазом (удар Духарева был не смертелен), но сохранивший верность Такшоню сотник-угр в сумятице боя улучил момент и перерезал Лехчу горло. Возможно, этого делать не стоило: трофеи победителей были невелики, а родичи наверняка заплатили бы за своего вождя приличный выкуп.

Тем не менее сотника никто не укорил. И разумеется, никто не укорил Духарева за то, как он «не по-рыцарски» набросился на Лехчу. Наоборот, все, включая юную княжну, смотрели на него с восхищением. И выпавший глаз Лехчу ему никогда не снился. Сергею вообще редко снились эпизоды из этой жизни…

Убитых русов (их было совсем немного) похоронили, раненых погрузили на возы и трофейные кибитки и двинулись дальше. Мертвых врагов закапывать не стали. Пусть этим занимаются соплеменники. Глядишь, и желания отомстить за разгром поубавится.

Схватка с Иг Лехчу была самым серьезным событием на обратном пути посольства. Больше Духарев не потерял ни одного человека, если не считать троих раненых, умерших по дороге.

В Киев они прибыли в конце сентября. Как раз к окончанию сбора урожая – традиционному времени свадеб. Конечно, это были простонародные традиции, киевская знать играла свадьбы, когда вздумается. Но то, что князь сочетался браком одновременно с сотнями своих данников, было воспринято как благоприятный знак.

Юную княжну в Киеве приняли доброжелательно. Князю она понравилась, матери его – тоже. И даже Свенельд, хмыкнув, одобрил выбор Духарева: союз с главным угорским князем сулил бо́льшие перспективы, чем продолжение вражды.

Как верно отметил Такшонь, всех лучших данников из числа уличей и тиверцев практичный князь-воевода уже подгреб под себя.

Угорского княжича отпустили домой. С подарками. Духарев тоже был обласкан и одарен и Святославом, и Ольгой. Но нашёлся в Киеве человек, которому дипломатическая акция Сергея принесла настоящее горе.

Глава 14

Ключница

Из Детинца Духарев уехал пораньше. Слада просила заглянуть в оброчную деревеньку Камышовку, у старосты которой возникли кое-какие территориальные проблемы. По соседству с Камышовкой недавно поставил свои знамена боярин Шишка. Поставил и поставил. Земля княжья, кому хочет, тому и дарит. Но, по утверждению старосты, боярский тиун взял да и сдвинул знамена, отхватив кусок общинной земли.

В суть дела Духарев особо вникать не стал: на месте разберется. Камышовский староста наверняка мужик честный, ловкача ни Слада, ни община терпеть бы не стали. Теперь надо поглядеть на Шишкина тиуна: если жулик – надавать по сусалам, если порядочный – разобраться, кто и что напутал. Для солидности Духарев возьмет с собой десяток собственных гридней. Не впутывать же княжьих в сугубо частное дело!

По пути встретились Духареву двое нурманских «гостей»: поприветствовали почтительно, уступили дорогу. Вот так-то, господа викинги! Прошло то время, когда вы могли безобразничать на нашей земле. Теперь с вами разговор простой: или вы с нами – против общего ворога, или – проваливайте в свои фьёрды. А кому не нравится, можно и в Валхаллу наладить.

Впрочем, у него самого в дружине – десятка три природных скандинавов: нурманов и свеев. Причем половина – с бритыми подбородками и варяжскими усами.

Ближе к северу, в Плескове и Новгороде, нурманы, конечно, ведут себя понаглее. Но новгородцы живут по своему уставу: для торговых «гостей» – хлеб, соль, пиво и налоговые скидки. И каждый «конец»[9]одеяло на себя тянет. Своеобразный город – Новгород. Своевольный. Не поймешь, то ли он под киевским князем, то ли сам по себе. То к нурманам подольстится, то к Роговолту полоцкому. И к ногтю новгородцев не прижать: во-первых, далеко, во-вторых, у княгини Ольги в Новгороде и Плескове – родня или типа того. Целые флотилии новгородские по Днепру мимо Киева беспошлинно идут. Братец Мышата постоянно ворчит, что от новгородцев ему сплошные убытки. Цены на русский товар сбивают.

А вот и дом родной! У ворот Духарев отпустил сопровождавших его отроков из княжьей дружины. Во дворе его ждали собственные гридни – варяги Трувора. И в ожидании, разумеется, бездельничали: приставали к челядинкам, спаивали мишку, который вот уже год как сидел на короткой цепи, поскольку заматерел, обнаглел и слушался только старого Рёреха, а всех остальных норовил подрать. Но медовуху любил до полной потери самоуважения.

Увидав воеводу, молодежь встрепенулась, но Духарев отмахнулся: погодите пока; спешился, бросил поводья подскочившему холопу, велел, чтобы ему поседлали Метель, белую кобылу-трехлетку.

Пока Духарев отдавал распоряжения, из дома, прикрывая лицо, выскользнула женщина. Она попыталась незаметно прошмыгнуть мимо гридней, но те тут же устроили потеху: взяли её в кружок. Рук, разумеется, никто не распускал, так, дурачились.

Бедняжка потыкалась туда-сюда, вскрикнула сердито и жалобно:

– Пропустите сейчас же!

Гридни загоготали: весело им.

– Эт-то что такое?! – в дверях, подбоченясь, стояла Сладислава.

Гриднев кружок мгновенно рассыпался. Женщина опрометью бросилась к воротам. Когда пробегала мимо Сергея, нечаянно споткнулась. Духарев поймал ее за локоть; платок, которым она прикрывалась, сдвинулся, и Духарев увидел юное заплаканное личико… И сразу признал Милёну, ключницу Святослава.

Слада между тем выговаривала гридням:

– …в последний раз предупреждаю! Особенно тебя, Велим! Еще раз увижу – всех за ворота! Озоровать на Подол идите, к девкам распоясанным!

Духарев внутренне веселился, наблюдая, как его маленькая жена строит здоровенных варягов, но самим варягам смешно не было. Они боялись язычка Сладиславы едва ли не больше, чем тяжелой десницы своего воеводы. Ну и уважали ее, конечно. Было, за что.