Предатель. Ты не знаешь о сыне - Елена Безрукова

очень глупые мысли. Он и так меня, скорее всего, и не искал.

Он же сам сказал: любит Динку, выбрал её. Так чего ждать?

Но разве неразумного сердцу, которое верило и надеялось до последнего, пока я поезд от моего родного города до Питере не тронулся с места, это можно объяснить?

Когда пришло понимание, что последние ниточки между мной и тем, кому я отдала всю себя, разорваны, на меня навалилась боль с новой силой…

Звонок в дверь в один из дней заставил меня вздрогнуть.

Кто бы это мог быть? Никто меня ведь не знает тут.

Но меня словно гнала интуиция пойти и посмотреть в глазок.

На площадке я увидела немолодую, но приятную на вид, женщину.

— Кто там?

— Соседка. Милая, у тебя всё в порядке? — заговорила она со мной через дверь. — Я просто заметила, как ты три дня никуда не ходила, и приехала одна. Тебе не плохо, случаем? Тревожно стало что-то мне.

Поддавшись какому-то непонятному чувству я распахнула дверь.

— Ой-ёй… — пробормотала женщина, окинув меня взглядом. — Болеешь всё же. Давай врача вызову?

— Не надо, — ответила я и сама услышала, что мой голос звучит очень слабо. Выглядела я тоже, скорее всего, не самым лучшим образом. В душе с дня приезда не была… Не до того было.

— Как не надо? Девочка, ты себя в зеркало видела? Что с тобой? Если ты больна, так давай врача позовём.

— Я не больна… — ответила я также тускло. — Меня просто разбили.

Женщина вздохнула.

— Слушай, я тут пирог испекла… Может, я принесу тебе кусочек? Расскажешь, чего там у тебя случилось.

Пирог? В животе заурчало. Сколько же дней я не ела? Пирог хочу.

— А с чем пирог? — спросила я.

— С клубникой.

— Обожаю.

— Ну вот и хорошо. Сейчас приду, погоди.

Соседка оказалась через стенку со мной. Она быстро прихватила с собой пирог на большом блюде и внесла его на мою кухню, скинув тапочки в коридоре.

— Ну, давай знакомиться, — повернулась она ко мне. — Я Люба. Можешь звать меня просто по имени.

ГЛАВА 8.

Любовь?

Я усмехнулась про себя.

Как иронично… — Кристина, — вяло ответила я ей, впрочем, с интересом поглядывая на принесённый пирог.

Люба сама разобралась с моей плитой и поставила на газ чайник. Нашла тарелки, нож и две чашки для чая.

— Ну-с, — поставила она передо мной порцию пирога. — Попробуй-ка. Внуки очень любят такой, когда приезжают.

Я отломила ложкой кусочек и отправила его в рот. Выпечка была настолько чудесной, что я даже временно забыла о своих страданиях и съела почти весь кусок.

— Пирог просто божественный, — сказала я, вытирая крошки с губ. — Вашим внукам очень повезло с бабушкой.

— Жаль, редко они приезжают, — грустно улыбнулась Люба. — И чем старше — тем реже.

— А сколько им?

— Семь и двенадцать. Раньше-то часто у меня гостили, а теперь… Парни выросли, сама понимаешь…

— А дети? — Ну… Дети, — отмахнулась Любовь. — Те вообще вечно в делах-работе, всё некогда к матери на пирог заехать.

Я вгляделась в лицо женщины: доброе, светлое. Только в карих глазах одиночество и тоска. Люба одинокая, как и я. Видимо, потому и следила за новой соседкой и подметила детали. Наверняка не так уж часто тут сменяются жильцы, а ей скучно. Я приехала одна, и Любовь заприметила это.

Да уж, встретились два одиночества…

Нет, я конечно, могла написать Юле, но… Мне ни с кем не хотелось говорить об Архипе и о том, как он со мной поступил — это слишком больно. Больно и стыдно признаваться кому-то, что ты так верил человеку, а он с тобой поступил потом по-скотски… Я не готова была к этому. Тоже самое касалось и Кати…

Я никому не писала о том, что случилось между мной и Архипом. Всё переживала одна… Не на кого мне больше в этом большом жестоком мире даже опереться. Одна я у меня осталась, одна. И Люба эта — прямо я в шестьдесят.

— Ну, наелась? — спросила она, видя, что я уже не ем, и чай не пью тоже, а прислонилась спиной к стене.

— Да, спасибо, — ответила я.

— А теперь давай-ка в душ, — мягко подняла она меня и направила в сторону ванной. — Иди, помой волосы, помажь их кондиционером, не знаю… Чем вы там мажете волосы.

— А вы?

— Я подожду тебя. Не боись, не сопру ничего, у меня пенсия военная.

— Да у меня и красть-то нечего…

— Тем более.

Я не стала возражать и приняла душ. Вымыла волосы, тело с гелем и мочалкой… И действительно стало легче.

В домашнем халате и тапочках я снова вернулась в кухню.

— Ну вот, другое дело, — развела руками соседка. — Ну кака красавица ты, Кристюшка!

Я смутилась. Совершенно незнакомая женщина, которая, впрочем, печёт чудесные пироги, мне говорила комплименты и радела о моём здоровье, словно мы родственницы. Это было очень странно, но нам обеим, видимо, было настолько одиноко, что мы словно тянулись друг к другу.

— Кто ж тебя так обидел, девочка? — спросила Люба, когда я съела ещё один кусок её пирога.

— Тёзка ваша, — вяло улыбнулась я.

— А-а… Эта умеет, — усмехнулась соседка. — Это ж какой придурок такую девчоночку как ты обидел? Ты ж сирота, да?

— А как вы догадались? — подняла я брови.

— Проживёшь с моё — и поймёшь — как, — ответила загадочно Люба, но я её поняла. Она имела в виду, конечно, прожитые годы и свой жизненный опыт. — Нетрудно догадаться. Ты ещё совсем молодая, чтобы жить одной, да и не звонит и не беспокоиться о тебе никто. Значит, некому.

Я опустила глаза. Да, некому. Люба абсолютно права — никому я не нужна.

Даже сама себе на данном периоде жизни.

— Ну рассказывай, — сказала она. — Что за хлопец?

И почему-то я рассказала ей. Всю нашу с Архипом историю с самой школы.

Как мы сначала ненавидели друг друга, потом полюбили. Пытались бороться против взрослых, провели ночь вместе, а потом он ушёл, оставив мне лишь деньги на проживание…

— Ладно, не горюй, — махнула она рукой,