Мысли об иконе - Григорий (Круг)

Первое воскресение после Пятидесятницы посвящено празднованию Всем святым Церкви. Отчего Церковь избрала именно этот день для празднования Всем святым? Потому что этот праздник можно назвать завершением празднования Сошествия Святого Духа на апостолов. В праздновании Всем святым раскрывается и обнаруживается до конца смысл Пятидесятницы, самое устроение Церкви Духом Святым. Полнота славы, чистота огненосных одежд Духа, в которую облачается вся Церковь Христова, - не какая-либо избранная ее часть, но вся она, во всей полноте, во всем своем неисчислимом многообразии, что и есть исполнение пророчества Иоиля: "В последние времена, говорит Господь, изолью Духа Моего на всякую плоть..."

Думается, что установление Церкви праздника Всех Святых вслед за отданием праздника Троицы стоит в неразрывной смысловой связи с самим праздником Сошествия Святого Духа, и трудно представить себе праздник Пятидесятницы без последующего, как бы завершающего праздника Всем святым.

Можно ли представить себе, чтобы в этом празднике Матерь Божия не имела участия? Была бы лишена Своего места Та, которая возглавляет неисчислимую семью святых, в том числе и апостолов. Думается, изображение Матери Божией является уместным в празднике, в котором прославляется вся Церковь. По крайней мере, в Церкви живет неустанная потребность Ее присутствия. Думается, тут человеческий род получил чистейшие одеяния Духа Святого. В этом смысле благодать Духа Святого, освятившая человеческий род, исцелила и непроходимый ров, ископанный грехом, разобщивший и отделивший ангельский собор от человеческого рода. Скорбь по утраченному единству наполняет всю историю человечества. Недостижимость и неприступность ангельского мира для людей является для человеческого ума никогда не заживающей раной. И ангельский собор безмерно человеколюбив, исполнен неиссякаемой любви и заботы о человеческом роде. Полностью вернуть человека ангельскому лику может только святость, только полнота пребывания во Святом Духе, и в этом смысле в Пятидесятнице залог исцеления.

Праздник Пятидесятницы обращен к человеческому роду, но по значению своему он исцеляет древнюю рану отпадения человека от ангельского мира, сопрягает изволением Духа Святого земное с небесным.

Стихира о добром пастыре

"Христос восприим на рамо заблудшее горохщное овча, ко Отцу приинесет и с небесными совокупит силами."

Под заблудшей овцой Церковь всегда разумела падший человеческий род. Под Добрым Пастырем - Христа, воплотившееся Слово Божие, понесшее на Себе человечество, - все естество человеческое. Как пастырь взял в руки заблудшую овцу и тем приблизил ее к себе более других овец, не рассеявшихся и не заблудившихся, и приблизил не рад и ее особого достоинства, но потому, что иначе не могла она быть возвращена стаду, не могла быть спасена. Какому же стаду возвращена овца? Стихира говорит: "с небесными совокупит силами". То есть в действии спасительного Промысла Божия о человеческом роде исцеляется не только отпадение человека от божественной благодати, но и страшное отпадение его от среды Ангелов, раздрание грехом безгранично благого союза лика Ангелов и человеческого рода, раздрание союза, без которого даже невозможно представить себе жизнь Будущего Века. Это отпадение человека от Ангелов стало раной, поразившей мир, и полное исцеление этой раны дано только в обетовании. Обетование - это жизнь Будущего Века.

И в жизни, которая протекает еще во времени, которая не исполнилась еще всей полнотой будущей славы, эта боль разобщения с ликом Ангелов действует в нас и, думается, и не должна прекратиться, потому что не может человеческий род безучастно перенести это разобщение и не может забыть, что призван быть в бесконечной близости к миру Ангелов. Боль разобщения, лишение полной и совершенной близости к Ангелам, несет в жизнь человечества и нечто целительное, некоторое созидательное движение, живое дуновение, которое охватывает все человеческие устремления после отпадения первого человека.

Там, где эта боль прекращается, где человеческое сознание начинает обособляться, ищет отвергнуться от мира Ангелов, утвердиться в своей независимости, там, и это так несомненно, человек лишается полноты своего достоинства, обезображивается, как бы умирает наполовину. Все усилия, вся сознательная деятельность человека становятся плоскими, неполными, непоправимо обесславленными. И думается, в самой основе этой неполноты лежит порочное обособление человека в отношении к ангельскому миру, потому что предвечное и совершенно непреложное смотрение Божие состоит в том, чтобы человеческий род был совершенно неразлучен с ликом Ангелов, стремился к близости с ними и не находил покоя в своем глубоком обособлении от мира Ангелов, в обособлении, порожденном грехом и только грехом, отнюдь не различием природы, которая определяет различие свойств ангельского и человеческого мира, но не является средостением между ними.

Иисус Христос Ветхий Денми

Быть может, следует вернуться к образу "Отечество". Видимо, образ этот, задуманный как образ предвечного рождения Сына от Отца, сразу же, в силу некоторой внутренней необходимости, превращается в образ Святой Троицы. И Троица эта не полна, не совершенна, самое иконографическое строение ее является неудобоносимым бременем. Основное стремление этого образа есть изображение Троицы, уходящей в свои недра. Во всем изображении господствует величественный образ Отца. Сын, изображенный в образе Эммануила, расположен как бы в недрах Отца. Дух Святой в образе голубя бесконечно умален образом Своим перед образом Сына и Отца. Он изображен окруженный мандролой в чреве Сына, со сложенными крыльями, или парящим, или иногда как бы вылетающим из чрева Эммануила. Получается бесконечно отягощающее движение внутрь.

Образ Троицы, так изображенный, величественный и .торжественный, скрывает, думается, в самой основе неисправимую неправильность, он стремится и не может сопрячься с богослужебным строем Церкви и с внутренним движением молитвы, сковывая ее своей тяжестью. В этой иконе мы видим, как образ Отца не находит вполне правильного иконографического осуществления. И, как призывал Московский Собор и некоторые отцы, быть может, правильно воздержаться от таких изображений. Но изображение становится вполне оправданным и благословенным там, где в образе Ветхого Денми изображен не непосредственно Бог Отец, но Христос - второе Лицо Святой Троицы.

Это изображение Христа в полноте Отчей славы, которое утверждено словами Самого Господа, - "видяй меня видяй и Отца". Оно глубоко символическое по своей природе, и как изображение Господское вполне может быть самодовлеющей иконой и не имеет той безысходной и неразрешимой трудности, которая связана с непосредственным изображением Бога Отца, не вполне принятым Церковью и являющимся подчас источником не вполне правильных или вовсе неправильных изображений.

Надо думать, что образ Ветхого Денми, имеющий все черты, которые относятся к изображению Бога Отца и в то же время являющийся иконой Христа, и есть чистое, безусловное изображение, говорящее о Боге Отце. Можно сказать, что образ этот также до некоторой степени отвечает содержанию иконы "Отечество", не допущенной к изображению Московским собором. Икона Христа Ветхого Денми может быть аналогична иконе "Отечество" тем, что выражает предвечное и полное сродство, сыновство Бога Сына - Богу Отцу.

Спаситель на этой иконе изображается совершенно так же, как изображается Бог Отец. Одною разницей является только надписание имени. В одном случае имя иконе дано "Бог Саваоф" или "Бог Отец". В другом надписании имени являются слова: "Иисус Христос Ветхий Денми". На первый взгляд, разница не представляется значительной, но если отнестись к начертанному имени со вниманием, то мы увидим, что вся тяжесть, все неразрешимое противоречие, скрытое в прямом изображении Бога Отца, - является безусловно неоспоримым свидетельством о Боге Отце. И восьмиконечный венец, состоящий из двух квадратов, из черно-синего и огненно-красного, так же как и на иконах Бога Отца, венчает главу Христа Ветхого Денми, указывая на полноту отеческой славы, которой облечен Христос. Думается, что этот образ имеет непреходящее и непреложное значение в Церкви.

Непосредственное же и неповрежденное изображение Бога Отца мыслимо, думается, лишь в изображении Святой Троицы в образе трех Ангелов.