Больница Преображения - Станислав Лем

Сташек подтвердил.

- А я видел архипелаги коричневых островов, похожих на коралловые атоллы в лазурном море, где плавали розовые обломки льдин, влекомые могучими, пульсирующими течениями...

- Эти "атоллы" как раз и были бактерии, - заметил Сташек.

- Да, но я этого не видел. Так где же общий для всех мир? Разве книга одно и то же для переплетчика и для вас?

- Неужели вы сомневаетесь даже в возможности понять другого?

- Этот разговор чересчур академичен. Могу сознаться в одном: я действительно как бы удлиняю иные штрихи на рисунке мира, я всегда стремлюсь к идеальной последовательности, которая в итоге может оказаться непоследовательностью. И не более того.

- Следовательно, упорядоченный абсурд? Это - одна из возможностей, и я не знаю, почему...

- Любой из нас - одна из возможностей, которая превратилась в необходимость, - перебил Секуловский, и Стефану припомнилась мысль, которую он однажды в одиночестве произвел на свет:

- Подумали ли вы когда-нибудь: "я, который был живчиком и яйцеклеткой"?

- Это любопытно. Вы позволите, я запишу? Разумеется, если это не из ваших литературных заготовок... - спросил Секуловский.

Стефан промолчал, чувствуя, что его ограбили, хотя формально он и не может заявить протест, и Секуловский крупным косым почерком сделал запись на закладке, вынутой из книги. Это был "Улисс" Джойса.

- Вы беседовали, господа, о последовательностях и их продолжениях, заговорил молчавший до того Сташек. - А что вы скажете о немцах? Последствием, вытекающим из их идеологии, было бы биологическое уничтожение нашего народа после того, как будут полностью использованы его людские ресурсы.

- Политики - слишком глупые люди, чтобы разумным образом предполагать, как они поступят, - ответил Секуловский, аккуратно завинчивая зеленовато-янтарное вечное перо "Пеликан". - Но в данном случае то, о чем вы упомянули, не исключено.

- Так что же делать?

- Играть на флейте, ловить бабочек, - ответил поэт, которому, похоже, наскучила беседа. - Мы добиваемся свободы различными способами. Одни - за чужой счет, это очень некрасиво, зато практично. Другие - выискивая в обстоятельствах щель, сквозь которую можно улизнуть. Не будем бояться слова "безумие". Я утверждаю, что могу совершить деяние по видимости безумное, чтобы продемонстрировать свою свободу действий.

- Например? - спросил Стефан, хотя ему и показалось, что Сташек, которого он видел только краешком глаза, делает какой-то предостерегающий жест.

- Например? - сладко отозвался Секуловский, сморщился, вытаращил глаза и замычал во все горло, как корова.

Стефан побагровел, как свекла. Сташек отвернулся, ухмылка на его губах превратилась в гримасу.

- Quod erat demonstrandum, - сказал поэт. - Я слишком ленив, чтобы изобразить нечто более впечатляющее.

Стефану вдруг стало жалко затраченных сил. Перед кем он мечет бисер?

- Это не имеет ничего общего с настоящим безумием, - продолжал Секуловский. - Это лишь маленькое доказательство. Давайте же расширять наши возможности не только в пределах нормы, давайте искать выходы из положений, выходы, которых никто не замечает.

- А на эшафоте? - сухо, но не без внутренней запальчивости бросил Стефан.

- Там, по крайней мере, можно откреститься от животного хотя бы самой формой умирания. А как бы вы, доктор, поступили в подобной ситуации?

- Я... я... - Стефан не знал, что сказать. До этого слова сами собой соскальзывали с языка, теперь, показалось ему, язык отяжелел от пустоты. А так как Тшинецкий очень боялся оконфузиться, он и в самом деле языком не мог шевельнуть. И надолго умолк. И не скоро снова обрел дар речи. - Мне кажется, мы вообще находимся на отшибе. Да вообще эта лечебница - явление нетипичное. Типичная нетипичность, - сказал Стефан; этот придуманный им оборот даже немного его ободрил. - Немцы, война, поражение - все это воспринимается тут как-то очень уж приглушенно, в лучшем случае как далекое эхо...

- Горы железных останков, правда? А настоящие корабли плавают по морям, - проговорил Секуловский и вдруг уставился в потолок. - Вы же, господа, пытаетесь поправить Творца, который испортил не одну бессмертную душу...

Он встал, прошелся по комнате и несколько раз звучно откашлялся, словно настраивая голос.

- Так что же, _радиогие дослушатели_, мне вам еще _продеменструировать_? - спросил поэт, остановившись посреди комнаты и скрестив на груди руки. Лицо его неожиданно просветлело. - Грядет, прошептал он. Чуть наклонился и так напряженно стал вглядываться во что-то поверх голов врачей, что они, будто настигнутые этим странным ожиданием чего-то, тоже не могли пошевелиться. Когда напряженная тишина стала уже совсем невыносимой, поэт начал декламировать:

И бунчук из жемчужно-кольчатых червей

На могилу мою водрузите. Пусть их шелест изгложет

Мой череп, как разрушенный город

Гложет отблеск кровавых огней.

Трупных бактерий белая пляска

Пусть повесть эту продолжит.

Потом отвесил поклон и отвернулся к окну, словно перестав замечать гостей.

- Я же просил тебя... - начал Сташек, едва они вышли.

- Я ведь ничего...

- Ты его провоцировал. Надо было все время притормаживать, а ты сразу на полный ход. Тебе больше хотелось доказать свою правоту, чем выслушать его.

- Понравились тебе эти стихи?

- Представь себе, несмотря ни на что - да! Черт знает, сколько ненормальности таится подчас в гении и наоборот.

- Ну, знаешь ли, Секуловский - гений! - воскликнул Стефан, так задетый, словно его это касалось кровно.

- Я дам тебе его книгу. Наверняка не читал "Кровь без лица".

- Нет.

- Сдашься!

И Сташек простился с Тшинецким, который обнаружил, что стоит возле дверей собственной комнаты. Стал шарить в ящике стола, нет ли там пирамидона. Виски разламывались, словно сжатые свинцовым обручем.

Во время вечернего обхода Стефан тщетно старался увильнуть от увядшей блондинки. Она вцепилась в него. Пришлось отвести ее в кабинет Носилевской.

- Доктор, я вам все расскажу, - затараторила она, нервно сплетая пальцы. - Меня схватили за то, что я везла свиное сало. Ну, я и притворилась сумасшедшей, испугалась, что отправят в концлагерь. А тут хуже лагеря. Я боюсь этих психов.

- Как ваша фамилия? Какая разница между ксендзом и монахом? Для чего служит окно? Что делают в костеле?

Задав эти вопросы и выслушав ответы на них, Стефан понял, что женщина действительно вполне нормальна.

- А как вы смогли притворяться?

- Ну, у меня золовка, она в психиатрической больнице Яна Божьего, так я кое-что повидала, наслушалась... будто разговариваю с кем-то, кого нет, а я его вроде бы вижу, ну и еще всякие штучки.

- Что же мне с вами делать?