Родная кровь - Dar Anne

– Всего пять. Все в обработке. Как только появятся результаты – нам сразу сообщат. Что дальше?

– Дальше нам необходимо допросить Терезу Холт. Она последняя, кто видел жертву живой.

Глава 14.

Тереза Холт.

Пять лет назад.

Я искренне верила в то, что Лурдес обрушила на меня страшную ложь, даже несмотря на то, что с её стороны лгать, как она сама признала, было бы совершенно нелогичным действием – соври она подобным образом при условии того, что Байрон действительно любил бы меня, во что я всё ещё искренне продолжала верить, она бы в мгновение ока потеряла своего сына. Но я не понимала… Я продолжала настойчивые попытки связаться с Байроном: звонила ему по сотни раз за сутки, десятки раз отсылала ему одно и то же призывное сообщение, состоящее из одного-единственного слова, и этим словом было слово “ответь”. Ответь. Ответь. Ответь. Ответь-ответь-ответь-ответь… Он был в зоне действия сети, я видела, что он просматривал мои сообщения в мессенджере, но он не отвечал. И я не верила в это.

Я хорошо помню все даты, связанные с Байроном Крайтоном. Двадцать пятого августа мы впервые увидели друг друга, тридцатого августа мы впервые поцеловались, седьмого сентября мы впервые переспали, четвёртого января мы целовались в последний раз, а утром двенадцатого января меня впервые стошнило. Я сразу поняла, что это значит. Мне даже не нужен был тест на беременность, на положительный результат которого я смотрела уже спустя час после утренней рвоты, сидя на том самом унитазе при своей комнате в кампусе, в который меня уже дважды успело вывернуть. Я определённо точно была беременна. И даже догадывалась, когда именно могло произойти зачатие. В новогоднюю ночь я заподозрила, что презерватив в самом конце полового акта порвался, но Байрон убедил меня в том, что мне это только показалось. Не показалось. Мне показалось, что он любит меня, но порванный презерватив мне не показался. О чём красноречиво свидетельствовал положительный тест в моей руке, который я не могла продемонстрировать тому, без кого эта штука не материализовалась бы в моём пространстве.

Я мгновенно впала в панику.

Я не была из тех, кто хотя бы по-мелкому глупит из-за недоговорок, так что глупить по-крупному из-за своего молчания или молчания своего бывшего мужчины я точно не собиралась. Моё нутро кричало мне о том, что мне жизненно необходимо достучаться до Крайтона, чего бы мне это ни стоило… И я начала стучать так, как никогда и ни в какие двери и стены не стучала до сих пор.

Я звонила ему не менее десяти раз в час, писала сообщения, которые он к тому моменту уже перестал просматривать, и каждый вечер на общественном транспорте добиралась до его дома, чтобы в очередной раз убедиться в том, что свет в окнах его квартиры не горит. В конце января он однажды сбросил трубку. Прежде он её просто не брал, но в тот вечер он её именно сбросил. И тогда меня словно озарило: помимо номера его телефона и мессенджера, у меня где-то была сохранена его личная почта. Я быстро отыскала её. До сих пор помню каждое слово, которое написала ему в том емейле: “Байрон, прошу тебя, скажи мне всё лично. Поговори со мной один-единственный раз”, – подумав, в конце я добавила уничижительное: “Умоляю”. 

Я опустилась до мольбы. Потому что я была не просто брошена – я была брошена беременной. Этот факт должен был что-то решить, что-то изменить, повернуть вспять, хотя бы выдать мне право на объяснения. Именно поэтому я не хотела сообщать своему обидчику о своём положении по телефону или в письменном виде.

Ответ на мой емейл пришёл. Меня шокировал даже не сам этот факт, а то, как быстро Байрон ответил мне – спустя всего лишь час.

Помню, я так сильно боялась прочесть то письмо, что потратила полминуты на то, чтобы заставить себя открыть его. Оно оказалось гораздо более объёмным, чем моё. Я прочла его не дыша. Оно начиналось со слов “Принцесса-Тесса” – об этом обращении ко мне знали только мы, так что я с первой же ноты угадала почерк Байрона, хотя и не узнавала его одновременно из-за налёта холодности, который последовал далее и в итоге пронзил всё содержимое послания:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

“Принцесса-Тесса, прости меня за всё, что я для тебя сделал. Не в моих правилах писать девушкам после разрыва с ними, но ты очень настойчива. Думаю, виной тому моя мать, которой я позволил сказать тебе правду. Это было ошибкой. Не пытайся искать встречи со мной – я знаю, где ты находишься и, если бы хотел, уже давно пришёл бы к тебе. И, прошу, дорогая, не звони мне больше. Обещаю сменить свой номер телефона, чтобы ты больше не тратила своё время на безрезультатные звонки. Это большее, что я могу для тебя сделать. 

Желаю тебе найти своё настоящее счастье. Прощай.”

…Я всю ночь просидела перед открытым ноутбуком обливаясь слезами. Слова: “Это было ошибкой”, – разъедали мои лёгкие и грызли моё сердце. Что он имел ввиду, сказав их? То ли, что он позволил своей матери рассказать мне правду, или он подразумевал всё бывшее между нами?..

***

Спустя два дня после того злосчастного емейла я попыталась позвонить Крайтону ещё хотя бы один раз, но номер его телефона уже был заблокирован – он сдержал своё обещание избавиться от этого номера. По его пониманию, он сделал большее из того, что мог сделать для меня. Разозлившись, я вытащила из своего телефона сим-карту, разломила её напополам и утопила в том самом унитазе, над которым теперь корчилась каждое утро от приступов токсикоза. Я тоже хотела сделать большее, но больше этого поступка мне в тот момент ничего не было доступно…

Первыми, кому я рассказала о серьёзном тупике, в который угодила из-за своего непродолжительного легкомыслия, стали моя старшая сестра Астрид и лучшая подруга детства Рина. Увидев моё разбитое состояние, которое я не смогла, хотя и тщательно пыталась скрыть во время видеозвонка, они обе примчались ко мне из Роара уже спустя десять часов и были со мной рядом на протяжении целой недели, хотя у обоих была и работа, и обязательства в личной жизни. За те семь дней они сделали то, что, как мне казалось, было невозможным – они возродили если не мою душу, тогда мои силы. Когда они уезжали, я уже знала, что со мной всё будет хорошо даже без поддержки Байрона, но всё равно… Всё равно потащилась к его дому вечером Дня святого Валентина.

К тому времени я привыкла к тому, что окна интересующей меня квартиры никогда не бывают освещены. Какой же у меня случился шок, когда я увидела свет в двух из трёх окон! Бросившись к домофону, я начала звонить в него. Первая попытка не сработала, но я попробовала снова, а потом снова и ещё раз, и ещё… Я простояла на морозе в минус десять градусов ровно час. За этот час никто ни разу не вошёл и не вышел из этого огромного дома, чтобы у меня была возможность проникнуть хотя бы в подъезд. От холода пальцы на моих ногах онемели, а на руках ещё и посинели. Промёрзнув до костей, я начала стучать зубами, и прыгать на месте, чтобы согреться, но звонить в домофон не прекращала. К моим глазам периодически подступали страдальческие слёзы, но всякий раз я подавляла их, боясь отморозить себе ещё и щёки.

Когда часы на моём мобильном подсказали мне, что я мучаюсь уже час и четырнадцать минут, я кашлянула и, испугавшись простуды, закутала лицо в свой огромный, старый шарф, спрятала пальцы в вязаные перчатки и, поправив на голове шапку, решила слегка отойти от дома, чтобы ещё раз взглянуть на окна – всё ли ещё горит в них свет?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Отойдя на пару метров от крыльца дома, я вскинула голову к небу и, посчитав этажи дважды, дважды убедилась в том, что свет горит именно в квартире Крайтона. Помню, как смотрела на этот тёплый свет через густые клубы пара, вырывающиеся из моих носа и рта, и дрожала всем телом от внезапно поднявшегося, пронизывающего до костей ветра. В голову пришла идея позвонить в соседнюю квартиру, как вдруг из дома кто-то вышел. Я сразу же бросилась к нему, чтобы успеть придержать дверь, но, видя, что не успеваю, едва уловимо выкрикнула: “Придержите..”, – прежде чем я успела закончить свою просьбу, я увидела, кто именно вышел из дома. Это была мать Байрона.