Симода - Николай Задорнов

«Это неприлично!» – могла бы ответить Оюки. Она понимала лучше отца, как надо себя сейчас вести и как надо выглядеть. Оюки не послушалась и снова вышла к гостям в гета и носках.

– Вы японский язык учите с Гошкевичем? – спрашивал адмирал у Сибирцева. – Что-нибудь помните? Пригодилось вам?

– Да, я учил по вашему приказанию. Немного. Но сейчас даже это принесет мне практическую пользу.

Подавались раки, устрицы, множество ракушек в раковинах, похожих на чашки правильной формы или на широкие горчичницы с крышкой. Живая, сырая и вареная рыба. Сакэ в кувшинчиках.

– А вот вы ничего не подготовили как следует! – резко заявил адмирал, обращаясь к Эгава.

Дайкан вежливо поклонился, видя во вспышке досады Путятина внимание.

Можайский попросил переводчика подозвать дочь хозяина.

– Оюки-сан! – ласково сказал Можайский, показывая пальцем на ее портрет в альбоме, а потом взглянул на девушку.

Девушка просияла, но взглянула не на Можайского, а на Алексея Николаевича, как бы желая сказать: «Посмотрите и вы, какая я!»

Сибирцев с удивлением замечал, что здесь она держится совсем свободно, как европейская девушка, получившая хорошее воспитание.

– Как прекрасно выглядит изображение Оюки на картине вашего художника, многоуважаемый посол Путятин! – говорил Эгава.

– Голова закружилась после такого обеда, – восторженно молвил мичман Михайлов, когда все офицеры вышли в сад и закурили в ожидании адмирала, задержавшегося с хозяином. Следовало отправляться на осмотр площадки, которую японцы предлагали для постройки стапеля.

– Как они на колени искусно опускаются с подносом!

– Кто же это такие были? – спросил вдруг старший офицер Мусин-Пушкин.

– Переводчик Татноскэ говорит, что это дочери самого Ота-сан, – пояснил Шиллинг. – Дочери и их подруги.

– Какой букет экзотических цветов! – заявил старший офицер и глубоко затянулся табачным дымом.

– Мне кажется, что дочь Ота только одна, – отозвался Сибирцев.

– Мисс Ота!

– А вы не идете с нами, Сибирцев?

– Поздравляю, Алексей Николаевич! До начала постройки стапеля адмирал отдал приказ назначить вас для подготовки чертежной, – выходя из дома, сказал адъютант Пещуров.

– Вот и будет у вас возможность познакомиться с мисс Ота поближе, – с оттенком зависти усмехнулся Михайлов.

«Мисс Ота! Мы с вами почти знакомы!.. Глаза у вас прекрасны!» – подумал Сибирцев и сказал в приливе хорошего настроения:

– Я также иду с вами, господа, на выбор площадки! Приказал капитан. Тем временем в доме приберутся...

Появился адмирал с японцами, и все вместе, офицеры и чиновники, толпой отправились за ворота.

Глава 9

СПОРЫ И ОТНОШЕНИЯ

Утром похолодало, и опять прошел дождь. На берегу, у сарая, неподалеку от усадьбы Ябадоо, офицеры и чиновники собрались для приемки леса.

– Суги, – пояснил Ябадоо.

– Суги – кедр, – не дожидаясь, когда переведут Татноскэ и Шиллинг, сказал Колокольцов. – Показывай дальше... Мацу[13]?

– Хи-хи... Мацу! Акамацу[14], – угодливо, но с оттенком настороженности отвечал Ябадоо. – Ий дес[15]. Длина два дё[16], пять сяку[17]. Ширина восемь сун[18]. Толщина два сун. Как заказывал адмирал для водяных рамок.

Над доской Колокольцов задержался, взял топорик у матроса и слегка постучал.

– В доске трещина!

Ябадоо выслушал перевод, и лицо его мгновенно сменило выражение почтительности на оскорбленность и гнев и сразу же опять стало смеющимся и угодливым.

– Пожалуйста, посмотрите со всех сторон.

Японцы-рабочие перевернули доску.

– Цена?

– Четыре бу, семь рин и шесть мо...

– Дальше.

– Сосна. Цельное дерево. Длина два дё, пять сяку. Толщина пять сун. Крепкая. Цена восемь бу, три рин и три мо.

– По размерам красная цена ей четыре бу, а не восемь! – отвечал Колокольцов. – И это не мацу. Это хиноки – кипарисник. Вот мацу! – показал он на соседнее бревно. – Мацу – сосна! Вот черная мацу, вот красная мацу. Вы строите свои суда из хиноки. Мы испытаем дерево хиноки.

Колокольцов углем ставил знаки на бревнах и брусьях.

– Круглая сосна. Длина пять дё, четыре сяку и пять сун, – продолжал Ябадоо. – В начале окружность шесть сяку и девять сун. В конце – два сяку и девять сун. Цена два хон четыре бу пять рин и два мо.

– Мо – это медяшка с дыркой? Их в бу чуть ли не две тысячи?

Услыхав такой ответ, Ябадоо порадовался. Он любил точность. Да, у нас с точностью до мо все считается. Мы не такие широкодушные, чтобы пренебрегать хотя бы единым медным мо.

– Татноскэ-сан, – обратился Колокольцов к переводчику, – хон – это золотой слиток?

– Нет. Хон – серебряный слиток. Золотой слиток, из китайского яркого золота, называется чан-кин.

Ябадоо довернулся к сосновой доске и стал уверять, что нет трещины.

– Я знаю, что говорю. Скажите ему, барон, что он дурак.

Шиллинг никогда не стеснялся выказать неуважение кому бы то ни было, если надо для дела. Он в самом деле все точно перевел, и Татноскэ с видимым удовольствием перевел в свою очередь.

Глава хэдских рыбаков спокойно поклонился.

– Спасибо. Благодарю за такие слова.

– Дальше. Что за треугольный брус?

– Сосна. Ширина семь сун, но в средней части ширина один сяку и шесть сун. По заказу адмирала таких две штуки.

– Икура дес-ка?[19]

– О-о! – Ябадоо вытянул дряблое лицо. Он как бы опасался теперь назвать цену.

На другой день, когда Колокольцов с переводчиком и Ябадоо явились в храм Хосенди, адмирал с всклокоченными волосами сидел за столом над вычерченными картами. Рядом с ним красный как рак штурманский поручик Елкин. Площадка, которую накануне показали японцы, негодна.

– Японцы лупят с нас бешеные деньги за каждую поделку и за любое бревно, – заговорил Колокольцов.

Вызвали Эгава – дайкана, усадили за большой стол и подали чай. Чин со свистом потянул горячую жидкость.

– Переведите ему, барон, – велел Путятин.

Эгава выслушал.

– Еще надо оплатить стоимость перевозки деревьев – пять хон четыре бу и шесть рин, – ответил дайкан.

– И сколько мо? – осведомился Колокольцов, зная, что мо – это примерно четверть гроша.

– Ни одного мо. – Эгава сделал вид, что не чувствует насмешки.

– Они с ума сошли! – заговорил Мусин-Пушкин, сидевший за шканечным журналом на дальнем конце стола. Оп захлопнул черную тетрадь. – Прошу Эгава-чнн принять мое заявление. Вокруг лес на горах. Рубщики у нас есть.

Эгава сморщил лоб и поднял брови, словно его осенило, он как бы только сейчас все сообразил.

– Мои матросы будут рубить сами, – сказал Путятин, – но поставка бревен силами ваших рабочих и обработка должны продолжаться. Откуда вы доставляете лес, если он так дорого нам обходится?

Эгава не имел права отвечать. Лес растет в глубине страны. Все, что находится на расстоянии семи ри от места пребывания эбису, строго сохраняется в секрете. Накахама Мандзиро, приехавший из Америки, объяснял Эгава, как это глупо. Иностранцы видят плохое вооружение японских воинов, а мы скрываем от них сосны и овраги в лесу. Но как же им объяснить тогда высокую стоимость материалов? Получается, что мы нечестно берем лишнее с потерпевших крушение. Это не по-рыцарски. Государство не осакский рынок, где с каждого дерут.

Эгава объяснил, что по берегу моря растет хороший лес на горах. Адмирал прав. Гораздо лучший лес растет в долине, за горами, его приходится рубить, вытаскивать к реке, сплавлять до моря, по морю гнать бревна в Хэда и вытаскивать на плотбище, где вчера был адмирал. Там адмирал видел работающих плотников, выполняющих заказы России. Бревна и поделки из этого леса сегодня принимали Колокольцов-сан и Ширигу-сан.

– Ну? – спросил адмирал у Елкина. – Что вы придумали?

– Все то же! – отвечал Елкин.

– Где площадка?

– Аввакумов уверял вас, что удобного места нет, надо вырубать площадку в горе или уходить. Вот карта бухты Хэда. Я лично, осмотрев все берега, заявляю, что без больших земляных работ удобной площадки не расчистим.

– Что вы меня пугаете? Я ничего не боюсь. У меня полтысячи матросов, возьмут лопаты...

– Я говорю, Евфимий Васильевич! А вы сказали, что Аввакумов лодырь, хотя и хороший плотник, и что надо было послать заранее офицера. Вот вся бухта перед вами, я говорю, что место есть, не такое, как они вчера показали, а укрытое за скалами в глубине ущелья, но...

– Я не хочу тут им больше ничего строить! – воскликнул адмирал. – Им надо больше, чем нам, а что они? Эгава бровью не ведет! Все жилы выматывает. Они ничего не приготовили! Если бы не Ота-сан, мы бы голодом сидели.