Балаустион - Сергей Конарев

— Когда все будет кончено, их мнение не будет никого интересовать. Люди будут знать лишь, что это Агиады положили конец убийце, на счет которого будут списаны все произошедшие в последнее время злодеяния, — наставительно произнесла царица-мать.

— В таком случае, планы несколько меняются, так? Кое-что нам придется сделать самим. Например, проводить лафиропола Эпименида в царство теней.

— Но ведь это будет не трудно, сынок? — пристально глянула Тимоклея.

— Конечно, нет, матушка, — Леотихид поднялся на ноги. — Брат, я не могу усидеть на месте. Ты не будешь против, если я сам отправлюсь в Персику и прослежу, чтобы все прошло как надо?

— Не доверяешь Ясону? — усмехнулся Эвдамид. — Он стоит троих таких, как ты.

— Не говори этого никому. Засмеют, — легко ответил Леотихид, удаляясь.

Тюрьма царского дворца Кидонии значительно отличалась от всех виденных Галиартом ранее тем, что была, во-первых, сухой, а во-вторых, хорошо освещенной.

В двух шагах перед Галиартом маячила сутулая спина и седоватый, с намечающейся лысиной, затылок Павсаниева секретаря Гермогена. Он тяжело перенес смерть царя, постарев за одну ночь на десять лет. А глаза сурового советника, и без того неприветливые, навсегда превратились в черные, наполненные гневом озера.

Пожилой распорядитель царской тюрьмы согласился пропустить к заточенному в темницу царевичу только двоих человек, поэтому «спутникам» пришлось тянуть жребий, и повезло Галиарту. Вторым посетителем без всякого обсуждения стал секретарь Гермоген. Вел иноземцев упитанный десятник, каждый шаг которого сопровождался звоном внушительной связки висевших на поясе ключей. У обеих железных дверей, которые пришлось отпирать этими ключами, Галиарт насчитал в общей сложности семерых стражников, включая самого десятника. Впрочем, наблюдения эти были, увы, бесполезны, — идея о том, чтобы устроить Пирру побег, его соратниками даже не обсуждалась.

Наконец, лязгнула запором и заскрипела, поворачиваясь на петлях, дверь камеры и оба посетителя шагнули в серое помещение, в котором вот уже третьи сутки содержался Пирр Эврипонтид, наследник спартанского трона.

— Постучите, когда соберетесь выходить, — проговорил десятник, прежде чем с лязгом захлопнуть дверь темницы за их спинами. Задребезжал задвигаемый засов. Зазвучали, удаляясь, сопровождаемые звоном шаги.

— Приветствую тебя, командир, — неуверенно произнес Галиарт, вглядываясь в неподвижно сидевшую на скамье фигуру с закрывавшими опущенное лицо черными волосами.

Царевич поднял голову. Его лицо было помятым, веки красными от бессонницы, а желтые волчьи глаза были наполнены таким лютым огнем, что у Галиарта на какое-то время отнялся язык. До конца своей жизни Пирр обладал этим даром — подобно Горгоне Медузе, обращать в камень тех, на кого упал его взгляд….

— Вы нашли убийцу? — слова сорвались с губ Эврипонтида с шипящим свистом.

Галиарт немедленно виновато потупился, а Гермоген медленно ответил:

— К сожалению, нет, наследник.

— Мы исследовали покои государя от пола до потолка — простучали все стены, исследовали каждую щель, и… ничего, — добавил сын наварха.

— А уборную?

— И уборную тоже. Если в опочивальне и есть потайная дверь, она очень массивная и наверняка запирается каким-то скрытым механизмом….

— То есть как это «если есть дверь»? — медленно роняя каждое слово, произнес Пирр. — Как-то ведь проник туда этот проклятый демон.

Его глаза, казалось, прожигали Галиарта насквозь.

— Да, разумеется, — поспешно закивал головой тот. — Само собой, никто из нас и мысли не допускал, что это ты, командир… гм… убил отца… государя… Но если б мы знали, что произошло, то, возможно, могли бы понять, что нужно искать. Вот мы и пришли….

Пирр встрепенулся.

— Нужно немедленно схватить докторишку, поганого эскулапа Эпименида. Это ведь он, подлый пес, все провернул. Я думаю, это сам Горгил или один из его подонков….

— Горгил? Доктор? — выпучил глаза сын наварха. — Но ведь он вышел из спальни… а потом, когда вернулся, то и обнаружил….

С каждым словом голос «спутника» звучал все тише.

— Эпименид знает, что вы пошли ко мне? — перебил Галиарта царевич. — Если так, вы умрете, как только выйдете отсюда. Он властен приказывать номаргам….

— Эпименид отплыл в тот же день, позавчера. Вместе с геронтом и остальными, — сухо обронил Гермоген.

— Проклятье, — Пирр осел обратно на скамью, на мгновенье закрыв лицо руками. — Да, следовало догадаться… все было продумано. Проклятый предатель!

— Быть может, наследник, ты расскажешь все, что тогда произошло? — секретарь решительно присел на каменную скамью рядом с царевичем. — Мы должны знать это, чтобы продумать стратегию защиты. И перед критскими судьями, и, что намного сложнее — перед лакедемонскими.

Пирр скрипнул зубами, но, быстро взяв себя в руки, заговорил. Его металлический голос был почти вовсе лишен человеческих эмоций — так болезненны были для царевича воспоминания о пережитом.

— Когда я зашел к отцу, лекарь как раз заканчивал поить его какой-то бурдой. Сказав, что скоро вернется — проклятый шутник! я ведь мог — если бы боги дали мне знак — заколоть его на месте, задушить, разорвать голыми руками, — он вышел вон. Мы говорили с отцом… решили, что я отправлюсь в Спарту вместе с геронтом и прослежу, чтобы Агиады в последний момент не подстроили какую-нибудь гадость….

Схватив стоявшую у кровати чашу с водой, Пирр припал к ней губами и жадными, долгими глотками выпил ее до дна. На черной щетине, явно обозначившейся на щеках и подбородке, заблестели прозрачные стеклянные капли.

— Я сидел у постели отца, спиной к двери уборной….

— Одним словом, свиньи уже почувствовали, откуда дует ветер, и принялись второпях менять паруса? — Павсаний сегодня выглядел на редкость бодрым и воодушевленным. В темных глазах царя, устремленных на сына, плескалось нескрываемое торжество.

— Да, отец, — кивнул Пирр. — И Скиф, и Гиперид открыто перешли на нашу сторону. А Мелеагр, советник эфора Анталкида, еще и передал нам детали тайного заговора против Спарты, состряпанного Римом совместно с ахейцами и поддержанного Агиадами.

— Мелеагр, — морщинистое лицо царя скривилось. — Я помню этого хитрого крысенка. Он немало попил нашей крови….

— Ну, теперь он на нашей стороне, — усмехнулся Пирр. — И обратной дороги ему нет. Он перешел к нам еще до синедриона геронтов, и, клянусь Эриниями, немало рисковал: если бы мы проиграли, его бывший хозяин легко уничтожил бы его. Великие боги, как вовремя ты возвращаешься в Спарту, отец! Еще какой-нибудь месяц-другой и наш город оказался бы опутан сетями ненавистного и противоестественного союза.

— С ахейцами? Этому не бывать! — Павсаний засмеялся, потом закашлялся и покрутил головой, пытаясь прогнать внезапный приступ. На серых губах царя выступила пена, он досадливо вытер ее рукавом хитона и попытался сесть.

— Тебе не нужно сейчас двигаться, — Пирр удержал его за костлявое плечо. — Следует подлечиться как следует, чтобы сесть на корабль сразу, как только придет постановление герусии.

— Пустяки! — стряхнул его руку царь. — Мне нужно учиться бороться с этой проклятой слабостью. Вот одно из развлечений, предлагаемых старостью. Я — спартанец, и мне негоже потихоньку умирать в своей кровати, кхе.

— Негоже умирать, когда нужно столько сделать — так будет правильно!

— Не пытайся свалить все на меня, юноша! — просипел Павсаний. — О, боги, и голос отказал мне! Как же я тогда прикажу удавить Анталкида?

Царь озабоченно схватился за шею.

За спиной царевича внезапно раздался звук движения, заставив его оглянуться. До сей поры он был уверен, что они с отцом одни в спальном покое.

В двух шагах от него, и в пяти — от двери уборной с поднятой на уровень груди ладонью стоял недавно покинувший комнату доктор. Его лицо до самых глаз закрывала плотная повязка.

— Как ты вошел? — удивленно воскликнул Пирр, хмуря брови. — Здесь есть второй вход?

Сделав шаг вперед, лекарь неуловимо быстрым движением поднял край повязки и резко дунул. Взметнувшись с протянутой ладони, облако белого порошка запорошило царевичу глаза, тончайшей щекочущей пылью покрыло лицо и волосы.

— Ты-ы… — закричал Пирр, вскакивая на ноги. Вернее, хотел закричать, но на самом деле лишь сдавленно захрипел: обжигающая боль вспыхнула от ноздрей и губ до самого горла. Наверное, подобное испытывают осужденные за клевету на персидских царей, когда им в рот заливают расплавленный свинец. Боль раскаленной спицей пронзила мозг, прокатилась по позвоночнику, парализующей слабостью расползлась по членам. Пирр почувствовал, как покрытый ковром пол спальни ударил сначала по коленям, а потом — по правому боку. Неужели… он упал? Огненная боль, пожирающая голову, почти лишила царевича возможности соображать.