Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости - Генри Райдер Хаггард

по лестницам и на этот раз перевалил через горы без каких бы то ни было происшествий. Они даже проводили меня через пустыню, пока однажды вечером мы не увидели гигантского Будду, который, восседая перед монастырем, вечно взирает на пески и снега: здесь мы и заночевали.

Когда я проснулся на другое утро, жрецы уже ушли. Взвалив на спину торбу с вещами, я медленно побрел дальше и к закату уже добрался до монастыря. У дверей, созерцая небеса, сидел дряхлый старик в порванной накидке. То был наш друг Куен. Поправив на носу роговые очки, он посмотрел на меня.

— Я ждал тебя, брат из монастыря, называемого Миром, — сказал он, тщетно пытаясь скрыть переполняющий его восторг. — Видно, твой пост затянулся, и, побуждаемый голодом, ты возвратился в это бедное место.

— Да, превосходнейший Куен, — ответил я. — Я и впрямь изголодался — по покою и миру.

— Да осенит мир и покой все дни этого твоего воплощения. Но скажи, где другой брат?

— Умер, — ответил я.

— И стало быть, возродился в другом месте или почиет в Дебачане. Мы еще встретимся с ним, несомненно. Пошли со мной, и ты поешь и расскажешь мне обо всем, что случилось.

Я поел и в тот же вечер рассказал ему все. Куен слушал с почтительным вниманием, но мой рассказ, при всей его странности, не вызвал у него особенного удивления. Он так подробно излагал мне свою удивительную теорию перевоплощений, что в конце концов я стал клевать носом.

— Во всяком случае, — сонно заключил я, — мы все, видимо, обрели святую заслугу, которая зачтется нам в вечных перерождениях. — Я думал, что ему приятно будет слышать привычную фразу.

— Да, брат из монастыря, называемого Миром, — сурово ответил Куен, — конечно, мы все обретаем святую заслугу, но, позволь мне заметить, ты обретаешь ее очень медленно, я уже не говорю об этой женщине... колдунье... или могущественном злом духе, чьи имена, как ты говоришь, Она, Хес и Айша на земле, в авичи[84] — Падшая Звезда.

(Здесь обрывается рукопись мистера Холли; последние ее страницы сгорели, когда он бросил ее в камин своего дома в Камберленде.)

Дочь Мудрости.

История жизни и любви Той, чье слово закон

 Изданные много лет назад книги «Айша» и «Возвращение Айши» были посвящены Эндрю Лэнгу. Ныне, когда моего друга уже нет в живых, последний роман, в котором речь пойдет о Той, чье слово закон, предлагается читателю как воздаяние его бережно и с любовью хранимой памяти.

Дитчингем, 1922 год

ОТ АНГЛИЙСКОГО ИЗДАТЕЛЯ

Каким был величайший грех Айши, Той, чье слово закон?

Безусловно, невероятное тщеславие. Вот вам один из множества примеров. Именно тщеславие убедило Айшу в том, что мать ее, разглядев новорожденную дочку, умерла только лишь из страха, что другое дитя, которому она может подарить жизнь, окажется менее совершенным.

Кроме того, из истории, изложенной Айшей, следует, что именно в силу собственного непомерного тщеславия, а вовсе не из любви к прекрасному греку Калликрату обагрила она руки свои кровью невинных и навлекла на себя, среди прочих несчастий, страшное проклятие бессмертия. Если бы не насмешки Аменарты, которая поддразнивала Айшу, видя, как под воздействием неумолимого Времени увядает ее величавая красота, она никогда бы не ослушалась приказа своего учителя, пророка Нута, и не шагнула бы в Великий огонь, хранительницей коего была поставлена.

Из сказанного следует, что, сумей Айша вовремя обуздать себя, она смогла бы избежать множества несчастий, впоследствии опутавших ее плотной паутиной, и тогда этой женщине — Дочери Мудрости и одновременно Рабе Безрассудства — не о чем было бы поведать миру, а мы лишились бы весьма поучительной притчи о вечной войне плоти и духа. Так или иначе, Тщеславие — а может, то была сама Судьба? — увлекло ее по иному пути.

Издатель

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Рукопись, с содержанием которой предстоит ознакомиться читателям, была обнаружена среди имущества покойного Л. Хорейса Холли через несколько лет после его смерти. Однажды я — то есть английский издатель, пишущий эти строки, — получил по почте пакет с начертанным на нем предписанием направить его мне «в назначенное время»; признаться, поначалу я не понял, что это значит. Поскольку документ сей прибыл без какой-либо сопроводительной записки, где бы содержалось объяснение, я до сих пор не знаю, кто и откуда отправил мне эту бандероль. На конверте стоял лишь один-единственный штемпель — «Западный Лондон», а адрес мой был напечатан на машинке.

Вскрыв пакет, я обнаружил внутри два пухлых блокнота, завернутые в пергамент или, скорее, в козью либо овечью шкуру, очищенную весьма грубо, как будто неумелой рукой, — видимо, это было сделано с целью уберечь содержимое от капризов погоды и иных повреждений. Бумага в тех блокнотах оказалась чрезвычайно тонкой и прочной, так что в каждом из них содержалось большое количество листов. Изготовили блокноты явно не в Европе, предположительно — если судить по их внешнему виду — на Востоке, не исключено, что в Китае.

А вот относительно личности владельца этих блокнотов сомнения не возникло, поскольку на пергаментной обложке одного из них красными чернилами было старательно выведено печатными буквами имя мистера Холли. Также на первых страницах имелись пояснения и памятки, сделанные именно его рукой, и ничьей другой. Далее лист за листом следовали записи, сделанные при помощи стенографии, с редкими вкраплениями арабских букв. Поскольку идентифицировать систему, которая лежала в основе этой стенографии, никак не удавалось, содержимое блокнотов, несмотря на все попытки расшифровать таинственные значки, более двух лет оставалось непрочтенным.

Наконец, когда мы уже оставили всякую надежду разобрать таинственные письмена, на помощь пришел счастливый случай. Издатель показал рукопись одному своему другу, выдающемуся ученому-востоковеду, который как раз гостил у него. Тот заинтересовался и попросил дать ему почитать ее на сон грядущий. На следующее утро, за завтраком, ученый спокойно объявил, что нашел ключ и может прочесть загадочный текст так же легко, как газетную передовицу. Очевидно, написанное представляло собой древнюю форму сокращенного арабского с вкраплениями демотического письма, которое было в ходу в Древнем Египте. Арабская стенография, равно как и демотическое письмо, представляется человеку непосвященному необычайно трудной, однако люди сведущие с легкостью могут разобрать ее. Правда, в настоящее время во всем мире наберется лишь с полдюжины таких специалистов, и, представьте, одним из