Современная английская повесть - Стэн Барстоу

только белые волосы Поттера, его рубашка и костяшки его сложенных пальцев, казалось, светились в сумерках.

— Расскажите мне все, все как было. Я теперь хочу все знать.

— Пришло время?

— Да, я хочу узнать все, все, что не могу додумать сама, все, чего я не хотела слушать раньше от других. Теперь я должна это узнать.

— Ясно.

Но он долго молчал, прежде чем заговорить, а она смотрела ему в лицо и видела, что его взгляд бродит где-то далеко, устремлен в прошлое, и понимала, какая в тот день произошла с ним перемена. Собака тяжело, неподвижно распласталась на полу, словно окаменев.

— День выдался хороший тогда, ясный, погожий. Помнится, я, как глянул наружу, когда выпускал собаку, сразу увидел, что денек будет что надо.

Да, подумала она, казалось, что пахнуло ранней весной. День тогда был хорош.

— Дело было после обеда, мы работали, спускаясь по склону, расчищали подлесок. Все утро я работал с ним бок о бок, а молодой Колт — позади нас, в одиночку. Все было, как всегда, день как день.

— Вы разговаривали? О чем он говорил?

— Не больно-то много. Он никогда много не говорил.

— А иногда он говорил… Ну, в общем-то, странные вещи.

— Да. Вот, в тот день… Он, бывало, молчит часами, а потом вдруг скажет что-нибудь такое, чего нипочем уж не забудешь. И все-то он примечал. Все видел, что вокруг.

— А в тот день?

— Он сказал: «Жизнь хороша. Хорошая у меня жизнь».

Поттер нагнулся, скрывая волнение, и погладил собаку. Рут не проронила ни слова.

— «Жизнь хороша». А потом я остался там, выше по склону, а он спустился к Хелм-Боттом и скрылся из виду. Я наказал ему посмотреть, какие деревья надо пометить на повал. Райдал хотел, чтобы повалили парочку-другую деревьев, какие покрупнее, — он получил заказ на тонну леса. А прочищать да прореживать тоже еще оставалось немало. День был теплый. Солнце пригревало. Не помню, о чем я думал. Ни о чем, верно. Ни о чем важном. Просто радостно было — я ведь всегда любил свою работу. И погода была хорошая.

Он покачал головой.

— И ведь ни звука не было слышно — ничего, чтобы предупреждало. Я бы услышал, будь что, и распознал бы, да и Бен тоже. Привыкаешь различать каждый звук, знаешь, откуда что, и если дерево сгнило и готово упасть, это можно понять наперед за недели и месяцы. Оно же видно. Если это, к примеру, вяз, вороны не станут вить гнезда на нем. На верхушках вязов, что стояли в ряд на опушке нового выгона, вороны всегда вили гнезда, а вот пару лет назад на двух вязах вдруг перестали. На двух, что стояли как раз посередке. Заметил это Бен, и вязы, оказалось, сгнили. И мы повалили их. Они знают, вороны-то. Что-то им подсказывает. А вот то дерево — я его как-то не приметил, и Бен тоже. А должен был бы приметить. Райдал так не считает, он говорит: не было ничего такого, что могло бы нас надоумить. Но я, после стольких-то лет в лесу, должен был что-то заметить. Поглядел бы как следует, так увидел бы.

— Но почему оно упало как раз тогда? Почему?

— Корни тянутся далеко под землей. Когда ты трогаешь дерево, топором или пилой, ты что-то нарушаешь, и это идет далеко, повсюду. Неделю-другую назад были сильные ветра. А то дерево — оно уже стало слабеть и могло упасть от чего угодно, но могло ведь случиться и так, что никого бы не было поблизости. Я по-настоящему так никогда и не узнаю, как это произошло. Я слышал только удары топора. Каждый рубит по-своему, у каждого свой ритм. Работа всегда идет в ритме. Я был уже далеко, выше по склону, когда услышал какой-то шум, первый звук, — знак, что дерево вот-вот упадет. Но я едва успел подумать об этом, как тут же словно небо обрушилось, понимаешь, дерево затрещало и грохнулось вниз на другие деревья. Рухнуло.

Поттер смахнул пальцем пот со лба, и Рут поняла, что он снова слышит этот грохот, и тут и она услышала его сама. Он был ей знаком, этот звук падающего дерева.

— Оно падало, а я не мог двинуться с места, точно это меня ударило, и ноги не шли… Не знаю, как долго я так стоял. Не знаю… но, верно, недолго. Он не закричал. Так ли, иначе ли, но я крика не слышал. Стало тихо. Очень тихо. Я стоял не двигаясь, солнце грело, и я знал уже, что там произошло, — не спускаясь вниз, знал; я почувствовал это, не видя. Почувствовал нутром. Почувствовал. Почувствовал, что он умирает. Я знал это.

Он сделал беспомощный жест, словно стараясь убедить ее, заставить поверить, и ей хотелось сказать ему, что она понимает и верит. И она ведь все знала тоже, хотя и не была там, близко. Тогда, в саду, к ней пришли это знание и страх — они поглотили ее всю в ту минуту, когда Бен умирал.

— Я спустился вниз. Я побежал вниз и увидел все: увидел дерево обломок его, там, где оно сломалось. Оно было все гнилое внутри, а кора казалась совсем крепкой. Я должен был бы приметить его, должен был бы знать. Много месяцев назад.

— Нет, — сказала Рут. — Нет.

Но Поттер, казалось, не слышал ее. Он сказал:

— Там, на этой вырубке, было как летом. Тепло, как летом.

Он помолчал. Собака привстала и снова растянулась у его ног.

— Расскажите мне, — сказала Рут. — Вы должны все мне рассказать.

— Он лежал под ним, под упавшим деревом. Оно ударило его со спины, точно между лопатками, чуть ниже плеч, и пригвоздило к земле. Он лежал ничком. А руки были раскинуты. Мне уже незачем было прикасаться к нему… Не было нужды.

— О чем вы думали? Когда глядели на это, на него? О чем вы думали?

— Я думал…

Как мог он объяснить ей это? Ведь он и сам не знал, не мог бы по-настоящему рассказать о тишине, которая вдруг объяла все вокруг, о том, как самый воздух, во всех уголках леса, казалось, был переполнен этой внезапной смертью.

— Мы стащили с него это дерево — уж не помню как… как-то стащили. Молодой Колт услышал, он прибежал тоже, и мы вдвоем кое-как приподняли и оттащили дерево. А потом Колт стоял и трясся, его тошнило — он же мальчишка, ему никогда еще не доводилось видеть ничего такого, и он не мог… Я