Ящик водки - Альфред Кох

Да что аварцы, вон братья-вайнахи – ингуши – и те как-то пытаются устроиться в современном мире. Кто золотишком в Сибири приторговывает, кто шабашит по русским деревням, кто в Москве дурью мается, а кто и дома, в Ингушетии, землю пашет. Но ведь они не отрубают пальцы ворованным детям, не отрезают головы под видеокамеру и не обвязывают себя тротилом, чтобы разорваться на мелкие кусочки. У них что, не набеговая культура? И не воровали они у гяуров красивых невест себе? И не грабили они благодатную Грузию? Еще как воровали и грабили. Просто сейчас время изменилось.

Я отнюдь не пытаюсь оправдать действия русской армии в Чечне ни сейчас, ни 150 лет назад. Я тем более не пытаюсь оправдать сталинскую депортацию. Сам не понаслышке знаю, что это такое. Я просто хочу сказать, что представителям набеговой нации неплохо бы провести такой мысленный эксперимент. Вот вообразим себе, что не русская армия и внутренние войска, а, допустим на минутку, какая-то непреодолимая инопланетная сила, смерч духа, меч Господень заставляет чеченцев изменить свои представления о добре и зле, о мужестве и милосердии, о доблести и чести. Да, отказаться от дорогих сердцу истин, да, «потерять лицо», как говорят японцы, но – сохранить нацию! Представьте себе, что неуклюжая и бестолковая русская армия – всего лишь орудие божественного Провидения. Быть может, это кто-то там, наверху, вам подсказывает – поменяйтесь, время не то, все уже по-другому, вы разве не видите? Что? Все равно – до последнего чеченца?[8]

А вот имам Шамиль, мне кажется, такой эксперимент провел. И даже ответил на все вопросы, которые возникли по ходу эксперимента. Как ответил? Да вы знаете…

Как меняться? А кто его знает… Может быть, сначала ответить на более простые вопросы – например почему у большинства наций на войне: застрелил врага – да и все, а у чеченцев надо как-то покровавее, с отрезанием головы, да по телевизору, да кишки на забор, а голову на кол? Или почему чеченцы любят себя сравнивать с волками? Почему считается, что это красивое сравнение? Почему такая странная эстетика?

А я мечтаю, чтобы наступило когда-нибудь такое время, когда чеченская мать, убаюкивая своего маленького сыночка, свою кровиночку, споет ему колыбельную песню не про кровавый набег на гяуров и не про героя-абрека, а про плюшевого мишку, красивый цветочек и коровок на лугу. Вот тогда все и случится.

– С Чечней пора бы определиться. Или с ней по-хорошему, или по-плохому…

– А когда у нас было по-хорошему? Всегда по-плохому. Только Наполеона сделали, тут же на Кавказ пошел Ермолов, в 1816 году. И до тех пор, пока русские Шамиля не приняли.

– И все-таки что заставило Хрущева вернуть чеченов? Ну сказал бы, что вопрос рассматривается, ждите, партия заботится о вас…

– Бессмысленно это осуждать.

– Солженицын. Мы его сегодня уж немало цитировали. А вот сам факт, что он вернулся в Москву, в Россию, – как на тебя тогда подействовал?

– Я очень люблю Солженицына. Мне было приятно, что он приехал.

– И мне было приятно. А прежде, все те годы после 91-го, я думал – а чего ж он все не едет? Казалось бы, самое место ему на баррикадах у Белого дома… Но он, может, знал – как и многое угадал наперед, – что не очень он тут нужен. Этому народу. Который любит Жирика и Киркорова. И вот он тянул, тянул…

– Я его очень хорошо понимаю.

– Ну мы – ладно. А массы его не понимали.

– Что такое массы? А Набокова массы понимают?

– Ну, Набоков – писатель, а Солж – политик и мыслитель. Он приехал, рассказал все умное, а ему говорят: ну и что?

– Вот я удивляюсь, вы меряете людей по их общественной значимости, как вас учили в учебнике «Родная речь».

– А тебя по каким учебникам учили? Не по тем же разве?

– Может, он просто помереть захотел на родной земле? Он раньше не ехал, потому что не чувствовал, что умирает. А в 94-м ему показалось, что он скоро умрет, и он вернулся. Захотел умереть в России.

– Но скажем и вот что: он невостребован.

– Ну и что? Я тоже невостребован, и что мне теперь, вешаться? Я востребован своими детьми, своей женой, близкими и любимыми людьми…

– Солж должен быть, к примеру, экспертом правительства…

– Почему?

– Потому что умный. Энергичный. Зрит в корень. Дает точную оценку явлениям и ситуациям. Не поддается на разводки. Не ловится на бабки. Неубедительно? Потомучто все его прогнозы сбываются, наконец. Остальные-то вслепую идут, а этот знает куда. Хорошо б иметь такого поводыря нашему начальству, которое как-то вяло руководит и не сказать чтоб последовательно или хотя б эффективно.

– Может, в правительстве мудаки?

– Путин должен его вызывать на заседания в верхах и спрашивать: «А что думает товарищ Жуков? (Только вместо Жукова у него будет Солженицын.) Что, он еще не в курсе? А чего ж вы мне проект постановления суете, когда Александр Исаич его даже не видел? Все, идите по домам, двоечники, и к следующему уроку подготовьтесь получше».

– Значит, докладываю тебе. Ельцин хотел ему дать орден «За заслуги перед Отечеством». А Исаич обратился к нему с просьбой не вручать ему эту награду, потому что он ее не примет все равно, откажется – и тем поставит Ельцина в неудобное положение.

– Вот это красивый поступок! Причем он не стал дожидаться вручения, чтоб там устраивать шоу. А тонко поступил, аккуратно. Тонкий человек. О чем я тебе и толкую.

– Путин оказался хитрее. Он сам к нему поехал. А вот Исаич, говорят, принял его достаточно сухо. Разговаривать с ним фактически отказался. Поговорил перед камерой на общие темы, и все. А на приглашение нанести ответный визит вроде бы не откликнулся.

– А орден ему Путин туда привез? Так из кармана внезапно выхватить и – опа! – приколоть. И ничего уже не сделаешь, приплыли. Все.

– Да, незаметно на спину приколоть.

– И человек уже зашкваренный.

– Первой степени.

– Различной степени.

– С бриллиантами и бантами.

– Или так: «Я тебе, Солж, привез списки чекистов, которые мучили честных диссидентов. Что с ними делать? Погоны оторвать? Или того? Как скажешь, так и будет. Хочешь – расстреляю их к такой-то матери. У меня их тем более полно. И все они требуют, чтоб я их устроил получше…»

– Не, я думаю, он к нему приехал с другой речью.

– Типа – похвали меня, и все будет хорошо?

– Нет. «Ну что, старый козел, видал? Все равно наша взяла. Поэтому я тебе предлагаю: давай, чтоб атмосферу не портить, ты меня как демократического президента прими и расскажи, как все замечательно. Вот ты орал на весь мир – КГБ, КГБ. А вот меня народ избрал! Не Сахарова какого-то, а меня. С этим народом надо только так. Ты слезу лил, жалел. А хули его жалеть?»