Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова

— Разве няне не больно было, когда ты её била за её же личную вещь? Может, тебе стоит попросить прощения?

— Что?! — повысила голос до визга мама. — Просить прощения у кухарки, повышенной в своей должности до няни лишь благодаря моему великодушию? Когда после смерти папы она умоляла меня оставить её в имении, ибо у неё уже давно нет собственного дома? Их посёлок сожгли власти за то, что там жили служители ниспровергнутого культа. И не смей задавать вопросов на эту тему ни мне, ни няне! Она всё равно правды не скажет.

— Хорошо, — согласилась девочка, всегда бывшая послушной своей строгой маме, — Но ты поспешила со своим подозрением, обвинив её в краже. Ты обязана попросить прощения. И вообще, надо быть благодарной нашей доброй Финэле.

— Может, мне и домашней мебели принести благодарность за то, что она доставляет мне удобство? — усмехнулась мама, такая красивая, утончённая внешне, а оказавшаяся настолько грубой, недоброй. Но браслет вернула. Няня же отдала Оле со словами, — Храни его детка. Он очень ценный и будет твоим оберегом. Я произнесла над ним заклинание.

Но Ола втайне побрезговала этим даром, питая абсолютное равнодушие к драгоценностям, не в пример маме. И никогда не обременяла ни своих рук, ни ушей, ни шеи украшениями. Куда-то засунула этот подарок, как ненужную безделицу. Ей важна была справедливость, а не сам браслет, одинаково ненужный ни ей, ни няне. Но если няня так решила, зачем обижать её отказом?

Отец всегда говорил, когда дочь проявляла равнодушие и к его дарам, — Вот что значит умная девчонка. Вся в меня. Побрякушками никогда не прельстишь к себе достойного человека, — не обижался, но настаивал, чтобы она хранила эти штучки на будущее. Вдруг и пригодятся? Дочь послушно складировала дары отца в глубокую шкатулку из золотисто-голубого минерала, — ископаемого окаменевшего перламутра. Не пользовалась, не любовалась, закрыв, тут же о ней забывала.

По-видимому, она дар Финэли в эту шкатулку не убрала, просто где-то оставила. Браслет опять оказался у мамы, и та на вопрос дочери ответила: «Коли ты такая растеряха, я-то при чём? А может, Финэля пожалела о своей щедрости и забрала? У тебя всего много, а что есть у неё? Поэтому лучше к ней не суйся, не тревожь её. Это другой браслет. Похожий. Твой отец подарил мне почти такой же», — она поднесла браслет к глазам дочери. Прежние камушки, украшающие цветок и слагающие из себя не просто узор, а имя «Финэля», оказались заменены на другие и по цвету, и по своей конфигурации. Те были небесные, но слегка затуманенные, как бы небо с лёгкой поволокой облачности. А эти розовые и ярко-насыщенные, новёхонькие. «Айра», вот что прочла Ола в начале фразы. Айра — имя мамы. Дальше, вдоль стебля, увивающего запястье, переливалась надпись из уже небесных по цвету прежних камушков, «ты надводный цветок»…

Дочь тоже не поленилась и тщательно рассмотрела браслет через увеличительное стекло в платиновой оправе. Когда мама бросила украшение на свой столик для духов и косметики в комнате, где обычно украшалась и наряжалась. Присвоила, а ничуть не дорожила. Надпись «Твой Реги» замерцала на внутренней стороне браслета. Прямодушие, не иначе, являлось врождённым свойством Олы, как и её высокий рост и стать.

— Мама», — она протянула браслет матери. — Я нашла его на полу», — что являлось ложью, но браслет вполне мог и соскользнуть на пол. — Он определённо так и норовит убежать от тебя.

— Что ты делала в моей комнате для переодеваний? — мама почти шипела от негодования.

— Я… У твоей служанки болела рука, она же упала… и я помогала ей прибраться. Это совсем не трудно. Ведь ты очень требовательна к чистоте, — Ола сказала правду, и обычно мама не препятствовала причудам дочери. Пусть забавляется. Будущей женщине навык чистоты никогда не помешает. Мама сама же рассказывала, что её хромоногий и чёрствый отец был очень жаден и экономил на прислуге, заставляя сестёр самих убираться у себя в комнатах и гладить себе платья. Старшая сестра мамы и вообще была за служанку в их огромном доме, в этом самом, который потом перешёл по наследству маме после её замужества. Наследственный дом отца Олы, Ал-Физа, был очень старый, требовал ремонта, да так и не дождался его. Так что Ал-Физ с радостью перебрался в шикарный дом тестя, тогда ещё живого, сразу же после ритуала в Храме Надмирного Света. Отцу мамы не оставалось ничего другого, как съехать в небольшой дом, построенный некогда ради того, чтобы там жила старшая из дочерей, часто раздражающая его своим самовольным поведением, дерзким характером и упрямо отвергающая всех женихов, которых он для неё избирал, исходя из своих соображений, а не её симпатий.

Дом этот располагался на самой окраине роскошного усадебного парка и после пропажи старшей дочери пустовал. Туда же за хозяином усадьбы перебралась и Финэля. Обходительный внешне, как мама, а на самом деле деспотичный и редко к кому доброжелательный, влиятельный дед так и не дождался до самой своей внезапной кончины того, что зять починит свой наследственный дом и покинет его усадьбу. Он даже выделил средства для сноса наследственной развалюхи зятька и постройку нового жилища для семьи дочери, лишь бы избавиться от них поскорее, видя, что захватчик не спешит заняться ремонтом. Ибо хлопотно, а реставрация вещь очень уж дорогая и более длительная, чем сооружение новодела. Находясь в значительном отдалении, а также пребывая в служебной занятости, старый Реги-Сент не увидел, насколько неудачным оказался выбор дочери. А та молчала, поджав губы и лицемеря отцу по привычке, усвоенной с детства; «Я счастлива, папа. Мой муж это дар мне от Надмирного Отца». Финэля плакала над участью дочери своего хозяина, понимая её жуткий личный провал в стылое одиночество и наглый произвол распутного муженька, превратившего супружескую спальню в домашнюю оранжерею, а саму жену оттеснив в самое дальнее и толком недостроенное крыло дома, куда сам и носа не совал. Он выстроил на деньги, данные тестем, роскошный павильон для своих услад с юной танцовщицей, ставшей впоследствии не только матерью Олы, но и её старших братьев. Но девочка ничего этого не знала до того самого откровения своей холодно-сдержанной, но такой любимой мамы на берегу озера с ласкающим слух именем «Лучезарное».

Усадьба Физов располагалась поблизости, и парк был бы великолепен, если бы не столь запущен, давно став непролазным лесом местами. И в этом дремучем, во мнении маленькой Олы, лесу, едва ли не оплетшего дом своими ветвями и проросшего корнями под фундамент, раскрошив