Луна предателя - Линн Флевелинг

Улица Колеса находилась на окраине богатого квартала, дома и лавки на ней были поскромнее. Серегил остановился напротив виллы, которую больше двух десятилетий называл домом. Мозаичное панно над дверью, изображающее виноградную лозу, было таким же ярким, как всегда, каменные ступени крыльца чисто выметены. Здесь он мог быть только благородным Серегилом. Кот из Римини жил в другом месте.

— Можно было бы просто послать весть о том, что благородные Серегил и Алек погибли при крушении на море, — буркнул Серегил.

Алек усмехнулся, потом пересек улицу и поднялся на крыльцо. Серегил вздохнул и двинулся следом.

Сколько он отсутствовал — три недели или три года, — никогда не имело значения. Рансер сохранял дом в полном порядке, готовым к его возвращению.

Дверь была заперта на ночь, так что пришлось стучать. Через несколько минут выглянул молодой слуга с длинным, смутно знакомым лицом.

— Что у вас за дело? — спросил он, с подозрением оглядывая их мятую и покрытую пятнами дорожную одежду. Серегил в свою очередь оглядел парня и сказал:

— Мне нужно немедленно видеть благородного Алека.

— Его нет.

— А где же он? — поинтересовался Алек, включаясь в игру.

— Они с благородным Серегилом уехали по делам царицы. Вы можете оставить для них сообщение, если желаете.

— Желаем, — сказал ему Серегил. — Сообщение такое: благородные Серегил и Алек вернулись. Прочь с дороги, кто бы ты ни был. Где Рансер?

— Я Рансер.

— Наверное, Рансер-младший. Где старый Рансер?

— Мой дед умер два месяца назад, — ответил парень, не двигаясь с места.

— А насчет того, кто вы такие, мне нужны более веские доказательства, чем просто твое слово.

Как раз в этот момент огромный белый пес выскочил из-за спины молодого Рансера и кинулся к Серегилу. Положив лапы ему на плечи, он попытался лизнуть хозяина в лицо, отчаянно виляя хвостом.

— Мараг поручится за меня, — рассмеялся Серегил, оттолкнув собаку и потрепав ее за уши.

В конце концов пришлось позвать повариху, чтобы удостоверить личности прибывших. Молодой Рансер принялся многословно извиняться, и Серегил дал ему золотой сестерций за проявленную бдительность.

Предоставив Алеку первым воспользоваться ванной, Серегил обошел дом, чувствуя себя своим собственным призраком. Роскошные фрески в гостиной, изображающие лесные пейзажи, показались ему безвкусными после аскетизма Сарикали. Спальня на втором этаже, обставленная в ауренфэйском стиле, встретила его более приветливо. Открыв дверь в другом конце коридора, Серегил улыбнулся про себя. Это была комната Алека. Когда они покинули виллу на улице Колеса, они еще не были любовниками. В «Петухе» у юноши тоже была собственная кровать.

Повернувшись, Серегил обнаружил, что Алек наблюдает за ним.

— Мы не можем вечно избегать той части города, — сказал Алек, легко догадавшись о мыслях друга. — Я не почувствую, что по-настоящему вернулся домой, пока не побываю там.

Серегил закрыл глаза и потер веки, желая, чтобы хоть на этот раз ему хватило сил воспротивиться желанию Алека.

— Когда стемнеет, — наконец сдался он.

Они переоделись в старые кафтаны и темные плащи, изменив свое общественное положение столь же легко, как сменили одежду.

Серегил и Алек пешком прошли по улице Ножен на запад и вышли к Жатвенному рынку. По пути они миновали колоннаду Астеллуса и улицу Огней. Цветные фонари на увеселительных заведениях светили так же призывно, как и всегда, несмотря на войну.

Добравшись до более бедного квартала позади Жатвенного рынка, Серегил и Алек помедлили у последнего поворота на улицу Синей Рыбы. У каждого из них были собственные воспоминания об ужасах, пережитых здесь.

Руины «Петуха» темнели на прежнем месте. Земля принадлежала Серегилу — под одним из его фальшивых имен. Даже старый Рансер ничего не знал о связи своего господина с гостиницей.

Камни стен и большая часть отделявшего двор забора оказались разобраны и унесены, чтобы быть использованными для других строений, но одна стена кухни и труба все еще стояли, вырисовываясь на фоне ночного неба. Угловатые контуры развалин смягчались густой порослью вьющихся растений. Откуда-то из переплетения стеблей раздался траурный крик совы. Ветерок шуршал листьями и тихо завывал среди развалин.

Алек тихо что-то прошептал: обращенную к Далне молитву, умиротворяющую призраков.

«Они получили настоящий погребальный костер», — подумал Серегил, стараясь прогнать воспоминание о крови и мертвых губах, выкрикивающих проклятия. Он ведь сам поджег дом — чтобы не было никаких сомнений.

На заднем дворе не осталось уже никаких следов конюшни, но колодец оказался расчищен, и им, по-видимому, все еще пользовались. Огород Триис совсем одичал. Мята, базилик, огуречник разрослись там, где раньше были аккуратные грядки чечевицы и лука.

— За все то время, что мы здесь жили, я, по-моему, ни разу не воспользовался передней дверью, — пробормотал Алек, пробираясь мимо рухнувших обугленных балок к разрушенному очагу. Каминная полка уцелела, а в духовке поселились мыши.

Серегил прислонился к притолоке ведущей в никуда двери и закрыл глаза, вспоминая комнату, которая здесь была; Триис, опираясь на палку, хлопотала среди сковородок и горшков, Силла чистила яблоки у стола, а ее отец, Диомис, качал малыша-внука. Серегил почти ощутил запахи: бараньей похлебки с луком, свежего хлеба, толченого чеснока, спелой клубники, сыров, хранившихся в кладовке. Все Кавиши завтракали в этой кухне, когда приезжали в город на празднества. Нисандер особенно любил лепешки с тмином, которые пекла Силла, и пиво ее отца.

Воспоминания все еще причиняли боль, но все же немного притупились.

«Танцуй свой танец…»

— Проклятие, что это? — прошипел Алек.

Серегил вздрогнул и открыл глаза — как раз вовремя, чтобы заметить маленькую темную фигурку, вынырнувшую из-за очага. Существо прошмыгнуло мимо Алека, но споткнулось и растянулось на земле. Где-то вверху вспугнутая сова взлетела, зашуршав крыльями.

Серегил схватил извивающуюся тень; это оказался оборванный мальчишка. Ему было не больше десяти, но он перекатился на бок, быстрый как змея, и замахнулся на Серегила кинжалом, высоким дрожащим голосом осыпая его ругательствами.

— Вот настоящий ночной обитатель Римини, судя по вони и умению ругаться, — сказал Серегил по-ауренфэйски.

— Билайри покарает вас, призраки! — выкрикнул мальчишка, зажатый Серегилом между рухнувшими балками.

— Мы не привидения, — заверил его Алек.

Воспользовавшись тем, что мальчишка на мгновение отвлекся, Серегил схватил его за руку, сжимавшую кинжал, и вытащил на свет. Бродяжке явно жилось несладко. Его тощее запястье в руке Серегила напоминало связку веревок.