Жизнь Людовика XIV - Александр Дюма

Здоровье его высочества действительно стало улучшаться, и торговки, эти верные друзья его, пришли опять засвидетельствовать свои самые наилучшие пожелания. Принц, пожелал их видеть, по какой причине энтузиазм поднялся до такой степени, что торговки бросились целовать ноги дофина через одеяло. Потом верные друзья удалились, пообещав отслужить благодарственный молебен по случаю выздоровления. Однако 14 апреля дофину стало хуже, лицо чрезвычайно распухло, начался бред, и приехавшую к нему герцогиню Конти больной не узнал. Около 4 часов пополудни положение стало безнадежным, и Буден предложил Фагону послать в Париж за госпитальными медиками, которые, чаще встречаясь с этой болезнью, могли бы подать полезный совет. Однако Фагон решительно воспротивился и запретил даже сообщать королю об обострении болезни, дабы не помешать ему ужинать. В то время, как король сидел за столом, состояние августейшего больного резко ухудшилось, так что все начали опасаться за его жизнь. Фагон, испугавшись ответственности, которую он взял на себя, давал лекарство за лекарством, не дожидаясь их действия. Медонский священник, приходивший каждый вечер осведомляться о здоровье его высочества, пришел и на этот раз. Увидев, что все двери отворены настежь, что слуги в величайшем беспокойстве, он вошел в комнату больного, взял его за руку и начал беседовать о Боге. Дофин был в сознании, но говорить почти не мог, и священник кое-как исповедовав его стал читать молитвы, которые тот невнятно повторял, ударяя себя в грудь и пожимая время от времени руку священника. Король поднялся из-за ужина, и в этот момент вне себя явился Фагон со словами:

— Ваше величество! Нет более никакой надежды, его высочество умирает!

Известие поразило Луи XIV, и он бросился к сыну, но у дверей принцесса Конти загородила дорогу, говоря, что теперь королю надо думать только о себе. Потрясенный Луи XIV в изнеможении упал на канапе и со слезами спрашивал у каждого выходившего из комнаты больного о его состоянии. Прибежала де Ментенон, присела рядом с королем и старалась увести его, но тот заявил, что не встанет с места, пока дофин не умрет.

Агония продолжалась около часу, пока, наконец, не вышел Фагон с объявлением о смерти дофина. Король в сопровождении де Ментенон, герцогини Бургундской и принцессы Конти немедленно удалился. И как только король уехал из Медона, все придворные бросились бежать и садились в кареты, не выясняя, чья. В мгновение Медон опустел.

Дофин был высокого роста, довольно полон и вид его, исполненный благородства, вовсе не имел какой-либо грубости или высокомерия. Лицо его, обрамленное прекрасными белокурыми волосами, как правило, не имело никакого выражения. Дофин выглядел бы статным, если бы в детстве во время игры принц Конти не переломил ему ноги; наверное поэтому ступни его высочества были непропорционально малы и ступал он всегда несмело, как человек, который боится упасть, а если дорога была сколько-нибудь неровной, он звал на помощь. Дофин хорошо держался на лошади и выглядел на ней величественно, но ему опять-таки не доставало смелости; во время охоты впереди него всегда ехал егерь, и если дофин терял его из виду, то немедленно останавливался, потом искал прочих и ежели не находил, то возвращался домой. С того времени, как дофин однажды чуть не умер от несварения желудка, он кушал только один раз в сутки.

Что касается характера, то дофин не имел его вовсе. Ум его не отличался остротой, а величие и благородство пришли к нему естественно с воспитанием и влиянием короля. Дофин был упрям необыкновенно, и всю свою жизнь он занимался мелочами с той заботливостью, какая приличествует делам важным. Будучи кроток из лени, а не по доброте, дофин мог бы быть и жестоким, если бы гнев не производил в нем неприятного ощущения. Будучи удивительно фамильярен с придворными и даже слугами он разговаривал с ними о самых ничтожных мелочах и предлагал иногда самые странные вопросы. Совершенно нечувствительный к горестям окружающих, невероятно скрытный, дофин ни разу не говорил о государственных делах со своей любовницей м-ль Шоан, которая как простая и добрая девушка, не имевшая никаких способностей, конечно, ничего бы и не поняла. Дофин женился на любовнице тайно, как король на де Ментенон, и однажды, уезжая на войну, оставил ей бумагу, которую посоветовал прочитать. Это было завещание, по которому ей назначалось завещание 100 000 ливров дохода. М-ль Шоан развернула завещание, прочитала и разорвала:

— Пока вы, ваше высочество, живы, я ни в чем не буду нуждаться. Если я буду иметь несчастье вас лишиться, то тысячи экю мне будет достаточно, чтобы жить в монастыре, а я имею именно такую сумму дохода.

По смерти его высочества м-ль Шоан сдержала слово. Надо еще заметить, что она никогда не получала от своего августейшего любовника более 1600 луидоров золотом в год, которые он вручал ей регулярно через каждые три месяца из рук в руки и не прибавляя никогда ни одного экю. Титул дофина перешел к герцогу Бургундскому. 5 февраля 1712 года герцог Ноайль подарил его супруге табакерку с испанским табаком, который она нашла превосходным. Она положила эту табакерку на стол в своем кабинете, куда обычно никто не заходил, и пошла к королю. Около 5 часов принцесса вернулась к себе и понюхала табаку, а часа через два почувствовала дрожь, предшественницу лихорадки. Дофина легла в постель с намерением встать к ужину, но ей сделалось так дурно, что на это не хватило сил. На другой день, промучившись всю ночь, дофина сделала над собой усилие и встала, проведя день по обычному распорядку: вечером лихорадка усилилась. 7-го, в воскресенье, дофина почувствовала острую боль выше виска, столь сильную, что когда к ней пришел король, она попросила сообщить ему о невозможности его принять. Вскоре боль стала доводить дофину до безумия, что продолжалось на следующий день; никакие средства, даже опиум и кровопускание, не помогали.

Болезнь дофины, такая странная, взволновала двор. В то время многие умирали скоропостижно и стало обыкновением приписывать это отнюдь не естественным причинам. Так, 5 февраля дофина, ложась в постель, приказала принести новую табакерку, что лежит на столе в ее кабинете. Г-жа Леви поспешила исполнить поручение, однако вскоре вернулась, не найдя никакой табакерки. Самые тщательные розыски ничего не дали, но об этом много не говорили, поскольку дофина нюхала табак в тайне от короля.

В ночь с 8-го на 9-е дофина пребывала в забытьи, лихорадке, время от времени приходя в себя. Некоторые знаки на ее теле заставляли предполагать корь, но вскоре надежда на это исчезла. 11 февраля дофина пришла в такое состояние, что заговорили о необходимости причаститься. Больная испугалась, однако согласилась и попросила привести к ней версальского священника Бальи. Бальи оказался в отсутствии, а дофина вовсе не хотела принять услуги своего духовного отца де ла Рю; послали за францисканцем отцом Ноэлем, который явился со всей поспешностью. Нежелание дофины исповедаться у своего духовника очень всех удивило и дало повод к различным домыслам.

С появлением отца Ноэля насильно увели дофина, больного от беспокойства. Исповедь продолжалась долго и после соборования, которое священник совершил сразу после исповеди, доложили о прибытии священника со святыми дарами, которого король встретил при входе на большую лестницу. После причащения больная попросила читать ей отходные молитвы, однако ей отвечали, что есть еще надежда и советовали уснуть. Тем временем медики составили консилиум и решили пустить кровь из ноги, чтобы избежать возобновления лихорадки, а если кровопускание не даст желаемого, к концу ночи дать рвотное. Кровопускание не помогло против лихорадки, но и рвотное помогло не больше. День прошел в более или менее тягостных припадках, а к вечеру, как это бывает, доктора уже не знали, что еще можно сделать. С трудом уговорили короля выйти из комнаты но не успел он отойти далеко, как дофина испустила последний вздох. В глубокой горести король и де Ментенон возвратились в Марли.

Наружностью герцогиня Бургундская не привлекала, поскольку имела слишком выдающийся лоб, обвислые щеки, широкий нос, толстые губы, небольшое количество испорченных зубов и слишком длинную, с зачатком зоба, шею. Все это несколько искупалось прекрасным цветом лица, красивой кожей, красивыми глазами, темными густыми волосами; голову дофина держала всегда грациозно и величественно, приятно улыбалась и смотрела, а поступь имела такую, по какой Виргилий отличал богинь. Наконец, дофина была исполнена грации, всегда естественна и даже простодушна и при всяком случае старалась обнаружить ум.

По поводу перемены духовника в минуту смерти говорили, что причиной тому были отношения с Нанжисом и Молеврье, о которых она не хотела говорить отцу де ла Рю, состоявшему также духовником ее мужа.

Двор, особенно дофин, искренне оплакивал герцогиню Бургундскую. Страдания дофины совершались над комнатой мужа, и, когда стало ясно приближение смерти, его уговорили оставить дом скорби. Дофин бросился на стул и приказал нести себя в карету, чтобы ехать в Марли. Во время дороги дофин был почти без чувств, бесконечно переживая за свою супругу.