Естественно, магия (СИ) - Валентин Искварин

И что поразительно: Виктор не чувствовал того почтения, которое выказывал, не восхищался силой, стоящей за всем виденным. Всё это можно сделать! Нужна лишь уйма времени и некоторая толика фанатизма, чтобы не забросить такой большой, долговременный проект. А так… ничего запредельного, ничего, что вызывало бы безусловное восхищение мастерством. Напротив, это скорее Люций был восхищён тем, как быстро нашлось решение его проблемы. Спасибо, конечно, Владу с неновой идеей о том, что большое дело следует разделить на части…

Туннель начал подниматься и скоро закончился на плоской каменной площадке метров пяти в диаметре. Стоило Виктору выйти со своей ношей, как вода, стоящая вокруг, хлынула в проход и почти мгновенно его залила.

Укол страха. Очень быстро пришедшего осознания того, что он полностью замурован, как в Гроте! Он не сможет телепортироваться сквозь экстремально энергичные магнитные поля! Он… пойман! И теперь у Люция есть отличное тело для переноса: молодое, двадцатилетнее тело!

— Я вижу, ты испуган, юноша, — дохнул ночной воздух. — Но бояться нечего. Я испытал тебя и знаю, что ты именно тот, кто мне нужен. Ценность твоего тела не идёт в сравнение с твоим разумом и духом! Ты не столь ребячлив, каким был я, когда затеял своё благодеяние. И не такой старик, каким я был, какой я есть. Этому месту нужен будет хозяин, — голос стал торжественен и тяжёл. — Знающий меру и смотрящий окрест с бережливостью.

Виктор стоял, не зная, что сказать. Но говорить не требовалось. После минутного молчания Люций продолжил:

— Ты хорошо понял моё Письмо, важность каждого его слова. Сумел воплотить и превзойти написанное. И теперь сделай в точности то, что я повелю тебе. — Воздух рядом с телом бычка вспыхнул и погас, открыв резную каменную чашу полную фруктов. — Завтра встань поутру и съешь всё. Не ешь кроме того никакой другой пищи и не делись едою этой ни с кем. Затворись от друзей и проведи этот день в молчании, поедая дарованное мной. Ибо только так вполне вкусишь мудрость и знание.

— Л-ладно, — произнёс Виктор, вдруг почувствовав отголосок того самого благоговения, которое следовало бы ощутить ранее. Старик был серьёзен, как могильная плита, и проникновенен, как осиновый кол в сердце.

— Теперь скажи мне, что ты придумал.

Виктор говорил, а Люций слушал. Потом попросил список вопросов и карту мозга, послужившую прообразом для трансформации. Нет, не надо присутствовать: он сам всё сделает, а сейчас глубоко и сердечно благодарит за столь изощрённое, безопасное и изумительно решение.

— Через тринадцать минут взойдёт солнце. Мы с пользой провели время, и я неизменно преклоняюсь перед его Хранительницей, что привела тебя ко мне в час страха. Вот тебе, — перед глазами Виктора выпрыгнула вереница изображений фруктов, — порядок, в котором ты примешь дар памяти. Теперь же ступай и не мешкай!

Светящаяся песчаная змея разинула пасть, и кудесник, подхватив корзинку, бросился бежать по туннелю: остаться внутри во время восхода совсем не улыбалось.

Стоило выскочить наружу, как сила подхватила его, всосала в поток, прожевала и выплюнула в роще.

Сонно буркнула удаляющаяся гроза. Надо же, пока он умничал с Люцием, в деревушке прошёл хороший ливень.

Шелест деревьев вокруг родника окончательно вернул к реальности, и Виктор прыгнул на огород к Лидии, чувствуя огромное облегчение. В темноте, среди ухоженных грядок он посмотрел на юго-восток, тёмные силуэты деревьев, отгораживающие тихий хутор от далёкого атолла, встречающего рассвет.

— Рановато праздновать, — прошептал Виктор, и вздохнул. — Но что-то уж очень хочется.

118. Трапеза

Роща продолжала оправляться от потрясений. Делала это торопливо, потому «заплатки» получались грубоватыми и заметными. Быть может, пора вмешаться? Создать более органичную систему посадок, чем банальная берёзовая экспансия?

Виктор неторопливо поправил скамейки, заново расчистил родник, выровнял центральную площадку и засеял её. Всё, что угодно, лишь бы не следовать поручению? Почему?

Почему ему не хочется это делать? Остатки неразрешённого вопроса. Люций — великий маг, он мог бы внести во фрукты свою личность, которая при поедании прыгнет в разум Виктора. Впрочем, нет: слишком сложно. У Старика была возможность внедриться прямо там, в центре атолла. И незачем плодить коварство внутри коварства. Следовательно, опасения беспочвенны.

Значит, промедлением движет не страх. У Древнего есть план, в котором центральная роль отводится Виктору. Глобальный план, он хочет передать приемнику ответственность за использование Глобального Заклинания. А что будет делать сам? Устранится? Куда, как? Если он не хочет сделать из Виктора бездумную куклу, через которую будет проще манипулировать островом, что опять же проще было бы сделать, оставив ученика под контролем, то…

Откуда-то из глубин в сознание выплыла фраза: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих»*. * Пс. 22, 5.

Одно дело — доставать Орден одним своим существованием, а совсем другое — вершить судьбу целой планеты! Абсолютно иной уровень. Бред. Жуткая, никчёмная обуза. Даже если у него это выйдет удачней и разумней, чем у старого мага, — жестоко бросать молодого кудесника на такое дело! Молодой кудесник должен вести тихую, мирную жизнь: любить Женечку, строить дом, детей растить, наконец…

Но Старик настроен решительно. Скорее всего, во фруктах, от которых так и разит магией, — инструкции и протоколы работы с атоллом, выражаясь современно. И вот, как же ему повезло: помощник Древнего обладает достаточной компетенцией и приличным мировоззрением, чтобы стать ещё и преемником! Ты, Витенька, молодец, будешь впахивать на ниве планетарного управления. И рефлексия бессмысленна: выбора тебе не оставили. Победитель не уникален, на его месте мог бы оказаться и кто-то другой, но пока никто не толпится в очереди на мировое господство, так уж получилось.

— Ну-с, приятного аппетита! — Виктор вздохнул. — Что там у нас первым идёт? Вот эта мелкая помидорина… с косточкой… Эх и кислый же выдался плод знания! Сливидорина…

И он скривился, поедая фрукт.

Запах хвои, пар изо рта, он в рубахе и юбке, от холода занемели ступни, привычные к ходьбе по камням. Родители держат его за руки, вводят в пещеру. Впереди, у дальней стены, на постаменте — каменный ящик, там кто-то лежит. Мать произносит слова на древнем языке — велит ему положить руки на отполированный заиндевелый белый мрамор. Он послушно выполняет приказ. Его тело застывает, сквозь него мчится незримый поток, от которого сбивается дыхание, сердце бьётся нехотя, по три-четыре удара в минуту. Паника сменяется неземным спокойствием, яростью, удовлетворением, решимостью. Перед закрытыми глазами вместо гроба возникает синий круг, усеянный рядами зелёных точек. Он дёргает рукой — и справа налево пробегает голубая рябь, несколько точек вспыхивают, в разум вторгаются обрывки десятков фраз. Он падает, просыпается на руках у отца, несущего его к солнечному свету.