Михаил Кликин. Сборник - Михаил Геннадьевич Кликин

— Слушай, — подхватив меня под руку и оглянувшись на отставшую Олю, сказал Димка, — тебе не кажется, что у нас с ней как-то сейчас не клеится?

— Чего? — я даже приостановился.

— Ну, я подумал… Ты, как бы, спец… У тебя с Катей тоже проблемы были…

— Чего-чего? — окончательно растерявшись, повторил я.

— Не, ничего. — Димка махнул рукой. Он жалел о том, что поднял эту тему — это было очень заметно. — Не бери в голову. Забудь…

Я, наверное, и забыл бы, если б не другой, вскоре последовавший, разговор.

Остаток пути мы молчали. И только когда впереди замаячили две кривые ветлы и крыша нашей избы, Димка попросил нас остановиться и напомнил, что нужно быть осмотрительней, а оружие держать наготове.

— Обращенных боишься? — съязвил я. — Они же все сдохли.

Он посмотрел на меня так, что мне даже немного стыдно сделалось.

— Ладно, — сказал я, хмурясь и отворачиваясь. — Печка топится, труба дымится. Значит, всё нормально.

— В первое нападение печка тоже топилась, — напомнил мне Димка, за свой монокуляр взявшись. — И ты так же говорил, что теперь всё будет нормально.

Я не стал ему отвечать. Только нахмурился сильней и перехватил отточенную лопату. Возразить мне было нечего.

К первому нападению, случившемуся через несколько дней после нашего заселения, мы оказались совершенно не готовы. Нам тогда мнилось, что опасность осталась где-то далеко — в городах и сёлах, связанных нормальными дорогами. Дикое дремучее Плакино — а вернее, та изба, что одна уцелела из всей заброшенной деревни, — представлялось нам островком, изолированным от всего мира — отрезанным от него. И странно было после всех безумных событий очутиться в таком тихом и спокойном месте. Так странно, что по утрам даже не верилось в произошедшее с миром, а то, что несколько дней тому назад мы видели собственными глазами, уже казалось кошмарным сном, жутким мороком.

Поэтому появление зомби возле нашего нового дома потрясло нас сильней, чем всё, что произошло с нами ранее.

Мне отлично помнится тот день: я сижу у открытого подтопка печи, ворошу кочергой прогорающие дрова, говорю, что теперь всё будет нормально, планирую вслух скорый поход к Марье Степановне в Николкино — как вдруг Таня, сидящая у окна, говорит едва слышно: «Они уже здесь…»

Таня была плоха. Мы начали лечение, но результата пока не видели. Иногда, впрочем, девушке становилось легче настолько, что она просила нас посадить её за стол перед окном. Она пила подслащенный кипяток с чайного блюдца, держа его дрожащими руками, и смотрела за стекло. Мы знали, что через полчаса или час ей вновь станет худо, и она опять будет давиться слизью и метаться в бреду.

— Они уже здесь, — сказала Таня, глядя в окно.

И все подумали, что у нее начался бред.

— Пора баиньки, — сказал ей Димка и встал. Я тоже поднялся, поставил кочергу в угол, ногой прикрыл чугунную дверцу печи.

— Они… здесь… — повторила Таня и уронила блюдце. Оно покатилось по столу, свалилось на пол и разбилось. Мы не обратили на это внимание. Мы уже видели то, что заметила Таня.

Зомби.

Они брели через луг — и это напомнило мне сцену из какого-то фильма про фашистов: уверенные в себе оккупанты, развернувшись цепью, входят в беззащитную деревню.

— Дверь! — заорал опомнившийся Димка и ломанулся к выходу.

А я будто к полу прирос. В голове пульсировало: «Откуда?! Откуда?!»

Это был конец. Раз уж нас нашли здесь, значит, бежать больше некуда.

— Откуда? — прошептал я.

— С той же стороны идут, откуда и мы пришли, — сказал Минтай. Он хрипло дышал мне в ухо. — Выследили, гады.

Из-за кустов на лужайку перед избой выпрыгнул поджарый мангус. Он припал к истоптанной нами земле и закрутился волчком, фыркая так, что даже в доме было слышно. Потом мангус замер, медленно поднял голову и посмотрел в окно — точно на меня.

— Вынюхали, — шепнул я.

Мангус подобрался. Мог ли он меня видеть, чуять? Я не знал.

Он прыгнул.

Я не думал, что эта тварь способна так прыгать.

Окно разлетелось, будто в него пушечное ядро попало. Застрявший в раме мангус задёргался, хлопая пастью, в комнату протискиваясь — захрустело стекло, затрещало дерево. А я всё стоял, смотрел на него, словно загипнотизированный.

Выстрел я принял за оплеуху.

Правый глаз мангуса расплескался.

— Выпихивай его! — заорал Минтай. — Выпихивайте!

Второй выстрел ожог мне висок. Я втянул голову в плечи. Из пасти мангуса густо полилась кровь.

Меня отодвинули — почти отбросили. Катя с ухватом наперевес кинулась к дергающейся в оконном проеме твари. Оля тыкала в огрызающуюся морду черной от копоти кочергой. Минтай, прищурившись, целился в мангуса из пистолета, но почему-то больше не стрелял.

— Выпихивай, выпихивай!

Я вспомнил про топорик, которым мы секли лучину для растопки, бросился на кухонку. Понимая, что всё уже бесполезно, что мы обречены, схватил его, метнулся назад, крича, словно какой-нибудь дикарь. Я вскочил на стол, оказавшись как раз на линии выстрела, но совсем об этом не думая. Размахнулся так, что обухом едва потолок не пробил. И обрушил топор на голову не желающей подыхать твари.

Не знаю, сколько раз я её ударил. На меня помутнение нашло. Кажется, я отрубил мангусу голову. Вернее, то, во что она превратилась.

— Хватит, хватит уже! — Меня стащили со стола, отобрали топор. — Вот взбеленился!

Димка заплетал мне руки, пытался меня успокоить — я и не заметил, когда он вернулся. Что-то хрипел Минтай. Прыгали рядом Оля и Катя.

— Всё… — Я едва не заплакал. — Всё кончено. Вы не понимаете разве? Эти твари и здесь нас достанут.

— Без