Противостояние - Стивен Кинг

Через год Люк объяснил ей, почему отец не захотел, чтобы Ричард закончил фразу: ласка почти наверняка была бешеной, раз набросилась на человека, а если бы оказалось, что так оно и есть, Абагейл умерла бы одной из самых мучительных смертей, какие выпадают на долю человека. Но ласка не была бешеной. Рана быст ро зажила. Тем не менее с тех пор Абагейл боялась этих зверьков точно так же, как некоторые люди боятся крыс и пауков. Если бы «супергрипп» забрал их вместо собак! Но не забрал, и она…

Твоя кровь в моих ладонях.

Одна из ласок бросилась вперед и рванула грубое дно джутового мешка.

– Эй! – прикрикнула на нее Абагейл. Ласка унеслась прочь, словно усмехаясь, из ее пасти свисала вырванная нить.

Он послал их – темный человек.

Ужас захлестнул Абагейл. Вокруг нее собрались уже сотни ласок, серых, бурых, черных, и все учуяли запах кур. Они выстроились по обе стороны дороги, вертелись, расталкивая друг друга в стремлении ухватить кусок пищи.

Придется отдать им кур. Столько труда пропало зря. Если не отдам, они разорвут меня в клочья. Все впустую.

Мысленным взором она видела усмешку темного человека, видела его вытянутые руки, сжатые кулаки, из которых капала кровь.

Еще одна ласка рванула мешок. И еще одна.

Ласки с противоположной стороны дороги, извиваясь, подползали к ней, прижавшись брюхом к земле. Их маленькие свирепые глазки сверкали в лунном свете, словно кристаллы льда.

Но тот, кто верит в Меня, смотри, он не умрет… потому что Мой знак на нем и ни одна тварь не тронет его… он Мой, сказал Господь…

Абагейл встала, все еще в ужасе, но теперь зная, что надо делать.

– Убирайтесь! – закричала она. – Это куры, верно, но они для моих гостей! А теперь пошли прочь!

Они попятились. В их маленьких глазках появилась неуверенность. И неожиданно они исчезли, словно развеянный ветром дым. «Чудо», – подумала она, и душу ее преисполнила благодарность Господу. А потом неожиданно ей стало холодно.

Она почувствовала, что где-то на западе, далеко-далеко, по ту сторону Скалистых гор, которые не просматривались даже на горизонте, широко раскрылся глаз – чей-то сверкающий глаз – и повернулся к ней, выискивая ее. И она явственно услышала слова, будто произнесенные вслух: Кто там? Это ты, старуха?

– Он знает, что я здесь, – прошептала она. – Помоги мне, Господи. Помоги мне сейчас, помоги всем нам.

Волоча мешок, она вновь поплелась к своему дому.

Они приехали двумя днями позже, двадцать четвертого июля. Абагейл подготовилась к их приезду не так хорошо, как ей хотелось. Она снова чувствовала себя разбитой, даже раздавленной, могла ковылять с места на место только с помощью трости, даже воду из колодца доставала с огромным трудом. На следующий день после убийства кур и противостояния ласкам Абагейл, совершенно вымотанная, надолго уснула вскоре после полудня. Ей приснилось, что она находится на каком-то высоком холодном перевале в Скалистых горах, к западу от материкового водораздела. Шоссе 6 тянулось и петляло между высоких каменных стен, которые пропускали солнечный свет на дно ущелья только в очень короткий промежуток времени, от одиннадцати сорока пяти до двенадцати пятидесяти. Но во сне она попала в это ущелье не днем, а глубокой, безлунной ночью. Где-то выли волки. Внезапно в темноте открылся Глаз и стал осматриваться, перекатываясь из стороны в сторону. Ветер завывал среди сосен и голубых елей. Это был он, и он искал ее.

Она пробудилась от этого долгого и тяжелого сна еще более уставшей, чем прежде, и снова обратилась к Богу с молитвой, чтобы Он отпустил ее с миром или хотя бы изменил направление, в котором ее посылал.

Север, юг или восток, Господи, и я покину Хемингфорд-Хоум, вознося Тебе хвалу. Но не на запад, не к темному человеку. Скалистых гор недостаточно, чтобы разделить нас. Даже Анд недостаточно.

Но это не имело значения. Рано или поздно, когда этот человек почувствует себя достаточно сильным, он придет в поисках тех, кто ему противостоит. Если не в этом году, то в следующем. Собак нет, их унесла эпидемия, однако в горах остались волки, готовые служить сыну Сатаны.

И не только волки.

Утро того дня, когда наконец прибыли гости, началось для нее в семь часов. Абагейл таскала к печи поленья, по два за раз, пока печь не нагрелась, а ящик для дров не наполнился. Господь послал ей прохладный, облачный денек, первый за многие недели. К ночи даже мог пойти дождь. Во всяком случае, так считало ее бедро, которое она сломала в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году.

Первым делом Абагейл испекла пироги. Воспользовалась консервированной начинкой, которую нашла в кладовой, и свежим ревенем и земляникой с огорода. Земляника как раз поспевала, восславим Господа, и ее радовало, что ягоды пошли в дело. Сам процесс готовки улучшил самочувствие Абагейл, потому что готовка – это жизнь. Один пирог с черникой, два с земляникой и ревенем и один яблочный. Их аромат заполнил утреннюю кухню. Она поставила пироги охлаждаться на подоконники, как делала всегда.

Абагейл замесила хорошее тесто, хотя без свежих яиц пришлось проявить смекалку. А ведь она побывала в курятнике, яйца лежали на расстоянии вытянутой руки, но… винить в этом можно было только себя. С яйцами или без, днем маленькая кухня с бугристым полом и выцветшим линолеумом наполнилась запахом жарящихся кур. На кухне стало очень жарко, и она поплелась на крыльцо, чтобы, как обычно, почитать Библию, обмахиваясь последним, уже потрепанным номером «Сионской горницы».

Куры получились мягкими и нежными, как ей того и хотелось. Один из гостей мог прогуляться на поле и принести два десятка початков молодой кукурузы, после чего они перекусят под открытым небом.

Завернув готовых кур в бумажные салфетки, она вышла на зад нее крыльцо с гитарой, села и начала играть. Спела все свои любимые гимны и псалмы, и ее высокий дрожащий голос далеко разносился в застывшем воздухе.

Соблазны встречаются всем по пути,Пройти мимо них нелегко.Но если совсем мы духом падем,Попросим поддержки Его.

Музыка так нравилась Абагейл (пусть даже слух у нее ухудшился, и она не могла сказать, правильно ли подбирает мелодию), что она играла один гимн за другим, не прерываясь.

И как раз добралась до «Мы идем в Сион», когда с севера до нее донесся звук работающего двигателя. Автомобиль ехал к ней по дороге, находящейся в ведении округа. Абагейл перестала петь, но пальцы продолжали отсутствующе перебирать струны, а она прислушивалась, склонив голову набок. Едут, да. Господи, они отыскали дорогу, и ей уже виден тянущийся за пикапом шлейф пыли, потому что они съехали с твердого покрытия на проселок, который заканчивался у нее во дворе. Невероятно радостное волнение охватило ее, и Абагейл похвалила себя за то, что надела свое лучшее платье. Она поставила гитару между ног и приложила ладонь ко лбу, хотя солнце и не выглядывало из облаков.