Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

молодого целера – сейчас тот стоит внизу, у подступов к лестнице. Интересно… а как все они среагируют, если я, например… побегу? Просто сорвусь с места и побегу прочь?

Нет, нет. Пусть я виновата. Я виновата во многом, но я заслуживаю. И я выстою.

– Эти уборы, – снова жрец зачаровывает толпу, его хорошо поставленная речь обтекает меня прохладным потоком, – испокон веков были регалиями Гирии и тем сокровищем, через которое боги доносили до нас свою волю. Эти уборы, – он еще повышает тон, но одновременно делает его теплее, – были и остаются святейшим способом богов сказать: «Я доверяю тебе, Человек». Эти уборы… – Уже тише. Как же хорошо он справляется с этим, он подчиняет зрителей, как детей, заставляя ловить каждое слово. – …стали и нашим способом сказать друг другу то же. «Мы доверяем тебе, Правитель. Веди нас». – Синие глаза устремляются на меня, и я улыбаюсь всеми силами. – Веди нас, Орфо Каператис. И пусть тебя коронует тот, кого ты выбрала. Кому доверяешь ты. Кто тоже доверяет тебе.

Снова короткая волна хлопков и криков. Теперь на меня смотрит и Эвер – как мне кажется, смотрит вечность, две вечности, три. Он пока не прикоснулся к регалиям, он просто стоит со жрецом рядом, снова прямой, сосредоточенный, спокойный… прекрасный. Так он смотрел, когда восемь лет назад папа привел его в мой сад. Так он смотрел раз за разом, когда я угрюмо терла глаза, не желая выбираться из постели или заниматься учебой. Так он смотрел, когда мы раз за разом сталкивались после всех неловких поцелуев и слов. А я…

Шелестят страницы, и я понимаю: ни одной вечности не прошло. От силы пара мгновений.

– Принцесса Орфо, – ко мне громко обращается кир Мористеос. Книга на его широких крепких ладонях дрожит страницами. – Клянешься ли ты блюсти мир и приумножать дружбу со всеми, кого отделяют от нас границы, сухопутные и водные?

Он слегка улыбается. Кольцо в бороде блестит, развевается темно-лиловый плащ. С усилием смотрю в его глаза и тоже возвышаю голос.

– Клянусь. – Все же оборачиваюсь. В этот момент я должна посмотреть на Клио. – И пусть гости будут мне свидетелями.

Подушка все еще пуста, но я не должна думать об этом. Встречаюсь взглядом с Эвером – и его губы чуть дрожат. Он что-то заметил. Но не может спросить, все ли в порядке. Я отворачиваюсь, борясь со слезами.

– Принцесса Орфо. – Это кира Феонора, патриций по финансам. Она не так стара, как кир Мористеос, но тяжелые каштановые волосы тронуты сединой, а вокруг глаз поселилась первая паутина. В ее руках книга не дрожит – она призвала страницы к порядку ухоженными крепкими ногтями. – Клянешься ли ты быть своему дому рачительной хозяйкой, пусть даже и лишена хозяйского клейма, множить богатства и быть осторожной в тратах?

Тут нечего даже оборачиваться. Я медленно приподнимаю запястье, обмотанное шнурком с монетой, как бы показывая, сколь простых вещей мне хватает для счастья. Кира Феонора понимает, улыбается уголком ярко накрашенных губ, верхняя из которых полнее нижней.

– Клянусь. – Формула везде одна, взгляд я в этот раз дарю тем рядам скамей, что простираются от меня справа. – И пусть гости будут мне свидетелями.

Книга снова переходит из рук в руки – и кир Герасклепий, патриций по здоровью и благоденствию, шелестит страницами. Он обращается с ними бережно, как с хрупкими костями пациента, а водянисто-зеленым, рассеянным взглядом словно пытается подбодрить меня. Он добр. А еще он очень чувствителен; в годы мора я не раз видела его оплакивающим мертвецов, особенно медиков, трудившихся в его личной больнице. Наверное, сейчас он видит мою тревогу и грусть так же хорошо, как часто видит недуги. Наверное, ему меня жаль.

– Принцесса Орфо. – Даже его голос мягче, хотя и не тише прочих. И в нем есть мелодия. – Клянешься ли ты превыше всего ценить жизнь и здоровье своих людей?

Легкий порыв ветра задевает меня по волосам. Я не отвожу взгляда от кира Герасклепия, но думаю об Эвере, о его мечте – тоже лечить людей. О том, сколько раз там, в Подземье, он, точнее Монстр, предал эту мечту, кого-то убив. Из-за меня. Сжимаю зубы: нет. Думая об этом сейчас, я подвожу всех. Арфемис может меня услышать.

– Клянусь. – Я чуть крепче сжимаю пальцы на рукояти Финни, успокаивающе прохладной, и смотрю вперед. Добавляю, не дав голосу дрогнуть: – И пусть гости будут мне свидетелями.

Все слушают, все молчат – только ветер гуляет между рядов. В какие-то мгновения кажется, что этот ветер закручивается в спираль, вьется вокруг меня дразнящей лисой или стаей ласок, щекочет пушистым хвостом. Это ощущение напоминает разлитую в воздухе магию. Добрую магию, ту, которая могла бы быть благим знамением и успокаивать. Но успокаиваться рано. За последней клятвой последует исход. Я собираюсь.

– Принцесса Орфо…

Книга перекочевала в последние руки, крепкие, смуглокрасноватые. В кире Алексоре роста столько же, сколько в Илфокионе, но лицо его словно выбито в мраморе, и выглядит он как классический театральный герой-воин. Так и есть. Кир Алексор вторым после Илфокиона ослушался маминых приказов в Физалии, только вместо того, чтобы покорно вернуться и служить ей в тылу, сбежал и начал на задворках Гирии собирать сопротивление. Вскоре кира Алексора поймали. В наших подземельях ему вырвали ногти, а его сорванный голос так и не восстановился. Сейчас кир Алексор закашлялся еще на обращении ко мне и вынужден его повторить.

– Принцесса Орфо. – Я смотрю в его усталые блеклосерые глаза, в лицо, обрамленное шапкой светлых кудрей. Физальская кровь в нем сильна даже три поколения спустя. – Клянешься ли ты никогда не развязывать пустой войны, а если ее развяжут против тебя – защищать Гирию до последней капли крови?

Следовать всем правилам, которые нарушила мама. Да. Да.

– Клянусь. – Смотрю на левые ряды. Люди смотрят на меня. Я медленно поднимаю меч, на этот раз совсем ненадолго. – И пусть гости будут мне свидетелями.

Кир Алексор захлопывает книгу – быстро, с громоподобным хлопком. Не знаю, как это выходит – точно и этот звук что-то многократно усилило, разнесло до самых верхних рядов. Гулко. Помпезно. Пугающе. Волна бежит по приподнимающимся, гомонящим людям, волна – по опускающимся передо мной на колени верховным патрициями. Все так же незыблемо стоят только жрец, Эвер и послушники у жреца за спиной. Раковины подняты к их губам. Они готовы трубить. Они трубят, призывая всех снова замолчать.

– Так взойди же на трон, – громогласно произносит жрец. Словно не благословляет. Словно приказывает. – Так коронуй же ее, ты,