Прощай, Нью-Йорк? - Светлана Бланкина

пару десятков миллионов долларов, рассказываю, как хоть и случайно, но подсыпала в бокал Дианы наркотики… мой список не такой уж и длинный, что меня очень радует, но даже это кажется мне пугающим, ведь каждое из моих действий словами можно повернуть так, что оно станет в пару раз серьёзнее.

— И это всё? — довольно удивлённо спрашивает Дэвид.

— Вообще-то нет, — сглатываю ком в горле я, чувствуя, как по рукам пробегаются мурашки. — Против меня можно выдвинуть историю, связанную со мной лишь косвенно, верно? — Дэвид кивает, и я неуверенно поворачиваюсь к Джеку. — Если он расскажет про Фрэнка… — качая головой, выдыхаю я, чувствуя невероятное напряжение во всём теле.

— Думаешь, он знает? — также напрягается Джек.

— Думаю, да, — киваю я.

— О чём вы? Если это представляют хоть какую-то угрозу для Клариссы в суде, я должен об этом знать, как бы неприятно вам было рассказывать это незнакомому человеку, вам придётся, иначе об этом может узнать весь остальной мир.

Стены этой палаты вдруг начинают давить на меня, как и тишина, моё сердце неспокойно бьётся а, где-то в горле словно застревает ком. Мне всё ещё мерзко вспоминать Фрэнка и всё, что с ним связано, но мне приходится не только думать об этом, не только всё это вспоминать, но ещё и рассказывать. А ведь я в этом даже не замешана, но если Брайан скажет, что мой бывший парень посадил невинного человека в тюрьму за то, чего он не делал лишь потому, что не угодил его подружке, то есть мне, а защиты у нас не будет, то… судить тогда будут уже не Брайана и даже не меня, судит тогда будут Джека, и тогда всё может закончиться куда хуже, чем мы все предполагаем.

Впервые мы с Джеком рассказываем кому-то постороннему о Фрэнке, раньше о нём и о всей этой истории знали лишь несколько человек, а теперь об этом действительно смогут узнать все. Но зато теперь у меня и у Джека будет защита, защита, над которой Дэвиду и его команде придётся хорошо потрудиться, чтобы в случае чего оправдать Джека и тем самым обвинить Брайана ещё и клевете, что для нас будет только плюсом.

— Тяжёлый вышел разговор, — выдыхает Джек, возвращаясь в палату после того, как он проводил Дэвида.

— Но он того несомненно стоил, — пытаюсь улыбнуться я, хотя после всех этих воспоминаний, рассказов и слов Дэвида мне стало ещё более не по себе. Я словно разочаровалась, я словно перестала верить в нашу победу, в то, что Брайан получит своё заслуженное наказание.

— Дэвид Стивенс лучший адвокат в Нью-Йорке, Клэр, — подходит ко мне Джек. — Он всю свою карьеру работает с моим отцом и его друзьями из бизнеса, которые частенько попадают в разные передряги, а там всё связано с деньгами и… он знает своё дело. Дэвида его, ещё когда он учился в университете, пытались переманить к себе несколько фирм, так что, поверь, он лучший.

Джек опускает руки на мою талию, а я волнительно смотрю на него снизу вверх.

— Лучший в Нью-Йорке…

— Ты не веришь в него?

— Каким образом он сможет оправдать тебя в том, что ты посадил невиновного человека в тюрьму, Джек? — с толикой раздражения за этот его наиглупейший, испортивший нам жизнь поступок, спрашиваю я.

— Я вообще не думаю, что Брайан, даже если он знает, что это сделал я, сможет представить суду хоть какие-то доказательства, потому что их просто нет. Я тогда всё замёл, так что он это не докажет.

— Ты же не думаешь, что Брайан будет играть по правилам? — с сомнением в голосе спрашиваю я. — Если он и не найдёт доказательств, то он их придумает, подкупит кого-нибудь…

— А может, не будем говорить о плохом? — перебивает меня Джек, и уголки его губ едва дрогнули вверх. Его раздражает мой пессимизм, но я скорее просто реалистка, ну, или я просто уже привыкла готовиться к худшему. — Мне сказали, что завтра тебя уже можно забрать домой, — снизив голос, говорит Джек, и жёлтый свет в палате отражается в его тёмно-карих глазах, делая их медовыми.

— Почему врачи постоянно говорят с тобой, а не со мной, почему я никогда ничего не знаю, а ты знаешь всё? — с явным недовольством в голосе спрашиваю я, опускаю руки Джеку на грудь, а он лишь смеётся. — А Жозефин? Когда её хотя бы переведут из реанимации?

— Не раньше, чем через неделю, — с немного потускневшим взглядом говорит Джек. — Но она в порядке, не волнуйся. Думаю, когда суд пройдёт и всё уже разрешится, тогда мы её уже точно заберём домой, — касается ладонью моей щеки Джек.

— Домой? — устало улыбаюсь я.

— Да, — кивает он.

* * *

Каждый день проходить у детской реанимации и смотреть на дочь, к которой я не могу даже подойти не то, что прикоснуться… давит на сердце с невероятной силой. Это тяжело… я вроде как и поняла, что теперь я мама, что у меня есть дочь, но я ни разу не держала её на руках, я даже рядом с ней не стояла, я могу лишь смотреть на неё издалека и от этого я ещё не окончательно верю в то, что моя жизнь на самом деле безумно изменилась в считанные минуты. Я всё ещё не до конца осознала то, что стала мамой, но я знаю, что это изменится, как только я впервые возьму дочь на руки.

Сегодня меня выписывают. Я чувствую себя уже гораздо лучше, но, конечно же, у меня всё ещё болит послеоперационный шов, мне всё ещё больно ходить, но с каждым днём эта боль становится всё незначительнее и незначительнее.

Я хотела родить сама, я думала, что смогу это сделать, что хочу родить самостоятельно, без хирургических вмешательств, но когда у меня начались схватки на приёме, я потеряла сознание от болевого шока и в дополнение к этому я потеряла много крови и просто не смогла очнуться.

И мне немного жаль, что я прожила момент рождения своей дочери, мне жаль, что я не увидела её тогда, жаль, что её не положили мне на грудь, но думаю, из-за того что она родилась недоношенной мне бы её равно её не дали.

— Она никуда не денется, с Жозефин всё будет хорошо, — говорит Джек прямо за моей спиной и, отводя взгляд от всё ещё находящейся в реанимации дочери, я поворачиваюсь к Джеку.

— Да, я знаю, — поджимаю губы я, касаясь замочка на его тёмно-синем свитере.

— Всё идём, — шепчет Джек,