Петербургские женщины XIX века - Елена Первушина

Теперь у меня очень болит голова, ослабла память, и я очень многое забыла, и мне трудно излагать логично мысли. Болит грудь, иногда идет горлом кровь, особенно когда волнуюсь. Один глаз ничего, кроме света, не видит. Теперь обращение со стороны начальства очень приличное, хотя оно было всегда прилично, то есть на меня не кричали, не сажали в темную и не били.

Но часовые вмешиваются в каждую минуту моей жизни: запрещают петь, смеяться, бегать по комнате, переставлять лампу, садиться на окно и т. д.

Был случай, я задумалась и долго смотрела в одну точку, открывается форточка в двери, и часовой кричит: „Чего уставилась; перестань смотреть!“ Настроение у меня замечательно хорошее: я бодра, спокойно жду смерти, я весела, я счастлива».

Смертную казнь для Марии заменили ссылкой в Нерчинск.

После Февральской революции 1917 года Спиридонова вернулась из ссылки. Будучи страстным оратором и публицистом, она помогла партии эсеров приобрести популярность среди самых разных слоев общества. Она работала в Петроградской организации эсеров, агитировала за прекращение войны, передачу земли крестьянам, а власти — Советам; писала статьи для газеты «Земля и воля», была редактором журнала «Наш путь», входила в состав редколлегии газеты «Знамя труда». Перед Октябрьской революцией Мария Спиридонова стала одним из лидеров партии эсеров. Джон Рид называл ее тогда «самой популярной и влиятельной женщиной в России».

Вместе со своей партией Мария Спиридонова принимала участие в октябрьских событиях 1917 года в Петрограде. После Октябрьской революции она представляла интересы своей партии во Всесоюзном центральном Исполнительном комитете.

Впоследствии из-за серьезных разногласий с политикой большевиков Мария Спиридонова была неоднократно арестована, сослана и в сентябре 1941 года расстреляна.

В 1913 году член партии социал-демократов Александра Коллонтай, побывавшая на европейском конгрессе женщин-социалисток от профсоюза текстильщиц, привезла в Россию традицию праздновать 8 марта как день борьбы женщин за свои права. Самая крупная демонстрация женщин состоялась 8 марта (23 февраля) 1917 года и положила начало Февральской революции. Питирим Сорокин записал в те дни в своем дневнике: «Если будущие историки захотят узнать, кто начал русскую революцию, то им не следует создавать запутанной теории. Революцию начали голодные женщины и дети, требовавшие хлеба. Они начали с крушения трамвайных вагонов и погрома мелких магазинчиков. И только позже, вместе с рабочими и политиками, они стали стремиться к тому, чтобы разрушить мощное здание русского самодержавия».

После Февральской революции Временное правительство и Советы рабочих и солдатских депутатов отказались поддерживать требования женщинами избирательного права. Но 40-тысячная демонстрация женщин 19 марта 1917 года в Петрограде, которая была организована Российской лигой равноправия женщин, образованной в 1907 году, заставила их изменить свое мнение. Это был уже не «бунт голодных женщин», а организованное политическое шествие. «Впереди — женщины-амазонки на лошадях для поддержания порядка и большое знамя „Российская Лига Равноправия Женщин“ и 2 оркестра музыки, — пишет одна из участниц демонстрации. — Посередине шествия, окруженный слушательницами Бестужевских курсов, двигался автомобиль, в котором была одна из крупнейших борцов за свободу России — Вера Николаевна Фигнер в сопровождении председательницы Совета Российской Лиги Равноправия Женщин Поликсены Несторовны Шишкиной-Явейн. По пути шествия от Городской Думы к Государственной Думе огромные толпы народа приветствовали манифестанток и В. Н. Фигнер, забрасывая ее цветами и выражая сочувствие женскому движению возгласами: „Да здравствует равноправие женщин“. Наблюдение за порядком шествия, охрану спокойствия в городе в это время взяли на себя некоторые женские организации, создав отряды милиционерок. Среди большого количества плакатов выделялись следующие: „Место женщин в Учредительном собрании“, „Избирательные права женщин“, „Без участия женщин избирательное право не всеобщее“, „Женщины, объединяйтесь“, „Работницы требуют избирательных прав“, „Свободная женщина в свободной России“ и много мн. друг.».

В. Фигнер

15 апреля 1917 года Временное правительство приняло постановление «О производстве выборов гласных городских дум, об участковых городских управлениях», согласно которому избирательными правами наделялись все граждане, достигшие 20 лет, без различия национальности и вероисповедания. Такая же формулировка была принята в положении о выборах в Учредительное собрание. Весной 1917 года прошли выборы в городские думы, в которых женщины смогли принять полноправное участие. В 1918 году уже в Советской России была принята конституция, закрепившая юридическое равноправие женщин с мужчинами.

В революции 1917 года на стороне большевиков принимали участие Анна и Мария Ульяновы, Надежда Крупская, Мария Андреева, Ольга Варенцова, Инесса Арманд, Александра Коллонтай, Лариса Рейснер, Розалия Землячка, Федосия Драбкина, сестры Невзоровы и многие другие женщины. Их судьбы в последующие годы сложились по-разному.

Интермедия 5. История одной жизни

Институтка

В статье «Как я стал детским писателем» Л. Пантелеев признается: «…Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, мое горячее детское увлечение этой писательницей… несколько раньше познакомился я с Андерсеном и был околдован его сказками. А год-два спустя ворвалась в мою жизнь Чарская. Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал ее книги, отголосок этого упоения до сих пор живет во мне — где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны.

Прошло не так уж много лет, меньше десяти, пожалуй, и вдруг я узнаю, что Чарская — это очень плохо, что это нечто непристойное, эталон пошлости, безвкусицы, дурного тона. Поверить всему этому было нелегко, но вокруг так настойчиво и беспощадно бранили автора „Княжны Джавахи“, так часто слышались грозные слова о борьбе с традициями Чарской — и произносил эти слова не кто-нибудь, а мои уважаемые учителя и наставники Маршак и Чуковский, что в один несчастный день я, будучи уже автором двух или трех книг для детей, раздобыл через знакомых школьниц какой-то роман Л. Чарской и сел его перечитывать.

Можно ли назвать разочарованием то, что со мной случилось? Нет, это слово здесь неуместно. Я просто не узнал Чарскую, не поверил, что это она, — так разительно несхоже было то, что я теперь читал, с теми шорохами и сладкими снами, которые сохранила моя память, с тем особым миром, который называется Чарская, который и сегодня еще трепетно живет во мне.