Полное собрание рассказов - Владимир Набоков

Музыка (начало 1932; Последние новости. 1932. 27 марта). Рассказ вошел в сборник «Соглядатай».

Хват (5 мая 1932; Сегодня. 1932. 2, 4 окт.). Рассказ вошел в сборник «Соглядатай».

Совершенство (июнь 1932; Последние новости. 1932. 3 июля). Рассказ вошел в сборник «Соглядатай».

Адмиралтейская игла (23 мая 1933; Последние новости. 1933. 4, 5 июня). Рассказ вошел в сборник «Весна в Фиальте».

Они были во всех смыслах ужасно печальны, эти стихи… отголоски недавно прочитанного: «Souvenir, souvenir, que me veux-tu? L’automne…» — хотя осень еще была далека… — Эту начальную строку стихотворения П. Верлена с английским названием из Э. По «Nevermore» (1866), «Воспоминание, воспоминание, чего ты хочешь от меня? Осень…», Набоков вновь приведет во второй части «Лолиты» (гл. 26) в схожем контексте, где она будет сопоставлена со стихотворением Ф. Тютчева «Есть в осени первоначальной…» (1857) и романом М. Пруста «Беглянка» (1925, под таким названием — 1954) из цикла «В поисках утраченного времени», связанная с его ведущей темой воспоминания и бегством возлюбленной героя: «Утратив всякую надежду выследить беглянку и ее похитителя, я вступил в новую фазу существования: я теперь пытался ухватиться за старые декорации и спасти хотя бы гербарий прошлого: „souvenir, souvenir, que me veux-tu?“ Верлэновская осень звенела в воздухе, как бы хрустальном» (В. Набоков. Лолита. Phaedra Inc., 1967. С. 241).

Королек (июль 1933; Последние новости. 1933. 23 июля). Рассказ вошел в сборник «Весна в Фиальте».

Круг (февраль 1934; Последние новости. 1934. 11, 12 марта). Рассказ вошел в сборник «Весна в Фиальте». В нью-йоркском архиве Набокова хранится черновик этого рассказа под названием «Деталь орнамента» (7 страниц и заметки), ошибочно датированная (очевидно, постфактум) 1936 г. В предисловии к английскому переводу рассказа Набоков утверждает, что написал его в середине 1936 г. и в том же году опубликовал. Рабочее название рассказа указывает на его композиционно-тематическую принадлежность к замыслу второго тома «Дара», в котором рассказ должен был стать «деталью» обширного сочинения, заняв место «Первого дополнения», тогда как ученые заметки отца героя — место «Второго дополнения». Этот замысел, который Набоков вынашивал во второй половине 30-х гг., остался неосуществленным.

Оповещение (март 1934; Последние новости. 1934. 8 апр.). Рассказ вошел в сборник «Соглядатай».

Памяти Л. И. Шигаева (апрель 1934; Иллюстрированная Россия. 1934. 27 сент.). Рассказ вошел в сборник «Весна в Фиальте».

Красавица (июль 1934; Последние новости. 1934. 18 авг.). Рассказ вошел в сборник «Соглядатай».

Тяжелый дым (февраль 1935; Последние новости. 1935. 3 марта). Рассказ вошел в сборник «Весна в Фиальте».

…были и любимые, в разное время потрафившие душе, книги… <…> между Зомбартом и Достоевским… — В этом перечне книг и имен различных авторов можно усмотреть некоторые сближения, жанровые или тематические: сатира у Гофмана и Ильфа и Петрова, общие темы у Гофмана и Достоевского, гражданская и философская поэзия у романтика Гельдерлина и у Пастернака, с одной стороны, и романтизм Баратынского, с другой, африканские впечатления Гумилева и путеводитель Бэдекера; вместе с тем еще более заметны разного рода контрасты: акмеистический сборник (1921) африканских стихов расстрелянного большевиками Гумилева, который должен был стать первой частью «учебника географии в стихах», и книга лирических постсимволистских стихотворений (1922) советского поэта Пастернака; воспоминания о гражданской войне, любовь и долгая разлука в романе (1929) эмигранта Газданова и светская интрига с адюльтером в «Бале графа д’Оржеля» (1924, рус. пер. Е. Браудо, 1926) богемного поэта и писателя Р. Радиге (1903–1923); эмигрантский шахматный роман с трагическим финалом и авантюрный роман советских авторов (в котором, впрочем, в финале также гибнет герой); сходство и различия во взгляде на значение евреев в западном обществе и на капитализм в целом у немецкого политэконома Вернера Зомбарта и у Достоевского.

Набор (июль 1935; Последние новости. 1935. 18 авг.). Рассказ вошел в сборник «Весна в Фиальте».

Случай из жизни (сентябрь 1935; Последние новости. 1935. 22 сент.).

Весна в Фиальте (апрель 1936; Современные Записки. 1936. Кн. LXI. Июль). Рассказ вошел в одноименный сборник, где ошибочно указана дата написания — 1938 г. В мае 1942 г. Набоков обсуждал с Вильсоном возможность публикации перевода этого рассказа в американских журналах. Отозвавшись о нем с прохладой, Вильсон тем не менее посоветовал Набокову послать его в «Harper’s Bazaar», где он был опубликован только в 1947 г. (в совместном переводе автора и П. Перцова). В своем ответном письме к Вильсону Набоков заметил: «Мне жаль, что он не пришелся тебе по вкусу. Я сочинил его десять лет тому назад[142], но и теперь полагаю, что нарастание цирковой темы на всем протяжении рассказа и вплетение ретроспективной любовной связи в высшей степени изящны» (The Nabokov — Wilson Letters. 1940–1971 / Ed. by Simon Karlinsky. University of California Press, 2001. P. 69)[143].

Облако, озеро, башня (25–26 июня 1937; Русские Записки. 1937. № 2, под названием «Озеро, облако, башня»). Рассказ вошел в сборник «Весна в Фиальте». В журнальной публикации указаны дата и место сочинения: «25–26. 6. 37, Мариенбад».

На страницах «Русских Записок» (Париж; Шанхай, 1937–1939), выпускавшихся редакторами «Современных Записок» и печатавших тот же круг авторов, были опубликованы три рассказа Набокова. Отличительной особенностью «Русских Записок» было некоторое отступление от правил дореформенной орфографии: тексты в нем, в отличие от более консервативных «Современных Записок», ради экономии места печатались без «еров» на конце слов. В своем обзоре второго номера журнала В. Ходасевич высказал ряд остроумных замечаний о самом рассказе и о писательской манере Набокова в целом: «„Озеро, облако, башня“ могло бы заставить меня несколько расширить толкование этой повести [„Приглашение на казнь“]: признать, что в ней изображена не специально художническая, а общечеловеческая трагедия. Однако я останусь при старом мнении, потому что сомневаюсь, существует ли вообще для Сирина человек вне художника. Сирин аристократичен до последней крайности — в этом, может быть, его недостаток. Как бы то ни было, „Озеро, облако, башня“ — прекрасная вещь, в которой умна даже кажущаяся эскизность <…> Разумеется, Сирин лукав и на этот раз, как почти всегда: над непонятливым читателем он подсмеивается, предлагая пояснения, которые такого читателя могут лишь окончательно сбить с толку. Такой читатель, повторяю, будет ворчать, но это не большая беда. В конце концов, есть доля правды и в сиринском аристократизме: искусство существует только для тех, кто способен его понимать и в нем разбираться» (В. Ходасевич. Книги и люди: «Русские Записки», кн. 2 // Возрождение. 1937. 26 ноября. Цит. по: http://emigrantika.ru). В одном из поздних интервью Набоков назвал этот рассказ в первой тройке своих самых любимых, наряду с «Весной в Фиальте» и «Сестрами Вэйн»: «…они точно выражают все, что я хотел выразить, и делают это с тем необыкновенным призматическим очарованием, на которое только способно мое искусство» (Russian Literature Triquaterly. Ardis, 1991. № 24. P. 68).

Распростись с пустой тревогой… — Отступив от своих правил точного перевода, для английской версии рассказа Набоков сочинил новые стихи, введя в них завуалированные указания на судьбу героя: «Отшельника прикончи», «в вересковом раю, где мышь-полевка, пискнув, умирает» (курсив мой. — А. Б.).

Истребление тиранов (июнь 1938; Русские Записки. 1938. № 8–9. Август-сентябрь). Рассказ вошел в сборник «Весна в Фиальте». «Истребление тиранов» вызвало разноречивые отзывы. П. Бицилли, посвятивший Набокову несколько содержательных критических очерков, в письме к М. Вишняку от 13 сентября 1938 г. признавался: «Сиринская вещь — просто гениальна и произвела на меня потрясающее впечатление» («Современные записки» (Париж, 1920–1940). Из архива редакции / Под ред. О. Коростелева и М. Шрубы. М., 2012. Т. 2. С. 610). Г. Адамович, отметив «удивительное, в своем роде единственное» перо автора, пришел к выводу, что «сущность „Истребления тиранов“ много менее оригинальна, чем его оболочка» и что «между исключительно острой, словесно и психологически, исповедью cиринского героя и довольно банальным выводом его, будто все на свете можно убить смехом, — есть несоответствие» (Г. Адамович. «Русские записки». Часть литературная // Последние новости. 1938. 15 сент. Цит. по: http: //emigrantika.ru). Намного резче Адамовича в своем обзоре журнала о рассказе написал К. Елита-Вильчковский: «Не будем повторять то, что уже не раз писалось о сиринском мастерстве, о сиринской изысканно-издевательской „манере“, отметим только, что на этот раз чувство равновесия несколько изменило эквилибристу. <…> Это гротеск, впадающий в бред, это драма, разыгранная клоунами. Кажется порою, что автор уже не вполне владеет собой… бичуя какую-то невыразимую пошлость, он сам ею невольно затягивается. И если отдельные места (например, прием у Правителя или песня, передаваемая по радио) остроумны и даже блестящи, общее впечатление остается все-таки тягостное <…> Да и лучше было бы не избирать предметом самодовольных шуток одну из самых мучительных тем современности» (К. Елита-Вильчковский. «Русские записки». № VIII–IX (авг. — сент. 1938 г.) // Бодрость. 1938. 18 сент. Цит. по: http: //emigrantika.ru).