Моби Дик, или Белый Кит - Герман Мелвилл

class="p1">— Вот идут двое рехнувшихся, — буркнул им вслед старик матрос с острова Мэн. — Один рехнулся от силы, другой рехнулся от слабости. А вот и конец прогнившего лаглиня — вода с него так и течет. Починить его, говорите? Я думаю, все-таки лучше заменить его новым. Поговорю об этом с мистером Стаббом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Глава CXXVI

Спасательный буй

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Держа на юго-восток по магнитной стрелке Ахава и выверяя свой курс только по лагу Ахава, «Пекод» по-прежнему шел курсом на экватор. То было долгое плавание по пустынному морю, и ни единого судна, ни единого паруса не показывалось на горизонте. Вскоре ровными пассатами корабль стало сильно сносить по мерной, невысокой зыби. Казалось, кругом воцарилось странное затишье, точно прелюдия к какой-то шумной и трагической сцене.

Но вот, когда судно уже приближалось как бы к предместьям экваториального промыслового района и в непроглядной тьме, какая всегда предшествует наступлению зари, проходило мимо группки скалистых островков — вахту, возглавляемую Фласком, вдруг взбудоражил ночью какой-то жалобный, отчаянный, нездешний вопль — точно сдавленное рыдание душ всех невинных младенцев, убиенных Иродом. Матросы, как один, очнулись от дремоты и замерли словно зачарованные — кто стоя, кто сидя, кто лежа, — вслушиваясь в позе изваянного римского раба в этот дикий, протяжный вопль. Христианская, цивилизованная часть команды утверждала, что это сирены, и тряслась от страха, язычники-гарпунеры оставались невозмутимы. Седой же матрос с острова Мэн — как самый старший на борту — объявил, что услышанные ими жуткие, дикие завывания — это голоса утопленников, недавно погибших в пучине морской.

Ахав у себя в каюте ничего не слыхал, и только на рассвете, когда он поднялся на палубу, Фласк рассказал ему обо всем, присовокупив к своим словам кое-какие темные и зловещие догадки. Тогда Ахав глухо расхохотался и так объяснил ночное диво.

Скалистые островки, вроде тех, мимо которых проходил ночью «Пекод», служат обычно убежищем для небольших тюленьих стад, и, вероятно, несколько молодых тюленей, потерявших маток, или матки, потерявшие своих детенышей, всплыли ночью возле корабля и некоторое время держались поблизости, издавая вопли и рыдания, которые так похожи на человеческие. Но такое объяснение только усугубило смятение команды, потому что многие мореплаватели испытывают перед тюленями суеверный страх, порожденный не только тем, что, попав в беду, они кричат удивительными голосами, но также еще и странным человеческим выражением их круглых, сообразительных физиономий, выглядывающих из воды у бортов корабля. Много раз случалось, что тюленей в море принимали за людей.

Дурным предчувствиям команды суждено было получить в то утро наглядное подтверждение в судьбе одного из матросов. Человек этот на восходе выкарабкался из своей койки и, не очухавшись, прямехонько отправился стоять дозором на форсалинге; и, может быть, он просто не успел еще толком проснуться (потому что матросы часто лезут на мачты в промежуточном между сном и бодрствованием состоянии), трудно сказать, но, как бы то ни было, не пробыл он на своем насесте и нескольких минут, как вдруг раздался крик — крик и звук падения, — и, взглянув наверх, люди успели заметить, как что-то пронеслось в воздухе, а поглядев вниз, увидели только маленький фонтанчик белых пузырьков на синей глади моря.

Тотчас же спасательный буй — длинный, узкий ящик — был спущен с кормы, где он висел, послушный мудреной пружине; но из волны не поднялась рука, чтобы ухватиться за него, и он, давно рассохшийся под лучами тропического солнца, стал медленно наполняться водой; даже сама высушенная древесина всеми порами впитывала влагу, и вот уже большой деревянный ящик, обитый гвоздями и стянутый железными ободьями, ушел на дно вслед за человеком, словно бы для того, чтобы служить ему там подушкой, хоть, надо сознаться, довольно жесткой.

Так случилось, что первый же матрос, поднявшийся на мачту «Пекода», чтобы высматривать Белого Кита в его же, Белого Кита, собственных владениях, был поглочен океанской пучиной. Но мало кто на борту подумал об этом. Пожалуй, на «Пекоде», скорее, обрадовались тогда доброму знаку: в этом несчастье они видели не провозвестие предстоящих бедствий, но осуществление прежних дурных предзнаменований. Теперь-то им понятно, говорили матросы, к чему были эти страшные вопли, которые они слышали накануне ночью. Один только старик с острова Мэн опять покачал головой.

Однако нужно было заменить пропавший буй новым; заняться этим приказано было Старбеку; но поскольку на борту не удалось найти подходящего легкого ящика и поскольку, в лихорадочном нетерпении дожидаясь близкой развязки, никто из матросов не в состоянии был заняться ничем, кроме непосредственной подготовки к последнему, конечному этапу плавания, что бы он им ни сулил; решено уже было поэтому оставить корабельную корму без спасательного буя, как вдруг на шканцах появился Квикег и стал делать жесты и издавать возгласы, всячески давая понять, что имеет в виду свой гроб.

— Спасательный буй из гроба? — воскликнул потрясенный Старбек.

— Да, диковато, я бы сказал, — согласился Стабб.

— Отличный буй получится, — сказал Фласк, — вот плотник мигом все сделает.

— Неси его сюда; все равно другого выхода нет, — уныло помолчав, проговорил Старбек. — Оборудовать его, плотник; да не гляди ты на меня так — да, да, оборудовать гроб. Ты что, не слышишь, что ли?

— И крышку прибить, сэр? — Плотник показал рукой, как забивают гвозди.

— Прибить.

— И щели законопатить, сэр? — Он провел ладонью, словно держал в руке лебезу.

— Да.

— А поверх еще и засмолить, сэр? — И он словно поднял котелок с дегтем.

— Довольно! Что это пришло тебе в голову? Оборудовать спасательный буй из гроба — и никаких разговоров. Мистер Стабб, мистер Фласк, пройдемте со мной на бак.

— Ишь пошел, прямо так весь и вспыхнул. Целое ему еще под силу, а вот на мелочах он спотыкается. Ну, уж это мне не по душе. Сделал я капитану Ахаву ногу, так он ее носит как джентльмен; а сделал коробку для Квикега, а он не пожелал сунуть в нее голову. Неужто всем трудам, какие я положил на этот гроб, пропадать впустую? А теперь вот приказывают сделать из него спасательный буй. Это вроде как старую одежду перелицовывать, наизнанку выворотить тело, чтобы человек оказался не внутри, а снаружи. Не по вкусу мне это портаческое дело, нет, совсем не по вкусу, несолидно это; да и не по мне. Пускай этим занимаются всякие лоботрясы, мы не им чета. Я люблю браться только за чистую, точную, нетронутую научную работу, что-нибудь такое, что честь по чести начинается в начале, в