Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

— Я же сказал, что почувствовал вокруг себя не слишком приятную атмосферу, стал замечать каких-то подозрительных людей, изменение отношения со стороны лиц, ранее вполне лояльных, с которыми имел деловые контакты. Это трудно объяснить тому, кто сам не попадал в похожую ситуацию, но знающий поймет и без слов.

— Так, допустим. Вам показалось, что лица, устранившие Говарда, обратили внимание на вас. Зачем, как вы считаете?

— Но это же очевидно. Многим известно, что я был его… ну, не доверенным лицом в полном смысле, а достаточно близким сотрудником. Если произошло нечто, повлекшее ликвидацию патрона, то по отношению к себе я мог ждать двух исходов — или некие силы сочтут меня также достойным устранения, или…

— Что — «или»? — подалась вперед Сильвия, фиксируя взгляд на переносице Шульгина.

— Или я попал в поле зрения полиции, которой стало известно о роде нашей деятельности…

Сильвия с видимым облегчением откинулась в кресле. Очевидно, она ожидала услышать нечто иное, гораздо более неприятное для себя.

— Даже если так… При чем тут я и для чего вы здесь?

— Раз у нас пошел столь откровенный разговор, не буду скрывать, меня привела к вам забота о собственной безопасности… и дальнейшей жизни, скажем так. Замечу, сэр Говард вполне определенно дал мне понять, что с вашей стороны я могу рассчитывать на помощь. Думаю, я сделал для вас, — он подчеркнул последнее слово, — достаточно, чтобы ждать достойной компенсации за прошлое, помощи в настоящем и надеяться на спокойное будущее.

Сильвия рассмеялась, на взгляд Шульгина, слишком резко для элегантной женщины. Он вообще с какого-то момента их разговора начал подмечать в ней черточки, портящие первоначальное впечатление.

Если Ирина (он невольно постоянно их сравнивал как представительниц одной расы и профессии) в любой обстановке выглядела неизменно женственной, ровно благожелательной, покоряла своим тонким шармом, то Сильвия чем дальше, тем больше напоминала ему пресловутую премьершу Тэтчер. И вдобавок его нервировала направленность разговора. Он никак не мог перехватить инициативу и подойти к моменту, когда следовало использовать первую из домашних заготовок дебюта. Продолжая шахматные аналогии, он оказался в положении гроссмейстера, противник которого достаточно дурацкими ходами уклоняется от общепринятых у специалистов розыгрышей и создает на доске утомительно-бессмысленную ситуацию. Поскольку никак не удается понять: то ли партнер дилетант и от растерянности двигает фигуры просто так, то ли имеет чересчур хитрый и далеко идущий замысел.

— Неужели вы вообразили меня этакой «крестной матерью» международного преступного синдиката, которая вдобавок обязана заботиться о будущем каждого… — Она едва не произнесла ожидаемое Шульгиным слово, но, вздохнув, закончила нейтрально: — Каждого, кому вздумается этого потребовать…

Вот тут она все же подставилась. И Шульгин с простодушной, почти естественной улыбкой произнес, предварительно плеснув себе еще виски и закурив новую сигарету:

— Ну зачем же вы так? Я ничего подобного не говорил. А вот Говард, очевидно, предусмотрев в случае нашей встречи подобную недоверчивость, попросил меня сказать вам вот что… — И он медленно, как говорят заученное, но непонятное, произнес фразу на аггрианском, которая, по словам Антона, должна была прозвучать паролем.

И ожидаемого эффекта достиг. С минуту Сильвия смотрела на него молча, только еще туже сплела пальцы на колене. А левое веко у нее чуть заметно задергалось.

Когда Шульгин спросил у Антона, что эта фраза значит, тот ответил:

— А зачем тебе знать? Твой Ричард же не знает. Вдруг ты сказал «Немедленно убей этого человека»? Или нечто похожее. Ты должен испытывать неуверенность, может, даже страх, и надежду в то же время. Сыграть будет трудно, а так само собой получится.

И хотя страха Шульгин не испытывал, поскольку не допускал, что Антон решил от него избавиться столь сложным способом, все остальные чувства присутствовали.

Взяв себя в руки, Сильвия сказала с облегчением:

— Да, пожалуй, это меняет дело. Вы знаете язык, на котором сейчас говорили?

— Понятия не имею. Отдаленно напоминает маорийский. По звучанию.

— Хорошо. Сэр Говард… уже, можно сказать, оттуда, — Сильвия на мгновение подняла глаза вверх, — передал, что вам действительно можно доверять и вы можете быть полезны. Из уважения к его памяти я вам помогу. Что вы хотите?

— Вы, наверное, удивитесь, но — покоя. Я бы хотел иметь возможность скрыться туда, где меня никто не найдет, и при этом вести вполне обеспеченную жизнь.

— И не иметь дело со мной и мне подобными? — с милой улыбкой осведомилась Сильвия.

— Как раз с вами я был бы рад иметь дело… но только с вами. Сознавая, насколько это маловероятно, я готов ограничиться реально достижимым. Например, сумму в пять миллионов вы сочли бы разумной?

— Миллионов долларов? — без удивления, просто уточняя, спросила она.

— Я патриот своей исторической родины и предпочел бы фунты.

— Еще один вопрос — почему такая конкретная сумма?

— Нет ничего проще. Я примерно определил срок своей жизни в семьдесят пять лет, суммировал свой заработок и пенсию за оставшиеся мне годы и ввел коэффициент, учитывающий моральный ущерб, темпы возможной инфляции и то, что мне остался должен сэр Говард. Сумма вышла даже чуть больше, но я не скряга. Пять миллионов достаточно…

Сильвия снова рассмеялась. И смеялась довольно долго. Перестав, поднялась с кресла, тем же заученным жестом вновь одернула платье, подошла к окну. Стала так, что свет закатного солнца, проходя сквозь петли вязки, отчетливо обрисовал фигуру и оживил у Шульгина слегка угасший во время трудной беседы интерес к ее телу.

— Вы знаете, наверное, это можно устроить. Только мне надо кое с кем посоветоваться. Честно говоря, жаль так рано отпускать на покой человека, сумевшего заслужить доверие и расположение Говарда. Если бы вы согласились… Сумма компенсации может значительно возрасти.

— Боюсь показаться неучтивым, но повторю. Если не очень расстрою вас своей настойчивостью и не вызову слишком большого неудовольствия — а неудовольствие со стороны такой женщины, как вы, было бы для меня убийственным (при этом каламбуре губы у Сильвии чуть дрогнули), — я все же предпочел бы ограничиться уже названной суммой… — Шульгин помолчал ровно столько, сколько счел нужным, и добавил совсем другим тоном: — Я действительно смертельно устал.

Сильвия вздохнула сочувственно. И спросила тоже очень мягко, как бы между прочим:

— Да, а вы ведь так и не сказали мне, какова ваша основная профессия.

И Шульгин ответил ей в тон:

— Я был офицером контрразведки.

Вопреки ожиданию, его признание не вызвало никакой видимой реакции. Женщина слегка кивнула головой, принимая информацию к сведению, и предложила, если Ричард не против, поужинать сегодня в обществе ее друзей в одном вполне респектабельном заведении. Шульгин принял предложение с видом человека, которому некуда деваться. Но взятая им на себя роль требовала кое-чего еще. В конце концов его коллега Джеймс Бонд, будучи вполне джентльменом, позволял себе в отношении дам весьма большие вольности. К тому же он вспомнил решительный поступок некоего Разумовского, сделавший его графом и фаворитом императрицы, и положил ладонь на талию аггрианки. Сильвия чуть вздрогнула, как ему показалось, но позы не изменила и даже не повернула головы.

Расстояние от талии до края платья оказалось слишком коротким. Ощутив шершавую фактуру обтягивающего бедро материала (он не знал названия этой ранее не попадавшейся ему синтетики, а может, и натуральной ткани типа тонкого парашютного шелка), Шульгин решил особенно не мешкать, развивая успех, прикоснулся губами к тонко пахнущей цветочными духами шее и продвинул руку вверх по плавному изгибу. Успел убедиться, что надеты на Сильвии все же не колготки, а длинные чулки на резинке. Воображение уже рисовало дальнейшее, но — увы…

Аггрианка небрежным движением руки, словно отстраняя задевшую за платье ветку, убрала ладонь Шульгина с завоеванного им плацдарма и, повернув голову, с прищуром посмотрела из-под изогнутых ресниц.

— Боюсь, что вы торопитесь… Впрочем, я вас не осуждаю. Пожалуй, женщина, одетая подобным образом, должна ожидать соответствующей реакции.

Она отодвинулась на шаг, не спеша поправила платье, еще раз смерила Шульгина взглядом.

— Я не очень хорошо знаю психологию мужчин. Что, действительно невозможно удержаться?

«Психологию она не знает, стерва! — мысленно возмутился Шульгин. — А какого ж хрена вырядилась?..» — и ответил с виноватой улыбкой:

— Обо всех говорить не буду, а что касается меня… Сами все видите. Я рад, что не обидел вас своим, согласен, несколько дерзким поведением…