Демократия (сборник) - Видал Гор

В тот день, когда Джек Ловетт улетел в Сайгон, в Гонконге начался дождь. Дождь превратил улицы в грязные потоки, единственная пара туфель, которую Инез взяла с собой, заскорузла, дождь поломал цветы дерева цезальпинии на балконе квартиры, в которой ее оставил Джек Ловетт, и закрыл вид из окна спальни на дорогу в «Счастливую долину». Дождь напоминал ей о Гонолулу. Дождь и затянутый горизонт, поломанные цветы и постоянный запах плесени в маленькой квартире, — все напоминало ей Гонолулу, разве что в Гонконге было холодней. Ей все время было холодно. Каждое утро после отъезда Джека Ловетта Инез просыпалась рано с легкой дрожью, надевала галоши и плащ, найденные в шкафу, где, кроме этих вещей, ничего не было, и выходила на прогулку. Она разработала себе маршрут. Сперва шла вниз по Куинз-роуд, затем поворачивала у англиканской церкви и поднималась по Гарден-роуд до американского консульства, где усаживалась в приемной и читала газеты.

В приемной американского консульства Инез довольно часто читала о родственниках Гарри Виктора. В «Саус Чайна морнинг пост» она прочла, что супруга Гарри Виктора не присутствовала на похоронах золовки Гарри Виктора — частном богослужении в Гонолулу, после которого сенатор Виктор уклонился от разговора с репортерами.

В азиатском издании «Интернэшнл геральд трибюн» она прочла, что тестю Гарри Виктора потребовалось лечение в центральном тюремном госпитале округа Гонолулу в связи с легкими ранами, которые он нанес себе при попытке самоубийства посредством бритвы марки «Бик». В международных изданиях «Тайм» и «Ньюсуик» она прочитала, что дочь Гарри Виктора при нелепых или таинственных обстоятельствах пропала без вести во Вьетнаме.

Слово «нелепых» было употреблено в «Тайм», а «таинственных» — в «Ньюсуик». И в «Тайм», и в «Ньюсуик» употребили слова «пропала без вести», так же как и в «Саус Чайна морнинг пост», выпусках «Уолл-стрит джорнл» и «Интернэшнл геральд трибюн» для Азии, и «Стрейтс тайме», и «Нью-Йорк тайме», и «Вашингтон пост», полученных в консульстве через три дня после выхода, которые она прихватила домой. Инез казалось, что слова «пропала без вести» не вполне отражают случившееся. Пилоты сбитых истребителей считались «пропавшими без вести», равным образом, как и корреспонденты, которых видели в последний раз попавшими в засаду. «Пропасть без вести» подразумевало исполнение неких обязанностей, что не совсем совпадало с посадкой в Сиэтле на транспортный самолет «С-5А» и полетом в Сайгон в поисках работы. Возможно, в этом и состояла нелепость, а может даже и таинственность происшедшего.

Обычно Инез заканчивала чтение газет, когда время уже близилось к полудню, она шла от консульства по Гарден-роуд к зданию, которое, похоже, было китайским детским садом, с террасой, крытой рифленым пластиком, на которой играли дети. Она стояла на дожде, наблюдая за ребятишками до тех пор, пока они по сигналу маленького колокольчика не строились в цепочку и не маршировали внутрь; затем она брала такси и возвращалась в квартиру, вешала сушить плащ на дверь ванной и ставила галоши у дверей. Она не имела ни малейшего представления о том, кому принадлежали эти плащ и галоши. Она не имела никакого представления о том, кому принадлежала эта квартира.

«Одному человеку во Вьентьяне», — сказал Джек Ловетт, когда она спросила об этом.

Она решила, что это — женщина, так как и галоши, и плащ были маленькие. Она решила, что эта женщина — американка, потому что единственный предмет в домашней аптечке — пластиковая бутылочка с таблетками аспирина — был с наклейкой знакомой ей нью-йоркской аптеки… Она решила, что эта американка была репортером, поскольку на кухонном столе стояла стандартная пишущая машинка «Смит-корона» и лежала книга «Словосочетания в современном английском языке», а также «Памяти Каталонии» Джорджа Оруэлла в мягкой обложке в выдвижном ящике тумбочки у кровати. Инез знала по опыту, что все репортеры имели книгу «Памяти Каталонии» в мягкой обложке и держала ее в одном месте со спичками, свечкой и записной книжкой на случай, если отель будут бомбить. Когда она спросила Джека Ловетта, действительно ли хозяйка квартиры, пребывающая во Вьентьяне, американка и репортер, он пожал плечами.

«Это не имеет значения, — сказал он. — Квартира хорошая».

После этого, читая газеты в приемной американского консульства, Инез взяла за правило просматривать подписи под сообщениями из Вьентьяна в поисках женских имен, но ей не попалось ни одного.

Телефон в квартире никогда не звонил. Информация для Джека Ловетта в Гонконге поступала в маленький отель близ Коннот-роуд; этот же номер Инез дала Эдлаю, когда дозвонилась до него в Гонолулу в день своего прибытия. Поскольку Гарри повесил трубку, не дождавшись конца фразы, когда она позвонила ему из Вахиавы, чтобы сказать, что уезжает в Гонконг, она перезаказала разговор на имя Эдлая, однако первым трубку взял Гарри.

«Мне довелось узнать, что ты в Гонконге», — сказал Гарри.

«Естественно, тебе довелось, — сказала Инез. — Я сказала тебе, что еду туда».

«Вы будете говорить с этим лицом? — повторял оператор. — Это то лицо, с которым вы хотели говорить?»

«Повесь трубку», — сказала Инез.

«Нет, — сказал Гарри. — Это не то лицо».

«Это не имеет к тебе никакого отношения, — сказала Инез, когда наконец трубку взял Эдлай. — Я хотела удостовериться, что ты это знаешь».

«Папа сказал мне. — Эти слова Эдлая прозвучали несколько осуждающе. — А к кому это имеет отношение?»

«Во всяком случае, не к тебе».

«И что же я должен сказать папе?»

Инез подумала над этим вопросом.

«Скажи ему „привет“», — ответила она наконец.

В Гонконге был вторник, а в Гонолулу — понедельник.

В Гонконге была среда второго апреля, когда Джек Ловетт улетел в Сайгон искать Джесси.

Дважды в течение этой первой недели — недели постоянных дождей — он неожиданно возвращался в Гонконг: первый раз на транспортном самолете компании «Эйр Америка» с восьмьюдесятью тремя гражданами третьих стран, подпадавшими под категорию сферы американских интересов, второй — чартерным рейсом на «Боинге-707» компании «Пан-Америкен» вместе с офицерами и денежными запасами сайгонских отделений Американского банка, Первого государственного «Сити-банка» и «Чейз Манхэттен банка». В первый раз он прилетел всего на несколько часов, которые провел у телефона в квартире, во второй раз он остался на ночь, и они поехали в Репалс-Бей, где выбрали номер с видом на море. Они заказали ужин в номер, спали, просыпались и снова засыпали, и всякий раз, когда они не спали, Джек Ловетт говорил. Казалось, номер в Репалс-Бее он считает нейтральной территорией, где ему можно было говорить то, что нельзя было сказать в квартире, принадлежавшей кому-то во Вьентьяне. Он говорил всю ночь. Он говорил, обращаясь к Инез, но как бы с самим собой. Некоторые слова и фразы постоянно повторялись.

Фаза фиксированной геометрии крыла.

Ударные операции маловысотных штурмовиков.

Секретные нелегальные полеты.

«Изъятие».

Активы.

АМР[142] без активов.

ЮСИА[143] без активов.

Под «активами» Джек Ловетт, похоже, понимал воздушный транспорт, самолеты и деньги. Активы были у ДАО. Нужно было увеличивать собственные активы, поскольку без частных активов не могло быть гарантий эвакуации. Эвакуации никто гарантировать не мог, поскольку все они там жили в мире снов. Там царило время дилетантов. Там заправляли бумагомаратели.

Каждый раз, когда Джек Ловетт говорил «там», он бросал взгляд на окна, выходившие на залив, как если бы это «там» можно было увидеть, как будто его взгляд обладал способностью телескопического видения на девятьсот миль через Южно-Китайское море. Ближе к рассвету он заговорил о списках, которые они там составляли. Они наконец-то решили сосчитать тех, кого следовало вывозить в первую очередь в том случае, если будет необходима эвакуация.