Дипломат - Джеймс Олдридж.

Мак-Грегор собрался с силами и приступил к трудному делу: надо было написать матери и объяснить ей последний поворот событий. Короткие разговоры по телефону не удовлетворяли ни его, ни ее; она не вполне понимала, что он делает, а он не мог объяснить ей это. Все равно она была на его стороне, против всех, и хотела приехать в Лондон, чтобы поддержать в нем бодрость. Мак-Грегор просил ее не приезжать. И так уж все было достаточно сложно; поэтому он заверил ее, что приедет в Шипборн, как только сможет вырваться. А пока что пусть она сидит дома и не ездит в Тонбридж звонить ему. У нее дома не было телефона, а звонить из местного почтового отделения она не хотела и поэтому отправлялась за шесть миль, в Тонбридж, и говорила с ним оттуда, из телефонной будки. Он сказал ей, чтобы она этого не делала, и обещал писать каждый день. Теперь он сел писать письмо, но не успел начать, как позвонил профессор Уайт.

Профессор сказал Мак-Грегору, что если тот не раздумал лететь в Иран, то пусть завтра в полдень будет в лондонской конторе Англо-Иранской компании со своим багажом. Самолет отправляется в два часа. Мак-Грегор не ответил ни да, ни нет, и профессор повторил, что все зависит только от желания Мак-Грегора и что он завтра будет ждать его.

Потом пришел Асквит. Он не сообщил ни Джейн, ни Мак-Грегору о своем разрыве с Эссексом. Он сказал только, что пришел за Мак-Грегором, чтобы вместе ехать в палату общин, где сегодня будут запросы и дебаты по внешней политике, и прибавил, что время позднее и пора уже отправляться.

Асквит вел машину быстро, не заботясь об осторожности, но все-таки к выходу спикера им не удалось поспеть, и палата уже слушала молитву, когда они вступили под каменные своды Сент-Стивен-холла. Зал палаты общин сгорел в 1940 году, и временно, до постройки нового, правительство вершило дела в помещении палаты лордов. С первой минуты, когда Мак-Грегор услышал стук своих шагов по каменным плитам коридора, ему стало не по себе; может быть, в том был повинен запах сырости, исходивший от серых стен, или скудное освещение, или же уверенность, что предстоит новая комедия, последняя и самая гнусная, а может быть, на него действовало угрюмое молчание Асквита, которого, видно, томила такая же тревога. Озлобившись, Мак-Грегор потерял веру в это учреждение – верховное судилище страны, которое сейчас должно было вынести ему приговор. Не чувствовал он этой веры и в Асквите – тот даже не пытался скрыть свое настроение, такое мрачное, словно он ждал суда и над собой. Мак-Грегор поискал было глазами Кэтрин, но ее нигде не было видно; только полисмены и клерки стояли в проходах да какие-то люди спешили мимо. Он вместе с Асквитом остановился возле одного из полисменов, не зная, чего, собственно, они ждут.

Они не двигались с места и не разговаривали. Оба стояли, засунув руки в карманы пальто, и тоскливое волнение Мак-Грегора дошло уже до того, что к горлу стал подкатывать клубок тошноты. Но в это время высокий человек в черном пиджаке и брюках в полоску подошел и поздоровался с Асквитом.

– Мое почтение, Джон, – сказал он. – Вам оставлены места на галерее. Сейчас служитель проводит вас, а в перерыве, если захотите, вместе пройдем в кафетерий выпить чаю.

Когда Асквит познакомил его с Мак-Грегором, на лице этого нестарого, но уже седеющего консерватора отразилось некоторое удивление, однако он ничего не сказал и тут же выписал им два пропуска. Служитель повел их наверх; там им пришлось расписаться в книге, после чего их пропустили на небольшую галерею, вдоль которой тянулись две резные деревянные скамьи с красной обивкой. Собственно говоря, это был просто резной балкончик, вмещавший всего шесть или семь человек, но, попав сюда, они почувствовали себя уже в палате. Холодные стены аббатства остались за дверью, а здесь был богато отделанный красный зал, битком набитый людьми.

На передней скамье сидела Кэтрин; рядом с ней было свободное место, но так как Асквит вошел первым, то оно досталось ему. Мак-Грегора служитель усадил позади них, на второй скамье, которая стояла значительно выше, так что ноги его оказались почти у самого затылка Кэтрин, и, глядя в зал, он видел перед собой ее шелковистые волосы. Усевшись, Мак-Грегор стал потихоньку стягивать свой макинтош, стараясь при этом не обеспокоить соседку, пожилую даму с внешностью по меньшей мере герцогини. Сложив макинтош и осторожно пристроив его в ногах, Мак-Грегор осмотрелся по сторонам. Цветные витражи, готические своды, панели резного дерева, опоясывавшие стены, – все это настраивало на церковный лад. Для человека, который попал сюда в первый раз, тем более в такой момент, когда любопытство лишь ненадолго могло отвлечь его от горьких мыслей, впечатление, надо сказать, было благоприятное.

Зал отчетливо делился на две половины амфитеатрами расположенных друг против друга скамей. Представители правительственной партии сидели налево от Мак-Грегора, а оппозиция – направо; и тех и других легко было распознать по отдельным хорошо знакомым лицам. В глубине, на высоком кресле, в мантии, парике и при всех прочих регалиях, восседал спикер. Впереди и ниже него размещались клерки, а еще ниже стоял длинный стол, разделявший передние ряды скамей. Он был завален книгами и бумагами, и на одном конце его лежал жезл. По обе стороны стола лицом друг к другу сидели лидеры правительственной партии и оппозиции: Эттли, Черчилль, Дальтон, Идеи, Стрэчи, Брэкен, Моррисон, Лоу. Сэр Стаффорд Криппс так вытянул свои длинные ноги, что они легли на край стола; такая бесцеремонность показалась Мак-Грегору неуместной и даже неприличной. Мистер Иден, сидевший напротив, должен был любоваться подошвами ботинок Криппса. На скамьях, поднимавшихся четырьмя ярусами с каждой стороны, сидели беспрерывно переговаривавшиеся мужчины и среди них несколько тихих и безмолвных женщин. Откуда-то из-под галереи продолжали входить все новые и новые члены палаты, и Мак-Грегор видел, как они кланялись спикеру и рассаживались по местам. На уровне своей галереи Мак-Грегор заметил другой узенький балкончик, на котором сидело два-три человека. Прямо напротив шла галерея побольше, и по ее общему виду нетрудно было заключить, что это галерея прессы. Мак-Грегор оглядывал публику, находившуюся в зале, думая увидеть Эссекса. Но Эссекса в палате не было.

Мак-Грегор знал, что каждое заседание парламента начинается с ответов на запросы. Большинство запросов подается в письменном виде еще до начала заседания, и служитель вручил Мак-Грегору печатный перечень уже внесенных запросов. Но оглашению письменных запросов предшествуют обычно запросы устные, которые непосредственно адресуются министрам. В данный момент мистер Дальтон давал кому-то объяснения по поводу ввоза табака в счет американского займа. Несмотря на все свое нетерпение, Мак-Грегор с интересом прислушивался к запросам. Некоторые из них касались коммерческих или финансовых дел, в большинстве же речь шла о мелких, но досадных злоупотреблениях властей. Запросы поступали и справа и слева, и министры, которых касалось дело, должны были каждый раз давать ответы. Мак-Грегор, слушая все это, быстро осваивался с правилами парламентской процедуры и в то же время убеждался в неукоснительной серьезности, присущей всем действиям этого выборного органа. Впрочем, по-настоящему его интересовало только одно действие упомянутого органа – то, которое будет направлено против него, Мак-Грегора. Но его черед все не наступал. И когда он, наконец, наступил, зал замер в ожидании. Члены палаты, прохлаждавшиеся в кулуарах, толпой повалили на свои места, словно почуяв, что настает долгожданный момент. Мак-Грегор тоже почуял это и перевел взгляд на затылок Кэтрин, но она сидела, словно каменная, и, не поворачивая головы, смотрела вниз.

Спикер предоставил слово для запроса достоуважаемому члену палаты от Ломбарди. На скамьях оппозиции поднялся со своего места убеленный сединами джентльмен весьма внушительного вида, в дымчатом пенсне на ленточке. С его высокой, сухопарой фигурой странным образом не вязался голос, напоминавший глухое ворчание хорошо выдрессированной собаки.

– Мистер спикер! Я обращаюсь с запросом к министру, представляющему здесь премьер-министра. – Он выдержал паузу, обводя зал острым, испытующим взглядом. – Один из слуг британской короны, некий А. Э. Мак-Грегор, выступил на днях в печати с заявлением по поводу правительственной миссии в Москву и Иранский Азербайджан, в которой он имел честь принимать участие. Это заявление содержало серьезные обвинения не только по адресу правительства, но и по адресу одного из наших наиболее уважаемых дипломатических представителей и всего Британского содружества наций. Нарушив долг верности, он высказал чудовищное, совершенно необоснованное подозрение относительно нашей искренности в отношениях с другими странами. Ввиду бесчестья, нанесенного нам перед всем миром, и ввиду того ущерба, которое означенный Мак-Грегор причинил государству, я желал бы спросить правительство, какие меры приняты им для того, чтобы решительно и бесповоротно дезавуировать заявление Мак-Грегора. И более того, – прорычал он, – какие приняты меры к наказанию этого человека за нарушение законов и постановлений правительства?