Вслед за словом - Владимир Дмитриевич Алейников

дальней музыки. Что мне сказать? Берега – мою речь берегут. Да и речь – всегда берегиня. Надо будет – вновь призовут. Ведь живому – не до гордыни. Ведь живое – сама благодать. Радость, с грустью в дружбе давнишней. Для живого – никто не лишний. Остальное – не передать…

…Представьте себе огни – вдали, и вблизи – огни: цепочки, скопления, россыпи, и – тёмные очертания приближающегося неспешно, продолжающегося – и вправо, и влево, и вглубь, туда, где угадывается гряда крутолобых гор, а за нею – ещё гряда, и ещё, раздвигающегося, как веер, завораживающего зрение, обостряющего – да так, что становятся вдруг слышны все оттенки малейшие звуков, составляющих нечто единое, неразрывное, неизъяснимое в красоте своей непостижимой, но родной и знакомой, – слух, раскрывающего какие-то потайные оконца в памяти, заставляющего внезапно биться громко и часто сердце, – очертания крымского берега. Приближение берега – с моря. С корабля. С любого судёнышка. Вид на берег. Вхождение в порт. Возвращение. Но – куда? Может – в юность. А может – в этот южный, крымский, роскошный вечер. Может – в сон? Я не сплю, поверьте. Это Ялта? Неужто? Да. Пальмы, набережная, платаны, галереи, балконы, ярусы нависающих друг над другом, словно спелые гроздья невиданных, экзотических, ярких плодов, сквозь листву, то резную, то плотную, сквозь прозрачные струи воздуха, лёгких, светлых, узорных домов. То ли есть в этом что-то испанское, то ли пенится, как шампанское, жизнь на южном, с приезжими толпами отдыхающих, берегу. Вечер пышет энергией бурною. Изумрудное и лазурное – вперемешку, как хвост павлиний. И соблазны – на каждом шагу. И – глаза, широко открытые, женщин, шествующих со свитою карнавальной, своей защитою от реальности – там, где им предстоит обитать, уехавшим после отдыха в города свои, где волшебных чар не доищешься посреди бесконечных зим. Это – Ялта, сплошная блажь, наваждение, сон, мираж, южный вечер, входящий в раж, дрожь в коленках, азарт, мандраж, чушь, фантастика, бред, просвет в гуще серых, безликих лет, сказка, притча, легенда, вздох всех традиций и всех эпох по надежде и по любви, счастье, радость, огонь в крови, свежий ветер, тоска, жара, холод лунный, провал двора, завихрение белых стен, стон из парка и кровь из вен, серебро, золотистый блеск, горя омут и моря плеск, балюстрады, цветущий круг, запах роз и ключи из рук на асфальт, и горячий след поражений всех и побед, кипарисы, рисковый ход, гул элегий и рокот од, нашей жизни крутой замес, ожиданье любых чудес, обещанье любых щедрот, шелест листьев, струе-нье вод, лепет губ, восклицанья, смех, дерзость, грех, доброта, успех, обаяние и беда, расставание навсегда, обретение новых мук, встреч случайность, клубок разлук, нить, протянутая вперёд, шаг тревожный за поворот, взгляд усталый на всё вокруг. Это – Ялта, и это – юг. Почему я вспомнил её? Потому что вело – чутьё. И – наитье. В который раз! Рай, мелькнувший у самых глаз…

…И когда я открыл глаза, то увидел, что ветка шиповника, по которой вверх поднималась, обхватив её цепко, плеть незаметно за лето разросшегося во все стороны, тёмно-зелёного, жить желающего плюща, за моим окном покачнулась под напором довольно свежего, налетевшего ветерка, но потом, чуть помедлив, снова, точно вдруг спохватившись, выпрямилась.

И тогда я вспомнил о том, что давно, так давно, что это слишком долго дремало в памяти и проснулось только сейчас, шёл я в бухты под Кара-Дагом, по тропинке узкой, петляющей, то сбегающей вниз, то вверх поднимающейся, чтобы там, отдышавшись слегка, опять, вниз и вверх, упрямо бежать – и меня потом привести, наконец-то, прямо на место.

Полагаю, что этого, нынче, так, по вспышке, как я привык приговаривать, воспоминания мне, седому, вполне достаточно, чтобы стало мне с ним, возникшим вмиг, случайно, из ничего, показаться может кому-то, а на самом-то деле – из утреннего, мне глаза приоткрывшего света, сразу как-то теплей и светлее в мире этом, на склоне августа, в Коктебеле, в доме пустом.

…Жаль, что лето снова проходит. Что же было нынешним летом? Я работал. Был всем обетам – верен. В сердце рвалась тоска. Я старался держаться. Было мне несладко. Не потому ли мне запомнился день в июле – и стрекозы, и облака?

Вот и запись об этом. Пусть мне и нынче развеет грусть.

Облака – надвигаются с запада, заволакивают синеву, густеют в горячем небе, клубятся, меняют окраску, и цвет переходит в цвет: белёсый – в чуть синеватый, молочный – в бледно-лиловый, сметанный – в туманный, сквозной, – и вся эта масса движется, и вся эта зыбкость дышит, и вся эта гуща бродит, ворочается, встаёт и крепнет, как будто брага, – и видеть ли в этом благо? – и ждать ли дождя? – не знаю, по мне – так пускай придёт.

Стрекозы – повсюду, их множество, глазастые, гибкие, маленькие, недавно вдруг появившиеся, – летают среди ветвей, сидят, как из воздуха сотканные, загадочные создания, на листьях и на цветах, на бельевых верёвках, взлетают, вибрируя крылышками, смотрят вокруг с любопытством, по-детски, – им, видно, нравится вживаться в июльский мир.

Подобие марева в небе. Обрывки музыки. Ветер. Простор над Святой горою. Стрекозы и облака.

И день в середине лета особым наполнен смыслом. И вечер придёт, прохладный, означенный полнолуньем. И мысли взлетают – к птицам, стрекозам и облакам.

Не тебе говорить, что город, этот гриновский город приморский, незабвенный, не существует, ибо вымысел он, – он есть. Не тебе говорить, что это плод фантазии, да и только, – надо просто упрямо верить в то, что можно в пути обресть.

У меня что ни шаг – то радость, у меня что ни взгляд – то новость, что ни день – то новая повесть о неведомом и родном. Нет причины – забыть об этом. Так отрадно дружить со светом, находить, и зимой, и летом, то, что рядом, в раю земном.

Этот город расскажет о море, о медузах и рыбах, плывущих в синевато-зелёной воде, в завихрениях плещущих волн. Этот город расскажет о небе надо мной, неизменно высоком, где созвездий скопленья сияют драгоценным, далёким огнём.

Неизбежность и невозможность, несомненность и непреложность, простота, за которой – сложность, риск, сменяющий осторожность, непрерывно связаны здесь меж собою, здесь всё – в единстве, прочном, давнем, неистребимом, всё – в гармонии, навсегда.

Пой, скиталец, о том, что видел, пой, затворник, о том, что слышал, пой, отшельник, о том, что знаешь, что открылось тебе, когда прозревал ты чудес