Жюльетта. Том II - Маркиз де Сад

— Никогда! Клянусь, ни разу в жизни! Я дрожу от ужаса…

— Дрожите, мадам, дрожите, — буркнул жестокий Нуарсей, продолжая содомию, — только не мешайте мне.

Но миниатюрная красотка не переставала извиваться и кричать изо всех сил:

— Отпустите меня! Это насилие, чудовищное насилие!

— Ах ты тварь, будь ты проклята! — взревел Нуарсей, схватил пистолет и приставил его к виску нашей гостьи. — Еще одно слово, и я вышибу тебе мозги.

Только тогда несчастная поняла, что сопротивление не имеет смысла. Она сникла и опустила голову на мою грудь, заливая ее слезами; я щипала ей живот, вырывала на лобке волосы, словом, причиняла ей такую невыносимую боль, что Нуарсей, зажатый, как в тисках, в маленьком анусе, почувствовал, как вскипает его сперма. Он из-под низу схватил ее за обе груди, с силой стиснул их, бедняжка закричала от боли, и он извергнулся. После этого я села на ее очаровательное, залитое слезами лицо и в свою очередь получила огромное удовольствие. Эта сцена воспламенила Нуарсея, орган его поднялся, и он присоединился к нам. Мне пришлось передвинуться ниже, а распутник вставил член в рот мадам де Вальроз и заставил ее сосать его; первой ее реакцией было отвращение, смешанное с негодованием, однако в следующий момент она повиновалась. Какая это была сладострастная группа! Я сжимала бедрами бедра Вальроз, Нуарсей наслаждался оральным совокуплением и сверлил языком мое анальное отверстие. Некоторое время спустя я залила соком влагалище моей наперсницы, Нуарсей сбросил сперму в ее рот, и мы поднялись.

— Ну вот, — сказал Нуарсей, вновь обретя прежнее хладнокровие, — теперь вы наставили мужу рога, а как насчет того, чтобы спасти ему жизнь?

— Но спасет ли это его, сударь? — спросила заплаканная женщина своим сладким и печальным голосом. — Вы уверены, что это ему поможет?

— Клянусь всем, что есть во мне святого, — торжественно заявил коварный злодей. — И если я окажусь не прав, я не буду настаивать на том, чтобы повторить наши сегодняшние забавы.4 Приходите сюда завтра утром, мы вместе пойдем к судье, вы подпишете заявление о виновности вашего супруга, а на следующий день он будет с вами.

— Нуарсей, — прошептала я на ухо чудовищу, — я восхищена вашим упорством и вашей стойкостью в злодействе даже после того, как утихли страсти.

— О чем ты говоришь? — пожал плечами Нуарсей. — Ты видела, что я получил удовольствие, а ведь тебе, должно быть, известно, что всякий мой оргазм означает смертный приговор.

На том мы и расстались. Мадам де Вальроз, которую я проводила до дома, на прощанье умоляла меня проявить участие в ее деле, и я обещала со всей искренностью, с какой дают обещания надоевшей уличной девке. На следующий день она сделала свое заявление в суде, а еще через день Нуарсей так ловко повернул процесс, что бедную женщину объявили сообщницей и повесили рядом с колесом, на котором умирал ее муж с переломанными костями. Мы с Нуарсеем из окна любовались этим зрелищем и неистово ласкали друг друга. Если хотите знать, приятен ли был мой оргазм, отвечу, что давным-давно я не испытывала такого сладостного извержения. Сострадание подсказало Нуарсею попросить об опеке над осиротевшим ребенком, он получил ее, изнасиловал девочку и спустя двадцать четыре часа вышвырнул ее на улицу почти без одежды и без единого су.

— Это много лучше, чем убийство, — назидательно сказал он мне, — ее страдания будут продолжаться очень долго, столько же буду радоваться я как их главный виновник.

Тем временем аббат Шабер подыскал для меня все, что было мне нужно. Через неделю после возвращения в Париж я переехала в городской особняк, и вы знаете, насколько он роскошен; еще я купила вот это поместье, где сегодня имею честь принимать вас, друзья мои. Оставшиеся деньги я вложила в разные предприятия и, завершив свои финансовые дела, обнаружила, что мой годовой доход в грубом исчислении составляет четыре миллиона франков. Пятьсот тысяч, отобранных у Фонтанж, пошли на украшение моих домов, и я надеюсь, вы отдали должное моему вкусу. Затем я позаботилась об удовлетворении своей плоти: я укомплектовала несколько женских сералей, наняла тридцать лакеев, подобрав высоких и крепких молодцев с приятными физиономиями и выдающихся размеров членами, а об их услужливости вы и сами знаете. Кроме того, в Париже на меня работают шесть опытных и ловких сводниц, и когда я наезжаю в город, я три часа в день провожу в их заведении. Они ищут для меня лучший товар по всем провинциям, и вы, наверное, успели убедиться в его безупречном качестве. Короче говоря, я осмелилась бы предположить, что мало на свете женщин, которые могут похвастаться столь роскошной жизнью, и несмотря на это я никак не могу успокоиться: я считаю себя бедной, мои желания намного превышают мои возможности; будь у меня средства, я бы тратила в два раза больше, и я готова перевернуть землю, чтобы увеличить свое состояние.

После того, как моя жизнь вошла в нормальную колею, я послала служанку привести из Шайло мадемуазель Фонтанж. Щедрая Природа сполна одарила ее красотой; если вы закроете глаза и представите Флору, все равно этот образ будет жалким подобием этой необыкновенно грациозной и привлекательной девушки. Мадемуазель Донис шел восемнадцатый год, ее золотистые волосы, если их расчесать, ниспадали почти до самого пола, ее светло-карие глаза отличались несравненной выразительностью, теплыми искорками в них светились и любовь и сладострастие, ее прелестный ротик, казалось, открывается только для того, чтобы еще сильнее подчеркнуть ее красоту, а безупречные зубы напоминали жемчужины в окружении ярких роз. Без одежд это прелестное создание могло свести с ума художника, запечатлевшего трех Граций. А какой бугорок Венеры предстал моим глазам! Какие величественные, какие манящие бедра! Если же описать ее зад одним словом — ибо иначе описать его невозможно, — то этим словом будет «умопомрачительный». О, Фонтанж! Какой жестокостью, каким распутством надо было обладать, чтобы не сжалиться над этим сонмом прелестей и не отвести от тебя ужасную судьбу, которую я уготовила тебе!

Когда пять лет тому назад ее мать впервые рассказала ей обо мне, Фонтанж сразу почувствовала глубочайшее, почти экстатическое уважение к незнакомке по имени Жюльетта; узнав от служанки, кто ее забирает из монастыря, она пришла в восторг, а переступив порог моего дома, потрясенная его роскошью, множеством учтивых лакеев, сказочной обстановкой, которая была для нее равносильна открытию мира, ибо она всю сознательную жизнь провела в монастыре, девушка молча моргала глазами; в них сквозило недоверие, ей, наверное, показалось, что она перенеслась на Олимп, в небесную обитель богов, скрытую от глаз людских в заоблачных высотах; а я показалась ей не иначе как Венерой. Она припала к моим ногам, я подняла ее, расцеловала ее алые губы, блестевшие глаза, щечки, розовые и благоуханные, зардевшиеся румянцем от прикосновения моих губ. Я крепко прижала ее к своей груди и почувствовала, как часто бьется ее маленькое сердце — еще неоперившийся птенец, вытащенный из гнезда. Одевалась она просто, но со вкусом, и из-под украшенной цветами шляпки на восхитительные плечи волнами падали светлые волосы. Когда она заговорила, я услышала сладкую, неземную музыку.