Сергей Николаевич Булгаков - Коллектив авторов

1930 года // Архив семьи Шпета.

491

Баранова-Шестова Н. Л. Жизнь Льва Шестова: в 2 т. Т 2. С. 144.

492

Булгаков уже в 1905 году поставил Шестова в один ряд с «благочестивыми атеистами» Фейербахом, Ницше, Штирнером, которые «как коршуны, сами поедающие свою печень, столь чуждые и далекие от уравновешенного и успокоенного, “трезвого” индифферентизма позитивистов, и впрямь не найдут для себя места в одной из “многих обителей”, уготованных Отцом, и не вложат, наконец, свои пытующие персты неверующего Фомы в язвы гвоздиные». Цит. по: Булгаков С. Н. Религия человекобожия у Л. Фейербаха // Булгаков С. Н. Соч.: в 2 т. Т. 2. С. 165.

493

Письмо С. Булгакова – Л. Шестову 12 марта 1936 года // Archives de la Sorbonne. Correspondance Lflon Chestov.Volume IX. Ms. 21 19. 1933–1936, f. 115.

494

В 1905 году Шестов, характеризуя Булгакова, заметил: «…главное преимущество веры – что она может ничего не бояться». Цит. по: Письмо Л. Шестова к сестре Фане от 14 апреля 1905 года // Баранова-Шестова Н. Л. Жизнь Льва Шестова: в 2 т. Т. 1. С. 80.

495

Булгаков С. Н. Философия имени. С. 29.

496

Там же. С. 33.

497

Публикуется по изданию: Русское богословие в европейском контексте. С. Н. Булгаков и западная религиозно-философская мысль / под ред. В. Поруса. М., 2006. С. 181–197.

498

Эти искания вызывали у Шестова сомнение в их подлинности; он не доверял «интеллигентским» религиозным упражнениям, в особенности, когда они претендовали на преобразование веры, на «реформаторство». Обретение веры, полагал он, дело мучительное и трудное, прямо-таки невозможное для тех, кто, подобно Бердяеву, Мережковскому или Булгакову, совершает его не радостным и простым раскрытием души, а через умствование, рациональное конструирование, под результаты которого так или иначе «подгоняются» внутренние духовные движения и переживания (см.: Шестов Л. Соч. Т. 5. СПб., 1911. С. 97–98). Впрочем, едва ли не в еще большей степени это относится и к самому Шестову, надрыв и умственность религиозных исканий которого слишком очевидна. Взаимное недоверие в вопросах веры – это вообще отличительная черта общения российских интеллигентов, так резко проступающая именно в кризисные времена.

499

Булгаков С. Н. Некоторые черты религиозного мировоззрения Л. И. Шестова // Соч.: в 2 т. М., 1993. Т. 1. С. 519, 521.

500

«Оба лица выражали для художника одно и то же постижение, но по-разному, одно из них как видение ужаса, другое же как мира, радости, победного преодоления. То было художественное ясновидение двух образов русского апокалипсиса, по сю и по ту сторону земного бытия, первый образ в борьбе и смятении (а в душе моей оно относилось именно к судьбе моего друга), другой же к победному свершению, которое ныне созерцаем.» – вспоминал С. Н. Булгаков в 1943 году, спустя шесть лет после трагической гибели о. Павла, когда жить ему самому оставалось чуть более года (Булгаков С. Н. Священник о. Павел Флоренский // Соч.: в 2 т. Т. 1. С. 546).

501

Даже в его настоящей фамилии есть что-то «говорящее»: Шварцман – черный человек.

502

Ерофеев В. Одна, но пламенная страсть Льва Шестова // Шестов Л. Избр. соч. М., 1993. С. 36.

503

Интересно, что различие между «трагедией философии» и «философией трагедии» укрылось даже от такого тонкого исследователя, как В. В. Зеньковский. Будучи ознакомлен с книгой С. Н. Булгакова, вышедшей на немецком языке в 1927 году, он в своей «Истории русской философии» ошибочно назвал эту книгу “Philosophie d. Tragoedie”, тогда как ее название – “Die Tragoedie der Philosophie”, что и является правильным переводом с русского оригинала (см.: Зеньковский В. В. История русской философии. Т 2. Ч. 2. СПб., 1991. С. 200).

504

«…Булгаков, как всякий подлинный философ, исходит из гносеологии. Он называет принцип свободного искания истины “священнейшим достоянием философии”. И одна из его заслуг заключается в том, что он показал, как искание истины находит свой истинный путь в направлении идеи Всеединства» (Левицкий С. А. Очерки по истории русской философии. М., 1996. С. 387–388).

505

Булгаков С. Н. Некоторые черты религиозного мировоззрения Л. И. Шестова // Соч.: в 2 т. Т. 1. С. 522.

506

См.: Там же. С. 523.

507

Булгаков С. Н. Некоторые черты религиозного мировоззрения Л. И. Шестова. С. 523.

508

Там же. С. 525, 535.

509

«Шестов по праву может считаться одним из самых глубоких и радикальных скептиков в истории мировой философии. Его скепсис направлен против рационализма – против веры в незыблемые начала разума и в принудительную мощь истины. Шестов – иррационалист. Он явно предпочитает тертуллиановское “credo quia absurdum” ансельмовскому “credo ut intelegam”. Религиозный иррационализм в облачении радикального скепсиса – такова формальная характеристика его философской установки» (Левицкий С. А. Очерки по истории русской философии. С. 396–397). «Опровержение рационализма, восстание против разума – основная задача всей философской и литературной деятельности самого Шестова, единственный пафос всех его писаний и единственное их вдохновение» (Асмус В. Ф. Лев Шестов и Кьеркегор // Философские науки. 1972. № 4. С. 71). «Для Шестова характерен крайний скептицизм, источником которого явился идеал нереализуемого сверхлогического абсолютного познания» (Лосский Н. О. История русской философии. М., 1991. С. 415). «Шестов, без конца доказывает, что даже самая замкнутая система, самый универсальный рационализм всегда спотыкаются об иррациональность человеческого мышления» (Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Камю А. Бунтующий человек. М., 1990. С. 36).

510

Зеньковский В. В. История русской философии. Т. 2. Ч. 2. С. 83. Ту же мысль подчеркивает В. Ерофеев: «Жесточайший парадокс состоит в том, что боготворчество Шестова все время вращается вокруг разума; разум сторожит и контролирует его, накладывает вето на трафаретное представление о творце, санкционирует иррационализм, поощряет изысканный обман самого себя, чтобы в конце концов, запутавшись в