Двуликий Берия - Борис Соколов

Сразу скажу, что аргументация Никиты Сергеевича могла бы убедить разве что школьников, начитавшихся детективов и романов Дюма о разведчиках и коварных заговорщиках, устраивающих дворцовые перевороты. Люди же, сколько-нибудь осведомленные о работе органов госбезопасности, хорошо знали, что сами министры на конспиративные квартиры не ходят. Что же касается закрытости системы МВД-МГБ, то в части агентурной деятельности, будь то за рубежом или внутри страны, она была, есть и будет. В тоталитарном же или просто авторитарном обществе подобная завеса секретности неизбежно распространяется и на все стороны деятельности правоохранительной системы. И тут совершенно без разницы, кто стоит во главе органов — Ежов или Берия, Круглов или Серов. Что же касается только что освобожденного генерала С.Ф. Кузьмичева, арестованного по «делу врачей», то его вновь арестовали, уже по делу Берии, год продержали в тюрьме, а потом опять освободили, так и не предъявив никаких обвинений. Назначение Кузьмичева начальником управления охраны выглядело вполне логичным. Он уже занимал этот пост в 1949–1950 годах, но был уволен в связи с развитием «дела врачей». Формальным поводом для ареста Кузьмичева послужило дело о злоупотреблениях бывшего начальника Главного управления охраны Н.С. Власика. Теперь же, после того, как все обвинения по «делу врачей» были признаны сфальсифицированными, а по делу о Главном управлении охраны выяснилось, что Кузьмичев ничего из казенного имущества не присваивал, никаких оснований не доверять ему вроде бы не было.

Хрущев продолжал рисовать образ коварного заговорщика: «Вот этот сбор всяких сведений. Вы знаете, например, что Берия поставил так вопрос. Я даже сам винюсь перед Пленумом.

Он мне один раз звонит и говорит: «Знаете, у вас работник Административного отдела позвонил Кобулову и спрашивает его, как дела идут. Это невозможно. Я член Президиума, и вроде какая-то тень наводится, кто-то вызывает моего первого заместителя, а не меня». Одним словом, этим самым он ставит вопрос, что ни в ЦК не вызывать, а это значит освободить от всякого партийного контроля органы МВД для произвола…

Вот чего хотел Берия, и я бы, товарищи, сказал, он этого добился. Факт. Ведь вот эти записки по Украине, по Латвии, по Белоруссии. Это же факт, что они собраны не через обкомы, не через центральные комитеты, они собраны через работников МВД, хотя эти материалы имеются все в Центральном Комитете. Значит, он своего добился».

Разумеется, как и всякий министр, Лаврентий Павлович был не в восторге от вмешательства партийных органов в сферу своей компетенции и всячески этому сопротивлялся. Но здесь он не был оригинален. То же можно было сказать и о Молотове, и о Микояне, и о Кагановиче, и о других членах Президиума ЦК, руководивших тем или иным министерством или отраслью народного хозяйства. Все они предпочитали сами отдавать директивы партийным организациям на подведомственных предприятиях и в учреждениях, а не выслушивать указания со стороны какого-то там отдела административных органов ЦК.

Объяснимо и стремление Берии получить сведения об истинном положении на Украине, в Прибалтике и в Белоруссии по линии МВД, а не довольствоваться имевшимися в ЦК сводками. У Лаврентия Павловича были все основания полагать, что доклады местных партийных органов приукрашивают действительность.

Хрущев вместе с тем довольно точно определил сущность политической позиции Берии: «…Ракоши сказал: я бы хотел знать, что решается в Совете Министров и что в ЦК, какое разграничение должно быть. Раз не будет в одном лице, надо более рельефно выявить разделение вопросов. Берия тогда пренебрежительно сказал: что ЦК, пусть Совмин решает, ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой». Лаврентий Павлович хотел оставить Богу богово, а кесарю кесарево. ЦК пусть занимается идеологией, пропагандой и кадрами, а Совмин — проведением конкретной политики, решением всех практических вопросов. При этом взаимоотношения партии и правительства стали бы сродни взаимоотношениям владельцев крупной компании и ее менеджеров. Владелец определяет кадровую политику и (не всегда) общую стратегию, но не вмешивается в действия менеджеров. Если дела идут плохо, команду менеджеров просто меняют, или, наоборот, меняют общую стратегию бизнеса. Нечто подобное предлагал и Берия, причем делал он это явно с согласия и при поддержке Маленкова. Георгий Максимилианович, рассматривая себя в качестве преемника Сталина, надеялся сосредоточить в своих руках как председателя Совета Министров всю реальную власть, отдав на откуп Хрущеву и другим секретарям ЦК марксистско-ленинскую теорию. Берия же рассчитывал безраздельно властвовать в МВД, сделав его главным орудием реформ. Но, как мы знаем, все повернулось наоборот, и очень скоро, через каких-нибудь несколько месяцев после июльского Пленума, выяснилось, что реальная власть не у Маленкова, а у Хрущева. Закаленный в чистках партийный аппарат одолел аппарат советский, только-только, во время войны, почувствовавший вкус настоящей власти.

Хрущев расценил предложение Берии как подрыв руководящей роли партии, попытку свести ее «на положение пропаганды». И тут замечательнейшим образом проговорился: «В его же (Берии. — Б. С.) понимании — какая разница между Гитлером и Геббельсом?» Как и другие коммунистические бонзы, Никита Сергеевич прекрасно сознавал родство большевистского режима с нацистским. Но при этом рассчитывал на роль Гитлера — Сталина, а не Геббельса — Жданова.

И еще Никита Сергеевич признался, что водил притворную дружбу с Берией, но опять-таки только затем, чтобы лучше разоблачить его происки: «Мы ведь с Берия ходили вместе, и под ручку ходили, поэтому многое могли и слышать от Берия… У меня лично с Берия были разные периоды наших отношений, но самый лучший период у меня с ним отношений, такие — не разлей, не растянись — это после смерти товарища Сталина. Если я ему день не позвонил, то он уже звонит и спрашивает, чего не звонишь. Говоришь, что некогда, дела были. «А ты звони».

Я, товарищи, стал думать: что такое, почему такая любовь сразу воспламенилась ко мне, в чем дело? Вроде ничего не изменилось, я таким же остался, каким и был. А он мне звонит однажды и говорит, а что там Маленков, что там Молотов. Он против каждого бросит яд, хочет, так сказать, как-то указать, что вот ты лучше. Я потом это говорил товарищу Маленкову, товарищу Молотову…

Единодушное решение Президиума о Берия — этого, товарищи, надо было добиться. Я прямо скажу, чтобы не шептались потом. Некоторые говорили — как же так, Маленков всегда под руку ходит с Берия, наверное, они вдвоем — это мне говорят, а другим, наверное, говорят, что Хрущев с ним так же ходит. (Смех.) И это правильно. Ходили, и я ходил. Он посредине идет, бывало, а с правого бока Маленков идет, а с левого я. Вячеслав Михайлович как-то даже сказал — черт знает, вы ходите и что-то все время обсуждаете. Я говорю — ничего путного, все гнусности всякие, противно даже слушать, но ходим.