Волшебный корабль - Робин Хобб

Он наблюдал за ними, и глубоко в животе расползался медленный ужас: «Много ли пройдет времени, прежде чем и я стану точно таким же?…»

Между тем на изобретение пути к избавлению у него оставались лишь сутки. Завтра поутру его отведут делать татуировку. Прикуют за руки и за ноги к тяжелым скобам, а голову зажмут в тиски, выложенные изнутри кожей. И наложат небольшую метку, обозначающую его как раба сатрапа. Если сатрап пожелает оставить его у себя, других татуировок у него не прибавится. Вот только вряд ли Уинтроу понадобится государю. Не было у него никаких особых умений для привлечения внимания повелителя Джамелии. А значит, его немедля выставят на продажу. А когда продадут — в его кожу будет вколото добавочное клеймо, знак нового хозяина…

Уинтроу провел несколько часов в мучительных сомнениях. Если позвать содержателя и если тот отправит в гавань гонца — отец явится и его заберет. Или кого-нибудь пришлет за ним. Его отведут назад на корабль, и там он снова станет узником. Правда, уродских меток на лице не прибавится… А если он не обратится к отцу, его татуируют, продадут и татуируют заново. И, если он не сбежит и не выкупится на свободу, — быть ему до скончания дней чьей-нибудь собственностью. По крайней мере, с точки зрения закона. Но в том и в другом случае жрецом Са ему уже не бывать. А поскольку он собирался следовать своему призванию и возвратиться домой, в родной монастырь, при выборе следовало руководствоваться следующим: какой вариант давал ему больше возможностей для побега?

Уинтроу дошел в своих логических рассуждениях до этого момента, и тут-то начались его колебания. Он просто не знал, откуда проще будет сбежать — из рабства у неведомого хозяина, или же с корабля.

Вот так он и сидел в углу своего закутка и от нечего делать наблюдал за покупателями, приходившими присмотреть дешевых рабов для ломовой работы. Ему было голодно, холодно и до смерти неуютно, но всего хуже была невозможность на что-то решиться. Если бы не это, он давно бы уже свернулся жалким калачиком — и попробовал уснуть.

Он даже не сразу признал Торка, медленно шедшего вдоль ряда рабских клетушек. Когда же признал, то сам изумился тому, в каком едва ли не ликовании зашлось его сердце. Какое все-таки облегчение!.. Сейчас Торк увидит его и сообщит отцу. И ему не придется принимать решения, которое, как он подозревал, было бы продиктовано трусостью. Торк сделает это за него. И отец, когда придет за ним, не сможет над ним посмеяться — мол, на помощь позвал…

Много интересного можно узнать о себе самом, размышляя о подобных вещах, но Уинтроу в тонкости вдаваться не стал, решив, что его страсть к самопознанию не имела целью уже такие глубины. Он просто поднялся на ноги, вышел к углу клетушки и с вызывающим видом оперся о стену. Сложил руки на груди и стал ждать, чтобы Торк заметил его.

Оказалось очень трудно стоять молча и не двигаясь и ожидать внимания Торка… Тот медленно двигался вдоль противоположного ряда закутков, пристально оглядывая каждого раба, торгуясь по мелочи с содержателем — и либо кивая головой, либо отрицательно качая. Содержатель нес в руках дощечку для записей и делал пометки. По зрелом размышлении это озадачило Уинтроу. Торк, похоже, скупал изрядное количество невольников… Но далеко не ремесленников и образованных, о которых говорил когда-то отец!

Торк вразвалочку двигался себе дальше, явно исполненный собственной значимости — как же, ведь он людей покупал! Он выделывался перед содержателем так, будто тот и правда заслуживал таких усилий. Рабов же осматривал, как скотину, нимало не заботясь об их достоинстве или удобстве. Словом, чем дольше следил за ним Уинтроу, тем большим презрением проникался. «Вот, значит, каков противовес угасшим душам рабов! Вот человек, чья значимость в собственных глазах подкрепляется зрелищем унижения и падения других…»

Но в тягостном ожидании Уинтроу таилось и зернышко кошмарного страха. А что если Торк так и не повернется в его сторону и не увидит его? Что тогда? И если Уинтроу окликнет его — будет ли это означать уже полную духовную смерть?… Или пускай он уходит не обернувшись, а Уинтроу останется лицом к лицу с будущим, полным других таких же Торков?…

И вот, в тот самый момент, когда Уинтроу решился позвать его и тут же прикусил зубами язык, опасаясь выдать себя, — Торк взглянул в его сторону. Отвел взгляд и посмотрел снова, как бы не веря увиденному. Но потом его глаза округлились, а рожа расплылась в улыбке. Он оставил все свои дела и сразу подошел к Уинтроу.

— Так, так, — проговорил он тоном величайшего удовлетворения. — Кажется, я нынче неплохо подзаработаю! — Он смерил Уинтроу взглядом, отмечая солому, приставшую к его обтрепанному одеянию, кандалы на стертых лодыжках и лицо, бледное и осунувшееся от холода. — Так, так! — повторил он. — Похоже, недолго продлилась твоя свобода, святоша!

— Так ты знаешь этого узника? — спросил Торка подоспевший содержатель барака.

— Ага, знаю. Евонный папаша — мой… деловой партнер. То-то он гадал, куда сынок подевался!

— Вот как. Что ж, вам повезло, что он нашелся сегодня. Завтра ему пришлось бы заплатить свободой за наложенное на него взыскание. Ему вкололи бы татуировку сатрапского раба и продали бы с торгов.

— Сатрапского раба?… — Подлая ухмылочка снова возникла на физиономии Торка. Белесые брови над серыми глазами так и затанцевали. — Вот забавно-то!.. — Уинтроу физически ощутил, как вращал жерновами медленный разум Торка. — А велико ли, — вдруг спросил тот содержателя, — взыскание, о котором ты помянул?

Старик справился по связке счетных палочек, висевшей у пояса:

— Двенадцать сребреников. Он, знаешь ли, сатрапскую рабыню убил.

— Он… что? — Торк явно своим ушам не поверил. Потом расхохотался: — Вот уж не поверю. Думаю, впрочем, что это история, которую стоит послушать!.. Так значит, если я нынче же вечером принесу тебе двенадцать сребреников, я смогу его выкупить на свободу? А если не принесу? — Он сузил глаза и продолжал, обращаясь больше к Уинтроу, чем к содержателю: — За сколько его продадут назавтра?

Содержатель передернул плечами.

— А кто знает. Новых рабов обычно выставляют на свободные торги: кое у кого находится семья или друзья, которые рады их выкупить… или враги, которым одно удовольствие заполучить их в неволю. Поэтому торги иной раз бывают ну до того азартные! Даже забавные получаются иногда… — Содержатель барака явно заметил, кто владел ситуацией, и всячески подыгрывал. — Что ж, ты можешь обождать и выкупить мальчика уже после. Может, даже сбережешь денежку-другую. Или, наоборот, переплатишь… Но к тому времени он будет уже заклеймен. Помечен тавром государя сатрапа. Ну, то есть, его папенька либо ты все равно можете его освободить. Однако ему придется поиметь татуировку еще и от вас. И бумагу либо колечко, подтверждающее, что он вправду вольноотпущенник…

— А не проще взять да выжечь татуировку? — со свойственным ему бессердечием поинтересовался Торк.

Он так и ел глазами Уинтроу, высматривая хоть какой-нибудь признак страха. Уинтроу запретил себе как-либо выдавать свои чувства. «Все равно Торк не посмеет дать делу зайти так далеко, — говорил он себе. — Он просто издевается и насмешничает, как всегда…» А потому, если поддаться, Торк лишь продолжит издеваться. Уинтроу отвел от Торка глаза и уставился вдаль, как если бы происходивший рядом разговор его не больно-то интересовал.

— Выжигание рабской татуировки преследуется по закону, — авторитетно заявил содержатель. — Человек со следами ожога слева от носа рассматривается как беглый раб, опасный к тому же. Если его поймают, он будет доставлен прямо сюда. И снова помечен клеймом государя сатрапа.

Торк как бы горестно помотал головой, но ухмылка по-прежнему была самая мерзкая.

— Какой стыд портить татуировкой такую славную рожицу!.. Ну ладно, — и он отвернулся прочь от Уинтроу, чтобы кивком головы указать на еще не осмотренных рабов: — Продолжим?

Содержатель нахмурился:

— Так мне послать гонца? Чтобы сообщить о парне отцу?…

— Нет, нет, не бери в голову. Я прослежу, чтобы папаша узнал, где находится сын. Уж верно, он не обрадуется поведению сына!.. Ну добро, что ты мне скажешь вот об этой бабенке? Есть у нее какие-то особые навыки или умения? — Он выделил голосом последние два слова, превращая их в жестокую насмешку над сгорбившейся перед ними старухой.

Уинтроу остался стоять в своем закутке, его трясло… Ярость, сжигавшая его изнутри, грозила выплеснуться наружу. Уж Торк, понятно, намерен был продержать его здесь, в холоде и грязи, так долго, как только возможно. Но отцу он расскажет непременно. И придет сюда — насладиться их противостоянием… Тут сердце мальчика упало: он попробовал вообразить, каким окажется гнев отца на сей раз. Ко всему прочему, отец сочтет себя униженным — а это Кайлу Хэвену ой как не нравилось. И он уж найдет способы втолковать это сыну…