Исследование о природе и причинах богатства народов - Адам Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В большей части Европы папа постепенно присвоил себе сперва раздачу почти всех епископств и аббатств, или так называемых консисторских бенефиций, а потом посредством различных махинаций и предлогов — большей части низших бенефиций, входящих в состав каждого диоцеза, причем епископу было оставлено немногим больше того, что представлялось абсолютно необходимым для обеспечения ему хотя бы минимального авторитета в глазах подчиненного ему духовенства. Благодаря такому порядку положение государя еще ухудшилось сравнительно с тем, что было прежде. Духовенство всех стран Европы сложилось, таким образом, в своего рода духовную армию, правда, рассеянную по различным местам, но которая могла теперь во всех своих движениях и действиях направляться одним главой и руководиться по одному единообразному плану. Духовенство каждой отдельной страны можно было рассматривать как особый отряд этой армии, действия которого легко могли быть поддержаны и подкреплены всеми другими отрядами, размещенными в соседних странах. Каждый отряд являлся не только независимым от государя той страны, в которой он находился и которая содержала его, но и зависимым от чужестранного государя, который мог в любой момент обратить свое оружие против государя данной страны и поддержать свой отряд оружием всех других отрядов.
Это оружие было страшнее и сильнее всего, что только можно себе представить. В древней Европе до развития ремесел и мануфактур богатство духовенства давало ему такое же влияние на простой народ, какое богатство баронов обеспечивало им власть над вассалами, арендаторами и крепостными. В громадных поместьях, которые жертвовало церкви ошибочно направленное благочестие государей и частных лиц, устанавливалась юрисдикция такого же рода, как и в поместьях крупных баронов, и по тем же причинам. В этих больших по- местьях духовенство или его управители легко могли охранять мир, не обращаясь к поддержке и помощи короля или кого бы то ни было другого, и ни король, ни какое-либо другое лицо не могли бы охранять там мир без поддержки и помощи духовенства. Поэтому юрисдикция духовенства в принадлежащих ему баронствах или поместьях была столь же независима и столь же не подчинена власти королевских судов, как и юрисдикция крупных светских владетелей. Держатели земли духовенства были почти все, как и держатели земли крупных баронов, свободными арендаторами, целиком зависимыми от своих непосредственных господ и потому подлежащими в любой момент призыву для участия в военных действиях, в какие духовенство считало нужным вовлечь их. Помимо доходов с этих поместий духовенство обладало в виде десятины весьма значительной долей доходов со всех других поместий во всех королевствах Европы. Доходы эти в своей большей части поступали натурой, т. е. уплачивались хлебом, вином, скотом, птицей и т. п. Количество, собираемое таким образом духовенством, значительно превышало то, что оно само могло потребить, а в то время еще не существовало ремесел и мануфактур, на продукты которых оно могло бы выменять этот излишек. Духовенство могло не иначе употреблять эти громадные излишки, как расходуя их, подобно крупным баронам, на самое широкое гостеприимство и на самую щедрую благотворительность. В соответствии с этим как гостеприимство, так и благотворительность духовенства были, как передают, очень велики. Оно не только поддерживало бедных почти во всех королевствах, но и многие рыцари и дворяне не имели часто другой возможности существовать, как странствуя из монастыря в монастырь под предлогом благочестия, а на самом деле с целью воспользоваться гостеприимством духовенства. Свита и приближенные у некоторых прелатов были иногда столь же многочисленны, как и у самых могущественных светских лордов, а если взять все духовенство в целом, то, пожалуй, и более многочисленны, чем у всех светских лордов, взятых вместе. Духовенство отличалось всегда гораздо большей объединенностью и единодушием, чем светские лорды. Оно было связано постоянной дисциплиной и подчинением папской власти. Лорды, напротив, были свободны от всякой дисциплины и подчинения и почти всегда соперни чали друг с другом и враждовали с королем. Поэтому хотя у духовенства было меньше держателей и челяди, взятых вместе, чем у могущественных лордов (а число их держателей само по себе, вероятно, было еще гораздо меньше), однако его согласие и единодушие делали его более сильным. Равным образом гостеприимство и благотворительность духовенства не только позволяли ему распоряжаться большой светской силой, но и значительно увеличивали вес его духовного оружия. Эти добродетели доставляли ему величайшее уважение и почитание со стороны всех низших классов народа, из которых множество людей постоянно, а почти все по временам получали от него про- питание. Решительно все принадлежавшее или имевшее отношение к столь популярному сословию — его владения, его привилегии, его учения необходимо являлось священным в глазах простого народа, и всякое посягательство на него, действительное или предполагаемое, казалось актом святотатственного безумия и нечестия. При таком положении вещей нас не должно удивлять, что если государь часто находил трудным сопротивляться объединению немногих представителей высшего дворянства, то еще более трудным оказывалось для него противиться объединенной силе духовенства его собственных владений, поддерживаемого силой духовенства всех соседних владений. В таких условиях приходится удивляться не тому, что он иногда бывал вынужден уступать, а тому, что он вообще когда-либо оказывался в состоянии сопротивляться.
Привилегии духовенства в те давно минувшие времена (представляющиеся нам, живущим ныне, в высшей степени нелепыми), его полное изъятие из светской подсудности, или так называемое в Англии право духовенства, являлись естественным, или, вернее, неизбежным, последствием такого положения вещей. Как опасно должно было быть для государя пытаться наказать духовное лицо за какое-либо преступление, если его собственное сословие было склонно защищать его и объявлять улики недостаточными для осуждения столь святого человека или наказание слишком суровым для наложения его на человека, личность которого освящена религией. При таких условиях государю не оставалось ничего другого, как предоставить рассмотрение его дела церковным судам, которые ради доброго имени и достоинства своего сословия были заинтересованы в удержании насколько возможно всех его членов от совершения тяжких преступлений или даже от создания поводов к громким скандалам, могущим вызвать возмущение народа.
При том положении вещей, какое существовало в большей части Европы в течение X, XI, XII и XIII столетий и в течение некоторого времени до и после этого периода, устройство римской церкви можно считать самой страшной силой, которая когда-либо была объединена и сосредоточена против власти и прочности гражданского правительства, а также против свободы, разума и счастья человечества, которые могут процветать только там, где гражданское правительство в состоянии оказывать им защиту. При этом устройстве самые грубые заблуждения суеверия питались и поддерживались частными интересами столь большого числа людей, что это ограждало их от всех нападений человеческого разума: в самом деле, хотя человеческий разум мог бы иногда разоблачить даже в глазах простого народа некоторые из заблуждений суеверия, он никогда не мог разорвать узы частного интереса. Если бы на это учреждение не нападал никакой другой враг, кроме человеческого разума с его слабыми усилиями, то оно сохранилось бы на вечные времена. Но этот громадный и тщательно построен- ный организм, потрясти который, а еще меньше свалить не могла вся мудрость и добродетель человека, был в силу естественного хода вещей сперва ослаблен, а потом и частично разрушен, теперь же в течение ближайших столетий, наверное, и совсем распадется.
Постепенное развитие ремесел, мануфактур и торговли — та самая причина, которая уничтожила власть крупных баронов, уничтожила точно так же в большей части Европы всю светскую власть духовенства. В продуктах, доставляемых ремеслом, мануфактурами и торговлей, духовенство, как и крупные бароны, находило нечто такое, на что оно могло обменивать свои сырые продукты; таким путем оно открыло способ расходовать все свои доходы на самого себя, не отдавая сколько-нибудь значительной доли их другим людям. Его благотворительность постепенно стала менее широкой, его гостеприимство — менее щедрым или менее расточительным. В результате этого уменьшилось число зависящих от него лиц, постепенно свита и челядь духовенства совсем исчезли. Подобно крупным баронам, духовенство тоже стремилось получать более высокую ренту со своих поместий, чтобы расходовать ее точно таким же образом на удовлетворение своего личного тщеславия и прихотей. Но такое увеличение ренты можно было обеспечить только предоставлением земельных участков в аренду своим крестьянам, которые благодаря этому становились в значительной мере независимыми. Таким образом постепенно были ослаблены и совсем разорваны те узы заинтересованности, которые привязывали низшие классы народа к духовенству. Они даже были ослаблены и разорваны раньше, чем такие же узы, связывавшие эти же классы народа с крупными баронами, потому что, поскольку бенефиции духовенства большей частью были гораздо меньше земельных владений крупных баронов, обладатели отдельных бенефиций могли гораздо легче израсходовать весь свой доход на свою собственную персону. На протяжении большей части XIV и XV столетий могущество крупных баронов в большей части Европы было еще в полной силе, тогда как светская власть духовенства, абсолютная власть, какою оно некогда обладало над широкой массой народа, пришла в значительный упадок. Власть церкви к этому времени в большей части Европы свелась почти исключительно к тому, что вытекало из ее духовного авторитета, и даже этот духовный авторитет был значительно ослаблен, когда его уже перестали поддерживать благотворительность и гостеприимство духовенства. Низшие классы народа перестали смотреть на это сословие, как делали это до сих пор, как на помощника и целителя в своей нужде и болезнях. Напротив того, их возмущали суетность, роскошь и расточительность более богатого духовенства, которое казалось теперь расходующим на свои собственные удовольствия то, что всегда рассматривалось как достояние бедных.