"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Ахманов Михаил Сергеевич

Но Дженнак не видел в Чантаре следов затмения, и это наполняло его торжествующей надеждой. Если Чантар остался человеком, то и сам он не обратится в чудище! Несомненно, юность арсоланского властителя была тяжелой, но разве не перенес он все страдания, чтобы обрести умеренность и мудрость в зрелых годах? По словам того же Унгир-Брена, сей способ был единственным - ведь радости не прибавляют кинну ума, тогда как горе учит состраданию, терпению и твердости. И если Че Чантар прошел по этой дороге утрат и душевных мук, то и ему, Дженнаку, удастся ее одолеть.

Лишь в последний день он ощутил в Чантаре что-то необычное, странное - не ожесточенность, нет, а будто бы некое решение, зревшее в его разуме и сердце и готовое принести плоды. Не зла и не добра - скорее, окрашенные иным оттенком, ибо не все в мире сводится к черному и белому. Например, любопытство, третья сила, которую нельзя отождествить ни со злом, ни с добром, хоть значит оно не меньше и способно рождать и великие подвиги, и великие злодеяния.

В тот день Чантар сказал:

– Я исчезну. Скоро я уйду, родич… Скоро по нашим понятиям, через пять лет или десять… Когда будет подписан договор с Коатлем и Мейтассой, когда высекут его в камне, когда первый атлийский драммар пересечет Океан Заката… Тогда я уйду. Уйду незаметно, как исчезает дым над костром.

– Человек, подобный тебе, не может уйти незаметно, - возразил Дженнак.

– Отчего же? Поеду охотиться в горы и не вернусь… Мою накидку из перьев кецаля найдут у края пропасти, и обратится она в пепел на погребальном костре, и пропоют Че Чантару Поминальные Гимны; а сын его, Цита-Ка, сядет на циновку власти и начнет свое правление. И пусть правит целый век в покое и мире!

– А ты? Куда же ты пойдешь?

Чантар загадочно усмехнулся.

– Мало ли мест на земном сфероиде? Может, отправлюсь в Риканну, как некогда сделал Унгир-Брен, может, постранствую в чанкитских горах или в рардинских джунглях, поищу яшму и иные сокровища… А может, поеду в твой Одиссар, чтобы научиться магии кентиога… - Тут глаза его сверкнули лукавством. - Научусь, и при следущей встрече ты меня не узнаешь!

– Узнаю, - сказал Дженнак, - узнаю. Кецаль и в голубиных перьях остается кецалем.

– Ну, а в колючках ежа? Или в чешуе морского змея?

На том они и расстались. Но сейчас, вспоминая слова Чантара, Дженнак уже не был уверен, что сумеет его опознать. Ведь Чантар не из тех людей, что скользят по верхам; если он изучит тустла, то и в магии сделается мастером из мастеров. И превратится в змея… или в голубя… или в ежа… Или в ибера! Приклеит рыжую бороду и выкрасит волосы в огненный цвет - не отличишь!

Представив Чантара в таком виде, Дженнак рассмеялся и тут же почувствовал на затылке чей-то ненавидящий взгляд. Впрочем, чей именно, он знал, а потому обернулся не спеша, натянув безразличную маску и озаботившись тем, чтобы в ней проглядывали отблеск торжества и скрытого презрения.

Перед ним, на фоне левой арки гостевого хогана, стоял Оро'минга. Хоть час был ранний, тассит оделся с изысканной роскошью - в замшевые штаны, спускавшиеся до лодыжек и расшитые вдоль бедер белыми и черными ремешками, в мягкие сапожки, на пятках которых топорщились серебряные шипы, и в куртку, тоже из замши, отделанную бычьими хвостами и перьями ворона. Куртка оставляла открытой его могучую смуглую грудь и свисавшее с шеи ожерелье; волосы были украшены перьями орла, запястья - браслетами из черных ренигских жемчугов, пояс - накладными пластинами из светлого металла. За поясом торчал топорик - не метательный, с короткой ручкой, а с длинным топорищем и лезвием, как четвертушка луны. Это оружие тоже можно было бросать, но степняки чаще рубили им с седла.

В своем тасситском наряде Оро'минга казался воинственным божеством, да и сложением не подкачал - был мускулист, плотен, ростом с Дженнака, но пошире в плечах и с более короткими ногами. Лицо - типичное для светлорожденного: яркие губы, упрямый подбородок, прямой нос с изящно вырезанными ноздрями, нефритовые глаза под темными дугами бровей. Портили его привычка с надменностью вздергивать голову и щерить рот - так, что всякий мог любоваться крепкими, словно у волка, зубами.

И сейчас Оро'минга оскалился - точь в точь как волк, узревший соперника у логова самки. Дженнак, сделав небрежный жест приветствия, пробормотал:

– Да будет с тобой милость Шестерых, сахем.

– Не жди от меня таких же пожеланий, - отрезал Оро'минга. - Ты и так не обделен всякими милостями!

– То не милости богов, беспредельные, как океан, а мелкий пруд ночных радостей. Стоит ли завидовать им? Стоит ли сравнивать океан с прудом? И негодовать, что в его водах отражается не твое лицо?

Физиономия тассита сделась еще мрачней.

– Отражалось мое! - заявил он. - Еще недавно, в День Каймана!

– А сегодня у нас День Змеи… День Змеи, понимаешь? Ядовитый, как желчь отвергнутого! В такой день стоит держаться потише.

Рука Оро'минги скользнула к топору.

– Ищешь ссоры, проклятый Мейтассой?

– Напоминаю об осторожности. Один из твоих братьев был слишком опрометчив, и до срока отправился в Чак Мооль.

– Я помню, кто ему помог! - Оро'минга дернул головой. - Помню!

– А раз помнишь, прими совет: не пей на ночь отвара из бобов какао. Это возбуждает!

Повернувшись, Дженнак направился к своему хогану. Взгляд Оро'минги пылающей стрелой ударил его под лопатку, но он лишь усмехнулся: этот снаряд не мог пробить даже тонкой ткани туники. Ночь выдалась бурная, но он не чувствовал усталости - наоборот, прилив энергии и сил. Ице, сладкая, как запах орхидеи, сумела бы расшевелить даже покойника! Дженнак покойником себя не числил, а потому руки его еще хранили воспоминание о нежности женской кожи, на губах горели поцелуи, а шею будто бы ласкал водопад невесомых шелковистых волос. Какое счастье, подумал он, что майя не уродуют своих женщин! Традиция плющить черепа деревянными пластинками являлась исключительно мужской прерогативой; этой операции подвергали мальчиков, а девушки росли свободными, как полевые цветы. И были столь же прекрасны.

Дженнак миновал арку, очутившись в просторном квадратном зале с высоким потолком из тщательно отесанных гранитных плит и лестницей, что вела на второй этаж массивного, типично майясского сооружения. Ирасса, дремавший на циновке у западной стены, тут же шевельнулся; Уртшига приоткрыл глаз, а веки Амада дрогнули - он не хуже телохранителей мог различить шелест растущей травы и голоса облаков, шептавшихся с ветром.

– Сказать, чтобы подавали трапезу? - Ирасса поднялся и обернул вокруг пояса алый шилак.

– Нет. Рано! Я еще не слышал Утреннего Песнопения.

– Тогда, мой лорд, будешь купаться?

– Позже. После трапезы.

– Желаешь чистую одежду?

– Разве моя грязна? - Дженнак втянул носом воздух. - Пахнет приятно! - сообщил он, убедившись, что туника еще хранит ароматы женской опочивальни.

Ирасса, воздев руки, принял картинную позу изумления.

– Священный Дуб! Ну что мне делать с моим лордом? Не ест, не пьет, купаться не желает и не хочет менять одежду… После ночи с женщиной, а? Видно, одарили тебя великой радостью, светлый господин, и ты боишься ее смыть!

Губы Дженнака растянулись в усмешке.

– Одарили! Не все же радости для вас с Уртшигой!

– Если ты про тех арсоланских козочек… - начал Ирасса, но Дженнак лишь махнул рукой и направился к лестнице - огромной, сложенной из полированных плит и занимавшей не меньше четверти нижнего хогана. Он поднялся к себе, на второй этаж, в такой же квадратный зал, как внизу, но вдвое меньшей площади; затем - на третий ярус, в крохотное помещение без всякой обстановки, откуда узкая лестница вела на крышу. Туда он и взошел, очутившись на плоском каменном пятачке, венчавшем трехступенчатую пирамиду высотой в шесть длин копья.

Прямо под ним, вознесенный на насыпь конической формы, лежал дворец Чичен-те, цоланского правителя. Его строения располагались вокруг двора с овальным бассейном и, согласно майясской традиции, обожествлявшей шестерку, было их ровно шесть: три большие пирамиды и три поменьше, предназначавшиеся для гостей. Малые, о трех ярусах, вытянулись сплошным рядом с восточной стороны, и с них открывался вид на море, тихое и темно-фиолетовое в этот ранний час. На севере тоже высилась трехступенчатая пирамида, с широким основанием, делавшим ее более плоской; кровли каждого яруса были оформлены в виде террас, засаженных зеленью и прикрытых от солнца полотняными пологами. Здесь обитала Ице Ханома со своими служанками, и здесь, вторую ночь подряд, Дженнака дарили радостями столь же великими, сколь и разнообразными. На юге, со стороны города, поднималась самая высокая из пирамид, о пяти ступенях, с фронтонами, украшенными резьбой - на них початки маиса чередовались с гроздьями сладкой лозы, плодами ананаса и пышным цветочным орнаментом. Собственно, это строение и было дворцом халач-виника, где он жил с десятком женщин, заботившихся о его удобствах; все остальные - слуги и охранники, гонцы-скороходы, носильщики и писцы - размещались в хоганах, устроенных в основании холма. Там же находились службы, стойла для лам и быков, кладовые и кухня, от которой уже тянуло ароматными запахами.