История Кубанского казачьего войска - Федор Щербина

Ответ этот казачьего атамана не исключал самого факта побегов к казакам помещичьих крестьян. Еще в октябре 1832 года было выяснено гражданскими властями, что, с прибытием в край Дунайского казачьего войска, между местными помещичьими крестьянами быстро разнесся слух, что все, кто сумеет пристать к запорожцам, получат свободу и будут зачислены в казаки. Побеги помещичьих крестьян поэтому участились, и весьма возможно, что некоторые из беглецов успели попасть в состав войска. Но здесь такие случаи носили характер единичных и исключительных явлений, и беглецы не находили той поддержки, какую в свое время оказывали им Запорожская Сечь и в первое время Черноморское войско. Азовское казачье войско нельзя было упрекнуть в попустительстве беглецам. Но в самом войске крылись причины недовольства казаков занятым ими положением. Недовольство это могло повести к бегству казаков из войска и выразилось в осложнениях его внутренней жизни, едва не перешедших в форменный казачий бунт.

В 1833 году казаки занесли жалобу на Гладкого генерал-губернатору о том, что они нуждаются в земле, а между тем лучшие земли сданы Гладким в аренду для приращения войсковых доходов. Гладкий в своих объяснениях генерал-губернатору указал на то, что в 1833 году был общий недород хлеба и трав и что сдача в аренду земли тут ни при чем. Казаки, добавлял он, привыкшие к своевольству в Турции, и здесь бунтуют. Ими руководит священник Чернявский, писавший прошение ген.-губернатору. Неспокойные казаки подговаривают и других казаков бросить землю на Берде и идти в Анапу. Надо, убеждал начальство Гладкий, усмирить казаков и заставить их прочно обзаводиться оседлостью на пожалованной земле.

Но казаки думали по-своему, возлагая надежды на начальство и закон. В июне и августе они подали два прошения. Первое подписано 138 чел., а второе 190. Одно это уже указывало на то, что дело было не так просто, как объяснял Гладкий. Казаки, в сущности, не жаловались на Гладкого. Только в двух местах прошения есть указания на то, что однажды Гладкий запретил казакам обращаться за помощью к высшему начальству, а в другой раз даже побил некоторых казаков за то же. В обоих прошениях проглядывало более широкое недовольство своим положением, чем претензии на Гладкого. Казаки были недовольны тем, что, после массы перенесенных ими лишений и пятилетней волокиты, их, неизвестно почему, поселили не у Анапы, а при Мариуполе. Между тем они шли из Турции в Анапу. Отведенные земли в Бердянской пустоши оказались неудобными, каменистыми и маловодными. Они осели на эти земли, по их выражению, «без леса, травы и воды». Поэтому казаки просили «снабдить их обещанной анапской землей».

Когда, таким образом, Азовское войско почти осело на землях Бердянской пустоши и когда, казалось, должен был наступить период установления внутренних распорядков и общественного строительства, – сами собой начали обнаруживаться в войске течения совершенно противоположного характера. Петровские казаки, т.е. все общество посада Петровского, причисленного к Азовскому войску, указывая на то, что, «неизвестно отчего присоединили их к казакам без желания их», просили начальство снова обратить их в купцов и мещан. В этом положении они исправно несли все повинности, отбывали рекрутчину и были во всем покорны начальству.

Гладкий, однако, поддерживал свою первоначальную мысль о бунте казаков как о противозаконном возмущении. В своем рапорте от 21 октября 1833 года он доносил графу Воронцову, что казаки продолжают роптать на неудобства земельные и не оставляют мысли о переселении в Анапу, «производят между собою разные толки, пишут прошения» для отсылки в Питер, желающих остаться на месте они называют «полковничьей громадой» и упрекают их в отступничестве. Волнующихся казаков большинство; они вышли из повиновения начальству, и когда однажды послали к ним десятника, то казак Назар Волынченко прибил посланного и сказал, чтобы он «загадывал полковничьей громаде», а не им, казакам, желающим идти в Анапу. Вследствие этого Гладкий просил ген.-губернатора наказать при войске 12 коноводов, чтобы остановить дальнейшее развитие бунта. Гладкий прислал список этих лиц и просил вразумить их, «заставивши их забыть Анапу». Без этого, говорил в заключение своего рапорта Гладкий, «нельзя восстановить спокойствия между теми людьми, которые привыкли в Турции к вольностям и не знали повиновения к начальству».

Воронцов отнесся серьезно к этому сообщению, командировал на место, в войско, своего адъютанта, который отправил в Херсон главных зачинщиков под предлогом личных объяснений с ген.-губернатором. Здесь на них, разумеется, произведено было надлежащее давление. В декабре 1833 года мнимые зачинщики, в числе 8 человек, дали подписку в том, что будто бы они сознают свою вину и «не имеют более никакого желания переселиться в г. Анапу и совершенно оставляют сие намерение». Вместе с тем они обязались отговаривать и других от переселения, добровольно подвергая себя строгому военному суду в том случае, если они снова вздумают домогаться переселения в Анапу. Когда, таким образом, в силу необходимости, сдались вожаки казаков, желавших переселиться в Анапу, то успокоилось и остальное население, убедившись в невозможности осуществить свои домогательства.

Около того же времени произошло волнение и в другой части населения, соседнего с Азовским войском – между татарами ногайской орды. Мелитопольский исправник донес в 1833 году ген.-губернатору, что титулярный советник из ногайцев Кара-Мурза, неизвестно почему стал распространять между ногайцами слухи, что ногайцев приравняют к крестьянам, обложат подушным окладом и будут брать в рекруты. Чтобы избежать этого, Кара-Мурза советовал ногайцам записываться в казаки Азовского войска. Волнения эти, как и волнения азовских казаков, окончились, однако, благополучно, без всяких репрессий со стороны начальства. К татарам посланы были чиновники для уяснения их положения, которые и убедили их в неосновательности слухов об обращении их в крестьян. И татары успокоились.

За исключением этих двух случаев, носивших характер местных неурядиц, жизнь казачьего населения в Азовском войске шла обычным путем. Были организованы войсковые учреждения, избраны и назначены лица, несшие службу по управлению войском: правонарушений в первое время не было почти никаких: само население деятельно занялось устройством жилья и хозяйства.

Но, как и во всякой вновь слагающейся жизни, внутренние отношения в войске не обошлись без непредвиденных случайностей. Очень интересный документ в этом отношении представляет собой следующий рапорт войсковой канцелярии графу Воронцову от 18 октября 1833 года Азовский казак Иван Андрейченко был отпущен из войска для заработков на родину, в Константиноградский уезд. Здесь местные власти обнаружили, что под именем Андрейченка значился в войске однодворец села Лебяжьего Спиридон Губанов. Отданный в 1820 году в рекруты, он бежал со службы, оставивши дома жену; затем он бежал в Турцию, поступил здесь в запорожские казаки и снова женился. Константиноградский земский суд препроводил поэтому Андрейченка-Губанова в войсковую канцелярию, с тем чтобы она сделала свое заключение о побеге его с военной службы, о перемене имени и фамилии и о женитьбе во второй раз при живой жене. Войсковая канцелярия, основываясь на том, что все запорожцы, вернувшиеся из Турции в Россию, были прощены Государем, признала Андрейченка по первым двум пунктам «не отчуждаемым от вой-ска». Но как поступить с Андрейченком относительно женитьбы при живой жене, канцелярия не знала, но полагала «предать забвению» и этот проступок, в силу того же Всемилостивейшего прощения.

Вместе с тем войсковая канцелярия спрашивала ген.-губернатора, как быть вой-ску с теми казаками, которые, поступивши в Запорожское войско, оставили жен своих на родине в России под властью помещиков, а в Турции вновь женились по церковному обряду. Получалось двоеженство, и войсковая канцелярия находила невозможным свести в одну семью обеих жен. Как разрешен был этот вопрос, в архивных документах не осталось указаний, но по другому вопросу семейного быта военный министр гр. Чернышев 17 мая 1834 года дал следующее объяснение. В тех случаях, когда азовские казаки женились на вдовах казенных поселян, Государь приказал детей вдов от первого брака зачислить в Азовское войско. Вообще, семейный быт у азовских казаков складывался под влиянием исключительных обстоятельств. С одной стороны, в рядах войска были еще те из запорожцев, которые безбрачие считали необходимым условием настоящей казачьей службы, а с другой, у многих казаков, помимо наличной семьи, находились в разных местах России члены прежней семьи, из которых многие были крепостными у помещиков. Политические обстоятельства мешали слиянию в одну семью всех членов ее, и семейный быт являлся как бы раздвоенным.