Религиозно-философские основы истории - Лев Тихомиров

Почему же старец Василий, сотрудник Паисия Величковского, так тщательно различает эти два места: одно как надлежащее для соединения ума с сердцем, другое — как крайне для этого опасное? Это вопрос очень любопытный, к которому не следует относиться с пренебрежительным невниманием. Должно помнить, что наставники относились к правильному деланию умной молитвы с полной искренностью и имели целые столетия преемственного эмпирического наблюдения о связи эмоций с различными органами тела. Если они пришли к заключению, что направлять «ум» в сердечные сплетения благодетельно для молитвы, а направлять его в солнечное сплетение вредно, то это заслуживает внимания даже с физиологической точки зрения.

Наука ныне признает непосредственное действие воли одного человека на мозг другого на больших расстояниях. Мудрено ли, если окажется, что напряжение воли человека способно привести в связь орган его мысли (головной мозг) с органом эмоции (симпатической нервной системой)? Явления психофизики, ныне уже не рассматриваемые как простое суеверие, точно так же допускают предположение о возможности направлять влияние головного мозга на какую-либо часть тела, тем более что в данном случае для этого имеются и анатомические пути, ибо головной мозг и симпатическая система связаны между собою.

Таким образом, мыслимо допустить полную реальность аскетического «молитвенного делания», то есть действительного соединения органа мысли и органа эмоции посредством соответственного напряжения воли. При этом остается вопрос: почему же православные аскеты рекомендуют направлять ум именно в область сердечных нервных сплетений (смешанных), а сомнамбулы обращаются к центральному сплетению чисто симпатической системы? Ответить на него мы не беремся, но это, во всяком случае, один из пунктов различия между «художественной» молитвой и гипносомнамбулическими состояниями.

Мы должны теперь задать себе вопрос: не приводят ли нашего аскета в гипнотическое состояние его согбенное положение, фиксация глаз, однообразное повторение слов и т. д.? Нет сомнения, что если не принимается особых мер против этого, то здесь может явиться гипнотическое состояние, как оно является у йогов. Но «художественное делание» не допускается без руководства опытного старца, и правила, устанавливаемые для «художественного делания», не оставляют сомнения, что руководители принимают меры против гипнотического засыпания. Вот «правило», даваемое безмолвникам Игнатием и патриархом Каллистом. «По захождении солнца, — сказано там, — сядь на стульце в безмолвной и не светлой келии и, собрав ум от обычного скитания вовне, входи путем вдыхания внутрь сердца, держа молитву “Господи Иисусе Христе, помилуй мя”. С молитвой имей и память о смерти, суде и воздаянии и, считая себя более всех людей грешным, понудя себя прийти в умиление, плачь в слезы. Сиди таким образом, молясь и внимая сказанным предметам, час один. Потом, встав, пой со вниманием малое повечерие и, седши опять, держи молитву чистую и непарительную, без всякого помысла и мечтания, со многим трезвением, полчаса. Наконец, знаменовав честным крестом одр твой, посиди на нем, помышляя о скоротечности настоящей жизни, о суетности благ земных, о смерти и о том, как ты провел день свой. Испросив затем прощения во всех грехах, возляжь на одр, держа, по заповеди отцов, “Иисусова молитва да спит с тобой”, и сосни часов пять или шесть. Восстав от сна, прославь Бога и, призвав Его заступление, начни первое дело, то есть молись в сердце, как показано, до часа единого. Потом пой полунощницу. Потом, встав, пой разумно шестопсалмие, 50-й псалом и какой хочешь канон. После сего сядь бодренно и помолись полчаса. Потом пропой хвалитны, славословие, первый час и отпуст. От утра до обеда сколько сил есть понудь себя пребыть в молитве чистой, сердечной и непарительной, и в чтении. Читай положенное в Псалтыри, Апостол, Евангелие и писания отеческие. Потом, пропев обычные часы, приступи к трапезе. После обеда читай довольно долго отеческие писания о трезвении. После поспи один час и, вставши, займись рукоделием, держа и молитву. И, опять седши, помолись чисто и непарительно, пока придет вечер. Когда же придет вечер, пропой обычную вечерню»[575].

Как видим, в правиле беспрерывно чередуются весьма различные формы молитвы, занятия, чтение; все это соединено с самым различным положением тела. В течение двадцати четырех часов суток едва можно насчитать пять-шесть часов «художественного делания», чередуемого с другими занятиями — работой, сном, чтением, размышлением — и продолжительной обычной молитвой. Да и при самом «художественном делании» подвижник должен думать об очень разнообразных предметах. Нельзя не видеть, что при таком чередовании занятий и направления мысли гипнотизированному состоянию нельзя развиваться, тем более что «художественное делание» каждый раз очень непродолжительно.

Что же развивается при совокупности этих упражнений? Просто привычка помнить постоянно о Боге, постоянно стремиться быть с Ним и соединять на мысли о Боге ум и чувство, вообще привычка не разлучаться с мыслью о спасении души. Но это не есть гипнотизирование себя. Привычка — не гипноз. Она состоит в том, что у человека, вследствие повторных актов, налаживается быстрое и легкое их совершение, ибо при этом налаженным механизмом психики представления сразу связуются с известным действием, тогда как без привычки человеку приходится каждый раз искать, какое действие соответствует данному представлению. Вследствие этого привычная дисциплина играет вообще такую огромную роль в воспитании, в работе, во всякой деятельности. Она-то развивается и посредством приемов «художественного делания». По существу намерений его учителей тут преследуется не загипнотизирование, а привычка к сосредоточению ума и напряжению чувства на одном предмете посредством ряда помех уму отвлекаться на посторонние предметы. В создании такой дисциплины и состоит вся «художественность».

В общей сложности мы и по рассмотрении «умной молитвы» должны повторить прежний вывод: что в духовной жизни и созерцании христианства развивается процесс, не имеющий ничего общего с йогическими погружениями в сверхчувственность.

Глава LX

Устойчивость основных мировоззрений

Окидывая общим взглядом долгие тысячелетия жизни человечества в связи с воскресением языческого мистицизма наших времен, мы должны прийти к заключению о полной устойчивости основных мировоззрений на то, в чем главная сила, определяющая смысл истории. С самой зари человечества мы видим борющимися одни и те же точки зрения, которые не уничтожились с Адама до современности. Это не значит, чтобы человеческая мысль оставалась неподвижною. Напротив, каждая из основных точек зрения проходила долгую эволюцию, развиваясь, утончаясь, пересматривая все свои возможности, возвращаясь иногда к предшествующим фазисам, снова пробуя развитие на несколько дополненных и усовершенных данных и потом снова приходя к прежним выводам. Во взаимных между собою отношениях эти основные точки зрения пробовали объединиться и составить какое-либо общее всеохватывающее миропонимание. Но в конце концов все точки зрения оказывались несоединимыми, непримиримыми, ни одна не уступала места другим, не признавала себя побежденною, и через долгие тысячи лет мы видим старые вечные знамена стоящими друг против друга.

Эти основные точки зрения очень немногочисленны. Их три.

Одна признает высшею силой Бога Создателя, Сверхтварную Силу. Другая, не признавая Его, считает наивысшими силами те, которые заключаются в природе и выражаются наиболее полно в человеке, приобретающем значение владыки вселенной, особенно при допущении идеи о происхождении ангелов от человека. Третья точка зрения, доселе наиболее слабая и проявлявшаяся лишь в небольших проблесках, считает главною силою то существо, которое в христианстве называется сатаною, павшим высшим ангелом, бывшим и остающимся противником Бога, при такой точке зрения лишающегося значения Создателя и особенно — Силы благой. Благою силою в этом случае признается Его противник.

Все эти основные точки зрения связаны с признанием бытия не только мира материального и познаваемого нашими внешними чувствами, но также бытия сверхматериального, представляющегося в различных видах как мир духовный, как различные «планы», «слои» бытия, в числе которых материальный признается низшим, наиболее слабым, подверженным воздействию и управлению из «планов» более или менее духовного характера или, по малой мере, — более утонченного материального.

Это человеческое убеждение в реальности различных слоев бытия, будучи буквально вечным, никогда не покидавшим людей, возможно, конечно, лишь в том случае, если оно истекает из некоторых реальных впечатлений, реального воздействия со стороны сверхматериальных существований. Столь же вечным и повсеместным было убеждение людей в том, что духовные способности, характеризующие нашу личность, существуют не в одном человеке, но и в других высших слоях бытия, составляют свойства, присущие ему. Но разобраться в соотношениях тех сил, которые являются высшими выразителями и носителями этих духовных свойств, было для человечества крайне трудно, и идеи его в этом отношении вращаются все время в круге трех концепций, проявившихся уже в том исходном моменте жизни, который закончился грехопадением, и остающихся в сознании и чувстве людей до самого настоящего времени.