Маркс и Энгельс - Галина Серебрякова

В день 4 сентября, когда буржуазное Временное правительство захватило власть и под давлением трудового народа поспешило объявить себя республиканским правительством национальной обороны, Энгельс писал Марксу:

«…Мировая история является величайшей поэтессой, она сумела пародировать самого Гейне. В плену император, в плену! И притом еще в плену у «вонючих пруссаков», а бедный Вильгельм стоит тут и уверяет в сотый раз, что он поистине совсем не виноват во всей истории и что это только божья воля. Вильгельм выглядит при этом точно школьник: Кто создал вселенную? — Я, господин учитель, я это сделал, но, право, я больше не буду…»

Он говорил: «…При виде этой вечной склонности впадать в панику по поводу всякой мелочи и их боязни смотреть правде в глаза, — при виде всего этого получаешь гораздо лучшее представление об эпохе террора. Мы понимаем под последней господство людей, внушающих ужас; напротив того, это господство людей, которые сами напуганы. Террор — это большей частью бесполезные жестокости, совершаемые ради собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх. Я убежден, что вина за террор в 1793 году падает почти исключительно на перепуганных, выставляющих себя патриотами буржуа, на мелких запуганных мещан и на прохвостов, обделывавших свои делишки при терроре»,

Приближалось 20 сентября, когда должна была осуществиться мечта Маркса и Энгельса. Им предстояло жить отныне в одном городе. Женни Маркс и Елена Демут деятельно готовились к окончательному переезду друзей из Манчестера в Лондон. Обе женщины тщательно осмотрели красивый, просторный дом на Риджентс-парк-род, где собирались поселиться Энгельс, его жена Лицци и маленькая племянница Мэри Эллен. Даже самый тщательный осмотр требовательной и хозяйственной Ленхен не выявил изъянов; дом сверху донизу был признан вполне годным для жилья. Долго совещались Женни и Ленхен с агентом по ремонту дома и настояли на том, чтобы парадные комнаты были оклеены красными, под бархат, обоями.

В Модена-Вилла, расположенной всего в десяти минутах ходьбы от жилища Энгельса, также шли усиленные приготовления к приему гостей. По мнению Женни, Энгельсу с семьей надлежало остановиться по приезде в семье Маркса до тех пор, покуда дом на Риджентс-парк-род будет приведен в полный порядок.

Наконец счастливый день для обоих друзей настал. Окончательно уладив в Манчестере все дела, Энгельс навсегда переехал в Лондон.

Спустя две недели после этого он был единогласно избран членом Генерального совета Интернационала и деятельно принялся вместе с Марксом за руководство международным рабочим движением.

Именно в эти годы Германия превращалась из земледельческой в индустриальную страну. Деятельность Интернационала совпала в Германии с завершением промышленного переворота. Росло число машиностроительных заводов и мощность паровых двигателей, занятых в промышленности. В металлургии строились мартеновские цехи, механические ткацкие станки вытеснили ручные. Возникли новые акционерные общества и крупные банки. Германское единство стало экономической необходимостью.

Ко времени начала франко-прусской войны в Германии насчитывалось около 800 тысяч фабричных рабочих, но развитию политической и экономической борьбы тружеников мешали последователи Лассаля. Они утверждали, что капиталисты якобы лишены возможности поднять заработную плату рабочим и не могут сократить рабочий день, длившийся 12, а то и 16 часов в сутки, так как обанкротятся.

Швейцер, возглавивший Всеобщий германский рабочий союз после смерти Лассаля, поддерживал бисмарковский план объединения Германии сверху «железом и кровью» под главенством Пруссии.

В 60-х годах на политической арене Германии появился токарь Август Бебель. Он хорошо знал рабочий класс и его нужды, так как встал к станку в 14-летнем возрасте.

Незаурядный ум, желание учиться, четко выраженное классовое самосознание, близкое общение с другом Маркса и Энгельса Вильгельмом Либкнехтом предопределили его политическую судьбу. Он стал приверженцем Интернационала.

В 1867 году Бебеля избрали председателем Союза немецких рабочих обществ. Он был также первым рабочим — депутатом рейхстага.

В 1869 году по инициативе Либкнехта и Бебеля состоялась конференция сторонников Международного Товарищества Рабочих, на которой было решено выйти из Всеобщего германского рабочего союза и создать новую революционную партию. Съезд состоялся в августе 1869 года в Эйзенахе, и на нем была основана Социал-демократическая рабочая партия Германии. Членов новой партии стали называть эйзенахцами. При многих ошибочных, чисто лассальянских положениях программы новой партии она все же была значительным достижением для германских рабочих, так как провозглашала классовую борьбу, пролетарский интернационализм и выдвигала демократические требования.

Эйзенахцы в отличие от лассальянцев отстаивали идею объединения Германии «снизу». Они боролись против всяких уступок пруссачеству, бисмарковщине, национализму.

В 1870 году в Штутгарте собрался второй съезд эйзенахцев и потребовал национализации земли, рудников, железных дорог. Когда месяц спустя началась франко-прусская война, трудящиеся Германии не позволили Бисмарку одурманить себя угаром ложного патриотизма. «Рабочие всех стран — наши друзья, а деспоты всех стран — наши враги», — объявили 50 тысяч рабочих Хемница. Их поддержали машиностроители Брауншвейга, которые также протянули братски руку пролетариям Франции. Берлинская секция Интернационала заявила, что ни звуки труб, ни гром пушек, ни победа, ни поражение не отвратят трудящихся от общего дела объединения рабочих всех стран. Идеи Интернационала пробились к рабочим.

Бебель и Либкнехт поддерживали постоянную связь с Марксом и Генеральным советом. После падения империи Наполеона III Бебель был арестован. Однако рабочие избрали его в марте 1871 года в общегерманский рейхстаг и таким образом вызволили из тюрьмы. Верный идеям Генерального совета Интернационала, Бебель на заседаниях рейхстага возражал против отторжения от республиканской Франции Эльзаса и Лотарингии.

В декабре 1870 года в Модена-Вилла пришла высокая, тоненькая, красивая женщина и, подав Ленхен рекомендательное письмо, попросила впустить ее к гражданину Марксу. Елена Демут внимательно оглядела вошедшую.

— Я русская, моя фамилия Томановская, Элиза Томановская, — сказала гостья.

Ленхен между тем думала, что у гостьи такие же жгуче-черные волосы и правдивые, блестящие глаза, как у Женнихен, та же озорная и вместе застенчиво-нежная улыбка, как у Тусси.