Предсказанное. Том 1 - Василий Головачев

– Да, – вставил заместитель.

– Что? – очнулась Боянова.

– Хорош зоопарк! Но у этой нечисти есть лидеры и Лидер, это несомненно, иначе «хирурги» не выступили бы со своим ультиматумом, а их не поддержали бы «эскадроны». Выйти бы на этого Лидера, а главное, определить, кто такие «хирурги».

– Да не главное это, – тихо сказала Боянова. – Задача помасштабней – заставить человечество посмотреть на себя со стороны, глазами… да хотя бы тех же «черных людей».

– Если бы они не ушли, – пробормотал Борда.

– Они не ушли.

– Да? – На лице заместителя появилось озадаченное выражение.

– На сегодняшний день их у нас трое: Шаламов, Лондон и Мальгин. Может быть, будет больше.

– А-а… – Борда помолчал.. – Но Мальгин… как бы это сказать…

– Вы знаете, что он отколол? Он провел неинвазивную[134] операцию без компьютерного сопровождения. То есть вообще без хирургической инконики.

Борда недоверчиво взглянул на женщину.

– Это невозможно.

– Значит, возможно. Жена Шаламова не выдержала психотропного давления наркоклипов, и Мальгин вытащил ее из транса, проведя глубокое пси-зондирование.

– Факт удивительный. – Заместитель помолчал. – И тревожный. Такое не под силу обыкновенному человеку.

– Он специалист экстра-класса, может быть, единственный на всю планету.

– Все равно он человек… был, во всяком случае.

– Значит, теперь он не человек… а экзосенс, и чего от него можно ждать, неизвестно. Итог битвы между человеческим и нечеловеческим в его душе, увы, не предрешен, что бы там ни говорили его друзья. Нужна перестраховка.

– Мне кажется, вы преувеличиваете масштабы личности Мальгина. Кстати, лично мне он нравится. То, как выглядит подруга мужчины, обычно отражает его внутреннюю сущность, его идеал и вкус, а подруга у Мальгина красоты необычайной.

– Вы имеете в виду Карой Чокой? В таком случае вы не видели его бывшей жены, Купавы. Ее недаром называют феей печального очарования, но от Мальгина она ушла. К Шаламову.

Борда не нашелся, что сказать в ответ.

– Зачем вы искали меня, Рене? Не доверяете компьютерной связи?

Заместитель выдержал взгляд комиссара.

– События нарастают лавинно: отмечены уже четыре нападения на информбанки с уничтожением информации об интрасенсах, утечки оружия, спецснаряжения, транспортных средств… – Борда замолчал, заметив, что Боянова морщится. Комиссар знала об этих событиях не меньше, чем он, и тогда заместитель нехотя признался: – В отделе происходит утечка информации, Власта, работать стало очень сложно, вы не находите?

Боянова рассматривала лицо Борды так долго, что пауза стала неловкой. Правда, ее это не смутило.

– Может быть, вы правы, Рене. Назревают события, необходима координация действий всех тревожных служб, СЭКОНа, общественных комиссий по социоэтике, а мы – как на ладони! Б-р-р!

– Не иронизируйте, Власта, вы же понимаете, что…

Боянова успокаивающим жестом подняла руку.

– Успокойтесь, Рене, и не обижайтесь, я действительно все понимаю. Отделу нужна помощь извне. Нужен психопрогноз с максимально возможным сокращением альтернатив. Кто, по-вашему, может его сделать?

– Психопрогноз, по образному выражению, – тень, отбрасываемая будущим, – проворчал Борда, – не всякий интрасенс способен ее заметить. Я поразмышляю над кандидатурой. Кстати, от интрасенсов поступила…

– Знаю я. Смешно и грустно.

Боянова имела в виду поступившее в отдел заявление группы интрасенсов с просьбой о защите и недвусмысленной угрозой в случае «непринятия мер» избрать методы защиты, которые будут необходимы и достаточны.

– Что еще вас беспокоит?

– Не что, а кто: Майкл Лондон. Он на Земле и, как оказалось, живет с семьей уже третий день, но… Но это не тот Лондон – вернее, тот, но… обыкновенный… Черт! – Заместитель взмок. – Власта, он перестал быть экзосенсом. Ничего не помнит, что с ним было после бегства, вернее, путешествия, не реагирует на пси-команды, не излучает в пси-диапазоне, как раньше, ну и так далее. Вежлив, тверд, спокоен. Собирается работать охотоведом. Все. У меня лично сложилось впечатление… его словно подменили.

Боянова встала из кокона и молча направилась к выходу из ВЦ. Самообладанием она владела колоссальным, но взгляд ее был настолько красноречив, что Борда вдруг сам испугался своего предположения.

У выхода из вычислительного центра они нос к носу столкнулись с Ландсбергом, но озабоченный чем-то председатель СЭКОНа не заметил коллег, и Боянова впервые пожалела, что она не интрасенс.

Мальгин бездумно смотрел в окно во всю стену, ожидая приговора врачей, и грезил с открытыми глазами. Сам он давно «починил» себя, очистил тело от шлаков нервного стресса и психологической усталости, но не хотел объясняться и клясться, что практически здоров и не нуждается в услугах медицины.

По абсолютно прозрачной пластине окна бродили тени прошлых событий, воспоминания наплывали друг на друга, вскипали призрачными водоворотами, Клим стирал их мысленными усилиями, но они возвращались вновь, напоминая японские хокку, которые утверждали, что с оконного стекла нельзя стереть только дождь и собственное отражение…

Мелькнул и исчез образ одинокого орла, парящего над бездной, образ сурового подчинения воле и целеустремленности, не терпящий мелочных забот и отклонений от избранного курса… Его сменил знакомый контур нервной системы человека с указаниями перестройки и усложнения – «черный человек» нет-нет да и пошевеливался в глубинах психики, задавленный до поры до времени волей хирурга. Полностью отстраниться от его влияния Клим не мог, да и не хотел, понимая, что тогда придется жертвовать знаниями, запасенными в «черных кладах», и пробуждающейся футур-памятью. Ему все чаще казалось, что те или иные события он уже переживал однажды, и это было прямым доказательством проявляющегося дара предвидения, рожденного колоссальным объемом полученной информации.

Он мог бы усилить его, подчинившись программе «черного человека», но что-то останавливало Мальгина, какие-то не совсем осознанные тревоги души, каноны этики и морали, переступить которые – значит потерять нечто глубоко личное, принадлежащее только ему одному и одновременно всему человечеству ab ovo. И все же путь к «черному человеку», полному вселенских тайн, оставался открытым и манил, звал в неизведанное, оставаясь чужим и холодным, как ил на дне озера. Зато существовал еще один таинственный зов, далекий, слабый, как память о глубоком детстве, но мистически близкий по эмоциональной окраске всему тому, что любил Мальгин, созвучный с его внутренним миром и отзывающийся в сердце струной любви…